[/justify]
Слезы, потекшие из глаз Вильяма, гротескно исказили комнату и присутствующих в ней людей. Рушились, его поэтические мечты, погибали изысканные фантазии, как цветы – нежные и гордые, сломанные безжалостной рукой. Как хрупкая ваза разбивается о каменный пол, так разбился на мелкие кусочки выпестованный им образ независимого, богатого человека, который вращается в самых верхних слоях светского общества. В его помутненном от обиды сознании все дальше отодвигалась лопата романтика, и на передний план выдвинулся злодейский нож. Он возненавидел всех, кто столпился в комнате, их мерзкие, лилейно-ханжеские рожи. Он готов был убить всех, кто так или иначе посягнул на его богатство.
Ближе к вечеру, когда ушла прислуга, а камердинер Биггс залег в своей каморке, Вильям решил обследовать недвижимость на правах наследника. Ясно, что без денег дом уплывет у него из рук. От отчаяния Вильяму вдруг пришла в голову мысль, что основную часть своего богатства дядюшка где-то прячет, чтобы не платить налоги. Бросив хладный труп старика в его мертвом одиночестве, Вильям учинил в доме обыск. Перевернул содержимое всех комодов и шкафов, обшарил все комнаты: от подвала до чердака и обратно. Осторожно, чтобы не разбудить Биггса, пытался простукивать стены – тщетно! Не было тайных сундуков с золотом, не было пачек банковских билетов. Ничего!
Был уже поздний вечер, когда молодой Каммингс вернулся в комнату дяди, чтобы еще раз просмотреть ящики комодов. Дядюшка лежал, сцепив на груди руки, окоченевший, странного какого-то желтого цвета, даже как бы с металлическим отливом. Подойдя ближе и приглядевшись, Вильям застыл в задумчивом оцепенении. После того, как столбняк его прошел, он протянул руку и коснулся лба покойника. Пальцы ощутили холод металла. Не было сомнений – дядюшка превратился в статую из желтого металла!!! Племянник судорожно схватил со стола нож для разрезки книг и ткнул лезвием в руку идола. Нож с характерным звоном отскочил от руки покойника. На поверхности металла появился и заблестел след от удара. Металл был мягким и походил на червонное золото 999-й пробы! Чтобы проверить догадку, Каммингс слетал в комнату, где дядюшка хранил кое-какие химические реактивы и принес склянку с серной кислотой. Быстроногий племянник открыл притертую стеклянную пробку и, отворотив свой чувствительный нос, накапал едкой жидкости в глазную впадину мертвого дядюшки. Никакой реакции! Жгучая кислота невинной слезой покатилась по височной части черепа, затекая в ухо. На том все и кончилось. Тогда аналогичный опыт был проделан с железным ножом. Жидкость на поверхности лезвия вскипела, забурлила, выделяя смрадные газы. Все сомнения отпали. Невероятно, но факт – дядюшка превратился в золотую статую!
Возникла сложная этическая дилемма. Что делать с телом покойного, которое теперь стало вовсе и не телом, а вещью, платежным средством, короче, золотом? Первой мыслью племянника было распилить дядюшку, то есть статую дядюшки и рассовать куски по тайникам. Однако, как же он, племянник, в таком случае предъявит труп обществу или объявит об его отсутствии? Боже, какая глупая, безумная ситуация! Ясно, что хоронить дядюшку нельзя. С другой стороны, не хоронить его было невозможно. Главная трудность заключалась в том, что факт смерти дядюшки стал достоянием гласности. Уже в дневном выпуске все городские газеты поместили портрет сэра Тревора Дарлингтона, разные хвалебные о нем отзывы и слезливые некрологи. Как ни крути, а почивший старик был одним из столпов общества. Завтра похороны. Явятся первые люди города, дабы выразить соболезнования бедному (вот уж точно!) племяннику и почтить память примерного христианина. И тогда обязательно обнаружится эта странная метаморфоза, произошедшая с телом Тревора Дарлингтона.
Часы в гостиной тяжело пробили полночь, и в доме снова воцарилось жуткое безмолвие. В душу племянника стал закрадываться страх перед покойником. Кто знает, какой ценой куплено дядюшкино финансовое благополучие? Может, старик продал душу дьяволу, халдейским магам или африканским колдунам. Иначе, чем объяснить теперешнюю чертовщину, это загадочное превращение? Уж не расплата ли это за прежние финансовые удачи? Страх заставил молодого Каммингса вспомнить о друзьях. Поехать что ли к кому-нибудь? Все равно к кому, лишь бы подальше отсюда. Но как же он бросит тело, золото! Эх, посоветоваться бы с кем-нибудь. Сейчас любая помощь друзей ему бы не помешала. Но нет, тайну никому нельзя доверять. О черт! Ведь хоронить-то все равно придется. Ладно, раз похорон не избежать, пусть хоронят, а мы потом его выкопаем... Идея! Загримировать его надо! Загримировать так, чтобы никто не догадался о золотой сущности покойника.
