[/justify]
– Да, брат, – почесав затылок, согласился Вильям. – Я об этом как-то не подумал. Однако, что же делать?
– А делать будем вот что... – Поль с тоской посмотрел на свою пустую рюмку и на полную рюмку друга.
– Пожалуйста, пей, – сказал Вильям, – я к ней не прикасался. Сегодня мне не до этого...
Опрокинув в рот порцию друга, художник вскочил с места, взъерошил кудрявые свои волосы и деловито стал излагать свой план. По его мнению, тело дядюшки следует подменить муляжом. Подходящий по размеру и весу гипсовый торс у него найдется. Если торс будет легок, набьем его свинцовой дробью. Главная трудность – руки и голова. Их гипсом не заменишь, заметят.
Поль схватил друга и потащил в какой-то чулан, который оказался просто еще одной комнатой. Тут стояли и валялись какие-то железные каркасы, напоминающие скелеты. Вильям вздрогнул, увидев голову дядюшки, отделенную от тела. Словно живая, она стояла на подоконнике, как болванка для парика.
– Это один из вариантов, – сказал Поль, беря в руки восковую голову и хлопая ладонью по ее лысой макушке. – Твой дядя забраковал. Сказал, что в чертах лица не отражены благородство и мужественность бывшего солдата Ее Величества. А разве я виноват, если его физиономия похожа на Брута, убивающего Цезаря.
Поль сноровисто выковырял стеклянные глаза и залепил дырки мягким воском телесного цвета. Получилась голова с закрытыми глазами.
– Детали доработаем на месте, – сказал художник и деловито оглядел захламленную комнату. Тут были даже статуи целиком, но для замысла Поля они не годились, ибо имели позы вычурные, с напряженными поворотами, а не покойные. Пришлось собирать муляж по частям: отдельно ноги, руки и торс. Все это грудой сложили в холщовый мешок. Отдельно, чтобы не сломать, завернули восковую голову и кисти рук, позаимствованные у какой-то негодной восковой фигуры. Прихватив восковые краски и кое-какой художественный и прочий инструмент, поспешили к золотому телу.
«Только бы не столкнуться с фараонами!» – молил Господа племянник, озираясь по сторонам. Крадучись, словно воры, вошли они с мешком на плечах и свертками под мышкой в дверь дядюшкиного дома. Кэбмен укатил вне себя от счастья, а Поль, которому пришлось отдать последние деньги, отругал Вильяма за мотовство. «Ты знаешь, сколько бутылок «Клебана» я мог бы купить на эти деньги?» – гундел художник, когда они поднимались по лестнице в покои усопшего. Вильям шикнул на дружка, чтобы тот заткнулся. В доме по-прежнему стояла зловещая тишина. Дверь в спальню, где лежал труп дядюшки, отворилась со злобным скипом, и Вильям облился холодным потом. У него дрожали колени. Поль Брюже, напротив, был сама деловитость и холодность.
– Ну и каково твое мнение? – сказал Вильям, нервно грызя ногти, в то время пока друг рассматривал дядюшку как заправский врач.
– Откуда, ты говоришь, он приехал? Из Африки?.. Что ж, ничего удивительного. Я всегда говорил: Африка не для белого человека. Этот черный континент – рассадник болезней, многие из которых еще неизвестны науке. – Поль опять принял важный вид ученого. – Я полагаю, что именно в тех, Богом проклятых, краях, в какой-нибудь древней карфагенской гробнице, он подхватил некий микроскопический грибок, размножение которого в теле человека приводит к... э-э... металломорфозе, назовем этот процесс так.
– Ты хочешь сказать, он заразный?! – Вильям попятился от покойного, плюясь и вытирая руки об одежду.
– Мы не знаем, каким путем передается эта болезнь... при условии, что это болезнь, а не редкая аномалия дядюшкиного организма. Если он и был заразен, то теперь это просто кусок золота. А я не слыхал, чтобы золото было заразным, разве что в фигуральном смысле... Биггс с ним уже целую неделю, и ничего...
– Синдром царя Мидаса, только обращенный в другую сторону... – изрек Вильям, вспомнив, что он тоже человек образованный.
– Ладно, хватить болтать, помоги-ка мне его раздеть, – сказал Поль недовольным голосом, беря на себя роль старшего в задуманном деле.
Надо сказать, что раздевать (и, по-видимому, одевать тоже) статую оказалось делом далеко не легким, к тому же, когда у вас дрожат руки от страха. Стащить одежду с трупа стало возможным только после того, как ее разрезали ножницами. Голый дядюшка предстал перед ними во всем своем золотом блеске. Чем-то он напоминал статую спящего Будды.
– Ну-с, – сказал Брюже, надевая резиновые перчатки и поднимая руки на манер хирурга перед операцией, – начнем пожалуй. Пилу!
