Звёзды Сталинграда

чёрных бомб, а у девочки из танцующего фонтана голова находилась на месте.

– Коль, а сейчас у немцев на небе тоже звёзды?
– Да.
– И у Гитлера?
– И у Гитлера.
– И у товарища Сталина?
– И у него.
– Те же самые, что и у нас?
– Спи!
Маша стояла на берегу красной реки. Вокруг неё девочки без голов водили хоровод. Окровавленная рука появилась из воды. Она поднималась всё выше и выше. Становилась всё больше и больше. И манила, манила…. Маруся проснулась от собственного крика. Брезжил рассвет над успокоившейся Волгой, будто ничего не произошло накануне.

Утро выдалось тихое, солнечное, холодное. Над рекой клубился туман. Дети проснулись и двинулись в сторону дома. Путь не близкий, приходилось пробираться сквозь завалы. Попробовали идти по берегу Волги, но поняли, что не пройдут. Поднялись выше. Старались не смотреть на трупы, обходили развалины. Надо было двигаться вперёд, ведь их ждала мама.

Обогнули станции Сталинград II и Ельшанку. Там всё было загромождено развороченными составами. Зато дальше от центра продвигаться стало легче. Они выбрались на железнодорожные пути и побрели по шпалам.

– Давай шпалы считать, сколько их до дома?
– Давай. Только собьёмся, их много.
– Тогда песни будем петь, начинай!

Колька поглядывал на голодную сестру в рваных сандаликах и прикидывал, на долго ли хватит у неё сил, и что они будут делать потом, когда силы иссякнут.

Его мысли прервал приближающийся шум. Поезд? Они прислушались, на всякий случай попытались спрятаться в кустах у обочины. Приблизилась дрезина, которой управлял старик. Увидел детей, остановился.

– Откуда вы здесь, бедолаги? Совсем девчонку замучил, малец. Куда направляетесь? Почему одни?
– Нам в Бекетовку надо, к маме. А я очень хочу кушать, и мои новые сандалики порвались, ноги болят.
– Ну, садитесь тогда. Повезло вам, доедем до вашей Бекетовки.

Это было спасение! Они устроились на лавочке дрезины, отдыхали. Разговорились с дедом Степаном, так звали их избавителя. Неожиданно из придорожных камышей раздался детский крик:
– Стойте! Подождите! Остановитесь! Помогите…
Девочка, на вид ровесница Кольки, карабкалась по железнодорожной насыпи, волоча одну ногу. Дрезина остановилась. Степан с Николаем помогли незнакомке взобраться. Места было мало. Брат взял сестрёнку на руки. Глянул на перемазанное в саже лицо новой пассажирки и ахнул:
– Танька! Таня Миллер!
– Тише!  - девочка затряслась от страха – Иванова! Я Таня Иванова!
Колька в недоумении замер: перед ним была его бывшая одноклассница Татьяна Миллер, пропавшая с началом войны.
Девочка заплакала. Слова лились из неё, как и слёзы, потоком. Слишком долго она молчала.
– Моих родителей выслали в сорок первом. Отец был из тех немцев, что в восемнадцатом веке основали здесь свою колонию Сарепта. А меня спрятала и приютила тётя Тоня. Она на другом конце города жила. Говорила всем, что я Таня Иванова, племянница с Урала, что родители мои умерли, а документы потеряны. Так мы и прожили год, я даже в школу ходила. А вчера самолёты налетели, бомба попала в наш дом, одна воронка осталась. Тётку сразу убило. У меня только нога раненая. Вот и побежала от страха, как смогла, куда глаза глядят.
Она ещё долго всхлипывала под стук колёс, успокаиваясь. Путешествие продолжалось.
Дрезина вдруг резко затормозила. Впереди, на путях стоял чёрный человек с бородой. Чёрным он казался из-за тёмной рваной одежды, капюшона, скрывающего лицо. Он замер, раскинув руки, сдвинув ноги, подняв голову, издали напоминая большой крест.
– Помогите…
Он вдруг обмяк и рухнул на рельсы, потеряв сознание. Когда очнулся, Степан с Николаем уже пытались затащить его на переполненную дрезину.
– Эк, исхудал. Голодал, что ли?
С трудом, как в том теремке, разместились. Поехали. Новый пассажир пришёл в себя, поблагодарил. Перекрестился. Достал нательный крестик, поцеловал его. Степан, исподволь наблюдавший за незнакомцем, спросил:
– Божий человек, что ли?
– Я Фёдор. Из острога бежал. Сидел за веру.
– А меня Степаном кличут. Как же ты сбежал?
– Длинная история. Недавно, как немцы стали приближаться к городу, заключённых эвакуировали за Волгу. Мне в суматохе перед отъездом, удалось схорониться. Все уехали, а я остался. Оказалось, в ловушку попал: внутри пусто, а вход солдаты стерегут, не выйти. Там часовня есть тюремная с подвалом. Окна наружу выходят. Так они все железом зашиты, не выбраться. Так и пробыл там до бомбёжки. Сколько времени, не скажу, счёт дням потерял, голодал. Ночью пробирался в пищеблок. Скудные остатки продуктов, брошенные впопыхах, доедал. Слава Богу, вода в кране оставалась. А потом разбомбили тюрьму. Я в подвале был. Выбрался и побежал, не разбирая, куда.
– Что ж ты теперь делать будешь?
– К людям прибьюсь. Стану помогать посильно. Бог даст, помереть с голоду не дадут. А получится, на фронт подамся.
Фёдор оказался не глубоким старцем, а совсем молодым человеком, борода ввела в заблуждение.
– А ты, Маша, мне пирожок свой отдала, помнишь?
– Ой, это вы из подвала глядели? Да ещё так чудно мне ответили. И на лохматого чёр…, того, что из ворот выскочил, похожи.
– А вон и Солнечная Бекетовка показалась!
Пассажиры дрезины попрощались со Степаном, поблагодарили. Фёдор перекрестил бывших попутчиков, смешался с людьми на перроне. Брат с сестрой, увлекая за собой Таню, побежали к почте. Ещё чуть-чуть, и они окажутся дома!

