МЫСЛИ и СМЫСЛЫ

существо, которое пребывает в духе. Ведь, бывало, спрашивают: «ты в духе или нет?» Что имеется в виду, то что если ты в духе, то ты полноценный, целый, совершенный, конечно, в той меру, которая тебе отпущена по твоей сущности. Тогда можно говорить условно, что ты есть единство сущности и существования, ты бог (калиф) на час, на миг, но и этого порой бывает достаточно, чтобы человек почувствовал себя человеком. Но это так мало: быть человеком. Хотя для человека сложнее всего. А как быть тогда сверхчеловеком? Это просто немыслимо трудно. Ведь ума у человека нет, чтобы это понять. В чем причина? В том, что он, как правило, то есть как родовое существо не-до-воплотился в человека, до конца не очеловечился. Вот когда он очеловечится. Тогда имеет смысл говорить о его развитии в сверхчеловека. А так он еще не-до-человек. Естественноисторическое развитие человека остановилось на этапе животной социальности. Человек еще не преодолел животное, не стал еще вполне душевным существом. А до разумного существа ему развиваться еще миллионы или, во всяком случае, многие тысячи лет. Но, к сожалению, история не дает нам такого времени, она катастрофически ускоряется, так что будущего у человека нет не только как у человека, но и как у животного. Этот эон скоро закатится и человек исчезнет так и не осуществив не то, что сверхчеловеческий проект, но и даже, собственно говоря, человеческий. Тогда в чем смысл? Остается полагать, в том, чтобы пытаться без всякой надежды быть человеком и стараться преодолеть в себе того, кто еще не получился на пути к сверхчеловеку. Абсурдно? Да, конечно. Но больше ничего не остается делать.















        Что такое пневматология? Это учение, точнее, теория духа. Как обыкновенно понимают сущность духа? Что он такое? Дух, как правило, истолковывают как нечто, противоположное материи. Каков основной признак материи? Это признак потенциальности, собственно. Тогда как дух отличается актуальностью. Если материя возможна, то дух реален. Вместе они есть действительность. Но что значит, что дух реален? То, что он основа того, что есть? Что он бытие? Нет. Есть бытие. И оно есть то, что есть. Есть и возможность, и реальность. Что такое возможность по отношению к реальности? То, чего еще нет актуально. Оно еще только готовится быть и является становящимся. Вот актуальное, оно ставшее. Можно сказать, что материя соотносится со становлением, а дух с бытием. Но дух не есть само бытие. Он связан с актуальностью, но к ней целиком не сводится. Актуальность – это характеристика бытия и она есть в духе настолько, насколько он есть нечто ставшее. Ставшее чем? Тем, что он есть дух по понятию. Но каково его понятие? Как его можно понять?















        О чувствах и ином. С тем, что ты писал о чувствах, о том, что они растут в людях, вместе с ними, их перерастают и становятся чувствами более развитых и совершенных существ, нельзя не согласиться. Любовь как сердечная привязанность к высшему, духовному нас возвышает, приподнимает над нашим человеческим уделом, нам подсказывает то, что мир чувств не ограничивается только нами, но существует во всем космосе и движет светилами, звучит музыкой небесных сфер. Можно согласиться не только с этим.







      Но и с тем, что на высших своих ступенях восхождения к абсолюту, чувство сливается с мыслью, ее уплотняет, становится самим существом, ангелом как единым целым чувства и мысли, в котором чувства выступают телом, а мысли душой. Ангелы и их посланник бог думают чувствами, то есть непосредственно, без размышлений, и чувствуют умом, то есть являются чистыми качествами. Эти «небесные существа» и есть идеи. Ты упоминаешь «лествицу Иаковлеву». Она и есть лестница восхождения ангелов как идеальных существ к абсолютному духу.







      Но здесь пора остановиться и отдышаться. Мы поднимаемся в те сферы, которые не предназначены для человеческой праны. Здесь мы можем задохнуться. Духа нам уже не хватает. Здесь другие энергии, иные ритмы и меры божественной вибрации, человеку несоразмерные. Мы приближаемся к неприступному абсолюту. Сама неприступность заставляет тебя называть его «Иным». Я вспоминаю первый отзыв о тебе Сергея Г. Он мне говорил о том, что ты его, говоруна, доводил до молчания своей речью об ином на семинаре, когда был еще студентом. Сколько лет прошло, но ты все еще остаешься верным своей интуиции того, что называешь Иным.







      Не может не возникнуть вопрос о том, что вынуждало Галицкого сдаться на милость твоему кумиру? «Иное» это твой кумир, которому ты возносишь свои мысли и чувства. А что еще остается делать, как не то, чтобы поклониться тому, что ты желаешь? Ведь ты признаешь Иное за то, что лишено определенности, но есть. Оно не подвластно мысли, ибо не может быть названо и описано, объяснено, доказано, удостоверено и понято. Поэтому Галицкий и умолкал, завороженно слушаю тебя, как ты о нем говоришь, не ведая, что это и есть само желание, не имеющее своим объектом ничего из того, что он знал. Объектом желания как такового является оно само. Желание самого желания, вечно ускользающее от своего удовлетворения. Этого Галицкий и не мог знать, ибо был человеком предела, самого определения. Это определение помогало ему избегать силы безумного желания, которое в нем было, спасало его от безумия, ему врожденного, дозированно открывалось в нем поэтической и живописной вольностью бунтаря.  Твое Желание иного рода. Оно не активное, а пассивное, созерцательное, но именно поэтому тебя приводящее в движение подвижника во всех твоих делах. Определи его и ты окаменеешь. Ты им любуешься, ему поклоняешься как идеалу, чистому качеству стремления. Вот это желание Шопенгауэр называл волей, а я утрированным духом. Не случайно ты и занялся психологией, чьим предметом как раз и является желание.  Сугубое желание или желание самого желания если и может быть раскрыто, то только как бесцельное совершенствование, то есть, очищение самой чистоты. Здесь оно являет себя как то «ничто», которое стало интеллектуальным пунктиком Сергея. Его пуризм имел философскую подоплеку определения самого неопределенного, но существующего, что, конечно, является не материей, но духом. Только дух у него служил уму, что является противоестественным. Это не душевное заболевание, которое было бы неизбежным, если бы он его не трансформировал в духовную болезнь. У него не душа была больна, а дух, угнетенный интеллектом. Галицкий не мог ничего ни думать, ни чувствовать, ни говорить, ни делать, без составления ментальных схем.