Услышав приказ, Вильям бросился к инструментам, схватил ножовку по металлу и протянул ее товарищу. Челюсть Вильяма мелко дрожала. Брюже снял перчатку, пальцем попробовал зубья, снова натянул перчатку и склонился над дядюшкой. Примерился, приложил узкое полотно ножовки к правой руке покойника в районе локтевого сгиба и начал пилить. Едва только пила чиркнула зубьями раз-другой по металлу с характерным взвизгиваньем, как стены дома огласились нечеловеческим воплем. Поль Брюже выронил ножовку и упал назад себя. Вильям рухнул возле стола, зажав руками уши и выпучив от ужаса глаза.
Внизу хлопнула дверь. Послышался возглас камердинера и его шаркающие шаги. Сейчас он войдет сюда и увидит!.. Брюже действовал хладнокровно. Быстро убрал разрезанную одежду покойного и бросил ее под кровать. Тело накрыли простыней. Мешок с гипсовыми частями и инструменты Вильям схватил в последний момент и отволок в кабинет. Друзья поспешили в полутемную малую гостиную. Камердинера встретили во всеоружии фальшивой скорби.
Он вбежал, приседая на подагрических ногах, запыхавшийся, с горящими дикими глазами и всклокоченными волосами. Впрочем, и вид молодых людей тоже не отличался опрятностью. Двумя руками Биггс поднял над головой тяжелый бронзовый подсвечник. Пламя свечей разогнало по углам пугливые тени.
– Боже! – вскричал камердинер. – Что случилось? Кто кричал?
– Успокойтесь, – сказал Брюже, беря за локоть слугу. – Это был вопль отчаяния безутешного племянника... Горячо им любимый дядюшка скончался так внезапно...
Художник оставил камердинера и подошел к Вильяму.
– Бедный, несчастный сирота... Я очень сочувствую тебе. Но крепись, друг. Жизнь продолжается, несмотря на потери...
Он мастерски всхлипнул и похлопал по плечу бедного сироту, который, обхватив голову руками, скорчился в кресле у камина в позе утробного младенца. Дворецкий заглянул в спальню своего бывшего хозяина, где горел яркий свет газовых ламп, перекрестился, постоял скорбно, сделал движение руками, должно быть означавшее сочувствие молодому человеку, и, шаркая, удалился восвояси. Когда дверь за дворецким закрылась и шаги, кашель и прочие сопровождавшие его удаление звуки затихли, Поль подошел к Вильяму и сказал:
– Ну и дурак же ты, братец! Какого черта ты заорал?
– Клянусь святым распятьем! – взмахнул рукой и осенил себя крестным знамением Вильям. – Рта не раскрывал, что я враг себе?..
– Не хочешь ли ты сказать, что кричал дя... дядюшка! – последнее слово было сказано Полем истерическим шепотом. Художник рассмеялся нервным смехом.
– Занятно, – говорил он, снуя из угла в угол гостиной, хотя ничего занятного, кроме ужаса, Вильям не видел в создавшейся ситуации. – Мистика... Только я в мистику не верю. Впрочем... – засомневался он, – кто его знает... Все равно отступать некуда. Будем продолжать, раз начали...
– Может, ему рот завязать? – предложил Вильям, начиная проявлять деловитость, после того как оправился от шока.
– А что... это мысль, – согласился Поль. – Только завязывать не будем. Тащи подушки!
Вильям навалил подушек на голову дядюшке и прижал их руками.
– Держи крепче, – приказал Поль и взялся за пилу.
Снова зубья со скрежетом вонзились в руку статуи, и вновь вопль боли раздался в помещении. Однако на этот раз крики звучали придушенно – подушки изрядно глушили звук.
– Давай быстрей! – зашипел Вильям, прибавляя еще пару подушек.
Дядюшка выл от боли, но они не останавливались. Один держал, другой пилил. Всю ночь они распиливали дядюшку на куски. Это была кошмарная ночь. Молодой Каммингс постарел лет на десять.
* * *
Через месяц лондонские газеты за 1899 год запестрели заголовками с эсхатологической окраской, которые повергли в шок обывателей. «Конец века – конец света?!», «Неизвестная болезнь угрожает жителям Англии!», «Жертвы «золотой лихорадки», «Золотая чума!» Среди этих истерических воплей трезвостью отличались лишь корреспонденции «Таймс». В частности она попыталась непредвзято разобраться в загадочной смерти двух молодых людей, недавно появившихся в высшем свете и заблиставших в лучших светских салонов звездами первой величины. Но краток был их звездный час. Внезапно разбогатев, они так же внезапно скончались от загадочной болезни, которая превратила их тела в золотые статуи. Но если происхождение богатства у одного из них – Вильяма Каммингса – еще можно объяснить получением тайного наследства от его дядюшки, сэра Тревора Дарлингтона, то богатство безродного французского художника Поля Брюже, пьяницы и кутилы, объяснению не поддается. Кое-кто предполагает, что Вильям Каммингс вместе с домом унаследовал от дяди, известного ориентолога, секрет философского камня.
[justify] Между тем скандальное дело Каммингса-Брюже уже приобрело гротесково-фантасмагорические черты. Верховный суд решает: признать ли их тела, которые сейчас находятся в Лондонском национальном банке, прахом, требующим захоронения, или объявить Каммингса и Брюже национальными самородками и пополнить ими золотой запас