Вильям наконец осознал, что ему самому с этой задачей не справиться. Тут нужен профессиональный гример. Но обращаться в контору значило... Он шел по замкнутому кругу. Вдруг его сумрачный разум озарился лучом света. Поль Брюже! Вот кто станет его компаньоном. Как же он мог забыть о своем довольно близком приятеле? Поль работал художником-декоратором в фани-театре. Театральные художники – на все руки мастера. И столяры они, и маляры, и живописцы, и скульпторы, и, если надо, загримируют вас так, что родная мать не признает. К тому же – о счастье! – именно Полю Вильям подкинул одну денежную работенку, когда тот сидел на мели. Дядюшке поступило лестное предложение от музея восковых фигур: пополнить их экспозицию копией его персоны. Вильям убедил дядюшку, чтобы он передал заказ на фигуру Полю Брюже. Племянник уверил прижимистого старика, что, раскошелившись на платную копию, выполненную известным скульптором, дядюшка увековечит для потомков истинный свой образ. В таком деле нельзя доверять музейным лепилам. И дядюшка расщедрился. Когда дело касается Вечности и вашего в ней пребывания, редкий человек станет скупиться. Потом Вильям с Полем прокутили эти деньги в «Империале». Вот уж полгода Вильям вспоминал этот кутеж, как кот вспоминает съеденную у хозяина сметану, и ровно столько же он не видел Поля. Но найти Брюже вовсе не сложно, когда знаешь, где искать.
Вильям накинул на плечи плащ и бросился на улицу, даже не покрыв голову. Выскочив из парадного, он чуть не попал под колеса запоздалого экипажа.
– Стой! – крикнул потерявший голову наследник, падая на сиденье кэба. – Гони, братец, на угол Фридон-стрит и Раф-роуд.
– Я домой еду, сударь, – ответил кэбмен равнодушно с высоты своего места.
– Получишь полфунта, если довезешь туда и обратно! – щедро пообещал Вильям, проверяя пустые карманы.
– Господи! – зарычал кэбмен, оглаживая кнутом свою клячу. – Да за такие деньжищи я вас к самому черту в ад домчу на собственном горбу.
Пробивая туннель в вязком тумане, экипаж понесся по пустынным улицам. Доехали быстро. Каммингс велел кэбмену ждать, а сам отправился на поиски квартиры художника, в точности не зная ее номера. На улице было темно, точно в могиле. Покосившийся газовый фонарь шипел, как рассерженная змея, своим тусклым светом делая мрак еще непрогляднее. Промочив ноги в сточной канаве, Вильям через боковой вход поднялся на второй этаж и наугад забарабанил в какую-то дверь. Хозяин жилища вышел на стук. Им оказался Поль Брюже собственной персоной. Персона была на удивление трезвой, но в дурном расположении духа.
– Какой подлец смеет беспокоить честных граждан среди ночи! – гаркнул он и схватил Вильяма за грудки. – О! Да это Уилл! Вот так гость пожаловал... Сто лет тебя не видал, архивная ты крыса! Проходи в мои апартаменты, вина принес?
Гость ступил в комнату, она же мастерская хозяина, где царил свойственный всем художникам живописный беспорядок. Кругом громоздились холсты с законченными работами и еще не тронутые кистью; там и сям торчали разнокалиберные треножники мольбертов, красовалось бесчисленное множество дешевых вазочек разных форм, ощетинившихся кистями; по всем углам валялись горы раздавленных тюбиков из-под красок и еще бог знает что. Под потолком на полках стояли, покрытые пылью, гипсовые головы и торсы.
– Из театра меня турнули, в запое был, – виновато сказал Поль. – Перешел на вольные пастбища...
Скудость пастбищ сразу бросалась в глаза. Посадив гостя в продавленное и пыльное кресло, хозяин терпеливо выслушал невероятную историю. Темноглазый, небольшого роста, вспыльчивый как все французы-южане, он тем не менее проявил потрясающую невозмутимость.
– Э! Да я смотрю, ты мне не веришь, – с обидой в голосе сказал Вильям. – Тогда едем же немедленно. У меня экипаж. Сам все увидишь!
– Остынь, денди, – сказал Поль, наливая себе и другу вина, оставшегося с какой-то попойки и случайно обнаруженного только что. – У меня нет оснований считать тебя лгуном. Однако действия твои плохо продуманы. Ты, словно начинающий шахматист, – просчитываешь партию на один ход вперед. Ну загримируем мы твоего дядюшку, а что дальше? Хоронить-то его все равно придется. А это значит – прощай тело золотое! Или ты намерен после похорон, ночью, как разбойник, раскопать могилу... Но, я полагаю, до похорон дело не дойдет.
– Это почему же? – Вильям озадаченно воззрился на друга.
[justify] – Знаешь ли ты, каков удельный вес золота? – преподавательским тоном сказал Поль и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Дядюшку твоего просто не смогут сдвинуть с места и
