ж, к таким его неожиданностям я привыкла, так что подожду. Главное, что пригласила, а придёт, не придёт... Встречу тогда мой Новый одна... с «самоизоляцией» и звонками от детей, внуков.
Но он позвонил... правда, уже после курантов:
- С наступившим тебя. Прости, что не пришёл...
И я услышала лай собаки.
- Макс, ты где? – удивилась, зная, что у него собаки нет.
- Да рядом... в нашей роще. Понимаешь какое дело... Перед тем, как к тебе идти, захотелось пройтись. Ну, иду через сквер и вижу: в рощице под сосной костерок горит, возле него мужик сидит. Как было не подойти? Слово за слово и оказалось, что он тоже афганец, тоже одинок, и вот... Хочет Новый встретить здесь, у костра. Как было от него уйти? Распили коньяк... с которым к тебе шел и так-то душевно поговорили! Было что вспомнить... – Снова негромкий лай: - А потом и этот пёс к нам подбежал, так что втроём вошли в третий десяток века... Приглашаешь к себе? Ну, что ж... сейчас... – И услышала приглушённый незнакомый голос, а потом – Макса: - Нет, он стесняется, спасибо тебе. Да и я уже не приду. Очень Никола растревожил душу, а идти к тебе с такой... Так что желаю светлых снов. До завтра.
Под тихие звуки мелодии, в ожидании прикосновения моей руки, на стенках бокала затаились пузырьки шампанского, чтобы снова заиграть в золотистой влаге. И с ними затаённо молчит мой Новый, взирая темными глазами Неизвестности. Что в этом взгляде? Ведь едва ли подарит что-то новое. И всё же улыбаюсь: «Приветствую тебя, мой Новый!»
*Афганская война (1979-1989), в котором участвовал Советский Союз.
*Первая чеченская война 1994-1996 годов.
Сафонове (1928-2013), жизнь посвятившему написанию эпопеи «Троицын день» о предреволюционных годах России, в период коллективизации и Великой Отечественной войны1941-45 годов.
2011-й
Звоню брату:
Привет, Ви! Как ты там?.. Еще под одеялкой. Что ж залежался-то так?.. Ну, конечно, опять до четырёх писал свой роман, зря ты так… Да что сон сбиваешь с ритма и не даешь серотонину вырабатываться, а серотонин - гормон радости, который только с одиннадцати и до часа ночи выраб… Ну как обойдёшься без серотонина? Радость - это… Ну, коне-ечно, до четырех ночи писать о немецком генерале фон Боке для тебя и есть радость… Ви, может твоя жена и дети найдут что-либо про фон Бока, а то я… Да не обижайся, у меня глаза и от своих фонбоков устают… Ну да, да, да. Кстати, Наташка ж тебе уже много наискала, может хватит? А то еще и о нём роман писать затеешь. Кстати, а котлеты у тебя еще есть?.. Может, на этот раз только куриные сделать?.. Хорошо, Платон завтра и отвезёт… Да не волнуйся, время у него есть, силы – тоже, так что отвезёт. Встречай… Ага, пока-пока. 1982-й Муж ходил на собрание местных писателей. - И выглядело это жалко, - выдохнул, когда рассказывал. - А что именно? – не поняла. - Да предложил собранию твой брат послать в Москву коллективное письмо с просьбой о создании при Доме творчества отделения, куда писателям можно было бы сдавать свои не опубликованные труды на хранение. - Ну да, конечно, - поддержала… то ли брата, то ли мужа? - А еще, при обсуждении рассказов «начинающего» Шелгунова… о рабочем классе он пишет. Так вот, брат твой вроде бы хотел защитить его от нападок, но получилось, что разнес в пух и прах. – Помолчал, взглянул на меня: говорить ли дальше? Но сказал: - Я теперь понял Виктора: он абсолютно не принимает действительности и верит лишь в то, что придумает, что только ему самому кажется или нафантазирует. И Платон прав. Жить «тварным миром» брат не может и не умеет, - скучно ему! - подавай драмы, а, лучше трагедии. И чтоб мистики – поболе! Вот и в его романе её столько!.. ... Вот уже несколько лет хлопочет он о молодежной подпольной организации Карачева, в которой и сам в тринадцать лет участвовал, - обрядившись в длинный отцовский пиджак, крался тёмными вечерами по улицам и ставил штампы на немецких объявлениях: «Смерть немецким оккупантам!». А недавно ходил он в райком, так какой-то чиновник сразу и начал: Вы, мол, всё это выдумываете, никакой организации не существовало. Тогда пошел к секретарю по идеологии, и та вроде бы сочувственно отнеслась к его просьбе, но ничего не пообещала. А ведь совсем недавно прислала ему письмо связная партизанского отряда Катя, живущая в Суземке, и пишет, что карачевская подпольная группа сделала очень много и что она готова подтвердить это. - Хотя б кто-нибудь взялся за это дело! – сказал и посмотрел на меня скорбно. - Я-то неблагонадежным считаюсь, моих корреспонденций даже в газету «Рабочий» не принимают. Надо б увековечить наших подпольщиков.