      Если кумиром нашего друга был предел, то же самое, то у тебя – беспредельное или, как ты говоришь, иное. И то и это крайности, которые расходясь в пределе, в конечном, сходятся в безначальном и бесконечном, в беспределе. Я же слуга не предела или беспредельного, границы или безграничного, но того, что находится между ними, их разводит, когда они сходятся, и сводит, когда они расходятся. Предел есть конечное, беспредел бесконечное. Конечным управляет ум, проще, рассудок, бесконечным фантасия, проще, фантазм. Конечное и предельное есть имманентное, бесконечное (а равно безначальное) и беспредельное есть трансцендентное. Моя точка зрения есть трансцендентальное, то есть предел беспредельного и беспредел предела. Вот на этом Галицкий как раз и сломался. Почему? Потому что решил на этом построить систему, определить само беспредельное, что невозможно. Он пытался найти смысл в самой бессмыслице. Ты же не умом, а сердцем знаешь, что это невозможно и не касаешься самого беспредельного или иного, ибо оно не является касательным по отношению к пределу и всегда от него ускользает. Я понимаю, почему ты держишь дистанцию по отношению к иному, ведь чем дальше от него, тем оно ближе, чем ближе – тем оно дальше. Я так не могу, ибо для меня ум-предел не менее важен, чем сердце-беспредел. Причем я понимаю, что слугой является не дух, а ум. Именно дух является одновременно предельным (вдох) и беспредельным (выдох). Ум и сердце его измерения. Другое имя духу - дыхание, которое невозможно без вдоха и выдоха, но не является ни тем ни другим. Оно есть их посредник, средний термин, среда крайностей, их связь, субстантив, то, «чем» они как «что» есть. Дух есть бытие ума и сердца, предела и беспредельного, единого и иного, сущего и несущего. Иное не есть не-бытие, оно есть не-сущее. Иное есть не не-бытие, а ни-что. Ничто из сущего. Но оно есть. Есть то, что есть дух без мира, без материи и пр. Ты избегаешь определения не потому что оно не может быть определено, а потому что его определение будет его открытием, откровением и одновременно закрытием, умолчанием, исчезновением. А тебе никак не хочется его исчезновения и ты жертвуешь его откровением ради незримого и неопределенного присутствия, присутствия самого желания, но не его удовлетворения. Между тем дух есть не только желание, но равно и его удовлетворение как пропуск следующего желания.







      Ты думаешь, что абсолют – это то же самое, то есть, бытие, которое есть бытие, а ему противоположное – ничто как не-бытие, как то, что не есть. А между тем это не-бытие есть не то, чего нет, а что есть, но не то, что есть наличное. Оно меонально и есть становление. Абсолют или абсолютный дух есть бытие не бытия или не-бытия, но самого становления. Как бытие становления, то есть бытие бытия и не-бытия, оно равным образом есть и то, что есть, и то, чего нет, но было и будет.







        Желание – это и есть та часть, точнее, аспект любви, который не дает нам остановиться и застыть в немой позе, зайти, как ты пишешь, в тупик. Эта деятельная любовь нас манит, но нам не дается как любовь в саму любовь. Когда она остывает и успокаивается, то становится ставшим вечным покоем, ничтожится, чтобы вновь вспыхнуть уже жалостью к себе и ко всему в мире и в этом очеловечивается.















        О страстях. Почему-то на определенном, позднем, этапе  своего духовного развития наши философы бросают публичную, научную философию: одни, например, Линьков, сажают капусту, как  Цинциннат, другие уходят в религию, примеров чему не сосчитать, третьи увлекаются мистикой и даже, не дай бог, оккультными науками, а иные, совсем уж лишнее, скисают и занимаются обучением. Из-за чего? Из-за отчуждения в самой философии, тягот выяснения товарно-рыночных отношений в сфере приложения своих философски спекулятивных усилий, которые их не терпят, абстрактного характера занятия философией, двусмысленного, межеумочного ее положения или еще чего? Не по причине же умственного напряжения?  Не помню, чтобы кто-нибудь из них уходил в позитивную науку. Все обязательно в нечто постороннее философии как науке.  И никто в политику. В политику идут те, кто ничего не умеет делать. Платон и Маркс не в счет, так как первый никогда ей не занимался, пока  на старости лет не впал в маразм Законов и пресловутого Послезакония, последний же из-за своих земных страстей никак не мог успокоиться, - так его волновали общественные интересы.  Или нет общей причины, - у каждого она своя?







        Меня занимает вопрос о том, одиноки ли мы во Вселенной? Есть ли высшая инстанция? Разумеется, не в том смысле, что как к ней