И тут дети замерли в изумлении и страхе.

На месте здания почты зияла чёрная воронка. Вокруг летали пепел, остатки обгорелых бумаг. А вот и осколки любимой маминой чашки в горошек. И покорёженная швейная машинка «Зингер» валялась на боку. Страницы любимой книги «Приключения Тома Сойера» перебирал ветер. Колька обнял сестру, чувствуя, как силы покидают его, опустился в дорожную пыль. Маша плакала, тоненько скуля. И тут мальчик почувствовал, что рядом кто-то есть. Чёрная тень кинулась к детям и принялась… лизать лица! Их верный пёс Дружок прыгал и повизгивал от радости.

К ним спешила соседка баба Нина.

– Деточки мои, родненькие! Нашлись! Живые-е-е!

На шум собрались люди.

– К матери бегите, к Валентине. Скорее! Дети нашлись!
– А мама?
– Жива ваша мама. Почту развозила, когда ахнуло. Хоть и воскресенье, да писем много, подумала, может, важные. А Дружок бегал на станции с невестами.

Валентина брела по дороге. Навстречу неслась соседка тётя Люся.

– Валя! Дети!

У почтальона подкосились ноги:
– Дети? Что дети?
– Живые!
Колька с Машей жались к Валентине, сдерживая слёзы. Та крепилась изо всех сил. Колька, наконец, справился с волнением и произнёс:
– Мама, познакомься, это Таня. Она будет жить с нами, и носить нашу фамилию.
– Ну что же, пойдёмте домой, кормить буду, голодные, небось….

***

Много лет спустя пожилая женщина сидела на лавочке у фонтана на привокзальной площади Волгограда. Смотрела на белые фигурки на фоне ярко-голубого неба. Скульптуры трёх мальчиков и трёх девочек, взявшихся за руки, застыли в танце. В который раз Мария Александровна размышляла: «У какой же девочки не было головы? Или это мне тогда показалось?».
Она вспомнила, как недавно их приёмная сестра Татьяна была в храме на службе. Там к седому старцу выстроилась очередь с самого крыльца. Люди целовали ему руку, о чем-то просили. Тот отвечал, благословлял. Подошла к старцу и Таня. На неё глянули знакомые глаза. Фёдор! Женщина хотела попросить благословения, а батюшка поцеловал её руку:
– Ведь вы мне тогда жизнь спасли! Храни Господь всех живущих ныне, кто ехал на той дрезине!

А звёзды все также светят над бывшим Сталинградом. Хранят свои тайны. Молчат о том, что видели. Только иногда что-то нашептывают бывшей девочке Марусе, во сне унося в далёкое детство. Мешают спать бабушке Тане. Подмигивают военному пенсионеру Николаю. Тот курит, смотрит в ночное небо, размышляет о том, что звезды точно не похожи на фашистские знаки. Такое современным детям даже не может на ум прийти. А глубокий старец Фёдор молится за весь белый свет, в ожидании встречи с Богом.