И попросил меня обратиться к партийному секретарю нашего Комитета Полозкову, тот как раз пишет о войне и имеет право пользоваться архивами. ... И снова ехали с ним поездом в Брянск. Вначале, прислонившись к опущенной полке, вроде бы задремал, но потом встрепенулся, отыскал в своём потёртом портфеле блокнот и начал что-то писать. Но, видать, не сложилось. Бросил блокнот на столик, подошёл к приоткрытому окну и стоял, смотрел на мелькающие сосны, а ветер метал седые волосы. ... И ходила я к Полозкову: - Вам дозволено рыться в архивах, так, может, узнаете что-либо о подпольной организации Карачева? А он ответил: - Документы о ней разыскивать, а тем более писать что-то - труд напрасный. В КГБ* не хотят признавать факт ее существования. Так что пока приходится брату увековечивать «факт существования» подпольной организации в собственном романе «Троицын день». Ничего не помню о подпольщиках, - была малышкой, - но вот отрывок из воспоминания мамы: «После Сталинградской битвы* стали люди головы подымать: оказывается, не так страшен черт, как его малюють, можно и немца победить. А вскорости пришла к нашей соседке Шуре Собакиной связная от партизан, и стали мы через нее кой-какие сведения им передавать: сколько немцев, как себя вядуть, сколько машин, какие… Партизанам же все интересно было! Да и соли, бывало, соберем, табачку переправим. Господи, а как же при этом режиме и помогать-то? Вот и объявила Шура себя портнихой, чтоб с людьми связываться. Как пошли к ней!.. Прямо дорогу протолкли. А разве ж можно так ходить-то?.. под самым носом у немцев? Комендатура ж рядом была. Я и говорю Виктору: - Не ходи туда, обязательно провокатор к Шуре вотрётся! Но куда там! Витя-то мой: надо с немцами сражаться, надо одолеть их! А раз приходить ко мне эта Шура и говорить: - На-ка, возьми себе… И подаёть штамп «Смерть немецким оккупантам!» да список какой-то: распишись, мол, что получила. - Да иди ты к свиньям! - аж вся затряслася! - Что мы, для этих бумажек работаем? Мы для себя работаем. Каждый по крошечке сделаить, а немцам - во вред. Но печать взяла, а мой Витька и начал… Как вечер, нарядится в батькин пиджак, в валенки его большие и по-ошёл. Повесють немцы листовку, какие они хорошие да милосердные, какое счастье всем нясуть, а Витька хлоп сверху: «Смерть немецким оккупантам!» Вот руки у него всегда и в чернилах. Что если поймають? Доказательства ж сразу видны! И вот, бывало, как пойдёть с этой печатью, а я стану возле окна и задеревенею вся… и гляжу в конец улицы, и не могу с места сдвинуться: никогда больше не увижу моего Витю!.. А уж как покажется, да еще ровным шагом идёть, и начнёть мое сердце отходить, отходить. Уж очень волновалася за него, он же такой безоглядный был! Когда наши бомбить-то начали... так что он удумали с Володькой Дальским: как самолеты начнуть заходить на бомбежку, а они залезуть на крышу дома, где немцы живуть, да в трубу лампу и опустють, вот самолеты потом и лупють по этим хатам... А когда начала к Шуре связная от партизан ходить, то некоторые стали проситься, чтоб она провела их к ним, но немцы, видать, и распознали про эту связь, и подослали к Шуре провокатора. Приходить раз одна к Собакиным, назвала себя Александрой, будто сама из Москвы, попала в окружение, немцы над ней издевалися... Наговорила много. А я как глянула на нее, так сразу и определила: провокатор это! Глаза- то её верту-учие так и нижуть, так и нижуть насквозь! - Шур, - говорю, - знай, недобрая эта женшына, напрасно ты ее привечаешь. А она и слушать не хочить, ведь Александра эта так к ней подладилася! Ну, под Новый год устроили они вечеринку, пригласили ребят, и ребят - самых вожаков. Тосты!.. Эта Александра с Авдеевым милуется, на шею ему вешается: нам, мол, больше, больше народу надо! А он и давай ей хвалиться, кто и что уже сделал. Вот потом-то всех их и поарестовали тут-то вскорости, после Нового года. А началось с того, что собралася Шура одну семью к партизанам переправить, а провокатор эта и увязалася с ними. Собралися они, пошли. Только от Карачева отошли, а их возле Мылинского моста и схватили, и покидали в машину. Вот после этого и началися аресты. Забрали и Шуру Собакину, и дочку Марии Васильевны Инну… а этой Инне всего семнадцать лет только и было-то. Потом Мария Васильевна ходила проведать их и Шура аж синяя вся была, так ее избили, а Инна даже встать не смогла, к матери выйти. Быстро их расстреляли. А с ними и еще человек пятнадцать, листовки и списки разные у них нашли… Это моей золовки Рипы отец тогда работал на железнодорожной будке, вот мимо нее как раз дорога к складам и проходила, где их расстреливали. Видел он, как их везли туда, - из машины кто-то выглянул, крикнул: передайте, мол, нашим...» http://galinasafonova-pirus.ru/ego-put-k-troice1
* КГБ - Комитет государственной безопасности CCCP.
*2 февраля 1943 – день разгрома немецких войск под Сталинградом.
