МЫСЛИ и СМЫСЛЫ

обратиться для того, чтобы решить свои проблемы. Такая позиция пристала человеку религиозному, несамостоятельному. Меня она, эта инстанция, интересует не в позиционном плане, т.е. в каком я нахожусь положении: «под» или «над», или плане диспозиции, к ней предрасположенности, а в плане композиционном, т.е. в соотнесении, сообщении, общении с ней. Есть ли она? Она есть, если мы не одиноки. Мы не одиноки и тогда есть те, кто прежде нас и после нас, ниже нас и выше нас или наравне с нами. Если они есть, то где они? Там или здесь? Или и там и здесь? Рядом они с нами? А может быть они вместо нас? Может быть они и есть мы, только мы этого не знаем?







        Я имею в виду братьев по разуму, не по вере, конечно. По чувству нам близки люди. Ведь люди есть существа не разума, а чувства, даже страсти. А вот где существа разума? Последние как раз есть те, кто дошел до кондиции, до огня. Огненные духи. Мы существа воды, нас занимают страсти. Мы тяготеем к земле и по ней растекаемся. Единственно, что можем, так это иногда воспарять над ней. Но огня в нас нет. Мы его должны добывать, высекать в работе. В нас есть дух, но не он как таковой, а его воплощение в виде души, которая разрывается страстями.  Мы двойственны, распяты между небом и землей, в лучшем случае. А в худшем есть сплошная плоть, неповоротливая масса. Наша самостоятельность дорогого стоит, ее надо заработать. И потом нет никакой гарантии на продолжение. Всегда разрыв и начинать сначала. Нам необходимы покровители. Либо активные, которые над нами стоят и нас поучают, как надо. Либо пассивные в виде вселенской библиотеки, универсального банка мировых данных, к которому можно обратиться за подсказкой или справкой, восполнить информационный пробел в знании.  Другими словами, мы нуждаемся в тех и в том, что может нас направить и усмирить наши страсти. Но нам не нужны наблюдатели за нами, немые свидетели нашей слабости, взирающие на нас из надменного далеко.







        Как далеки от этих фантазмов разумные существа. Они и не подозревают, что волнует душевных людей. Разумеется, и у них есть душа, но у них тело духовное. Ведь они не органические существа, т.е. существа страсти. Их душа и есть наш дух. Они существа разумные. То, что в нас есть привходящее, а именно разум, в них есть исходящее. Если их нет, нет ничего, точнее, никого идеального. Нет вообще ничего, потому что они есть истина того, что есть. Реальность, доведенная до совершенства. Не реальность в нас, а мы в этой реальности. До нее мы, конечно, не доросли. И вряд ли дорастем, ведь наш рост имеет материальные пределы. Мы, конечно, пребываем в духе, но часто бывает, что в нас его нет. Для начала хватает и нас самих. Но потом нас уже мало. Требуются хотя бы немного лучше нас. Но и таких нет и тогда мы их выдумываем. И появляется оккульт.  Желаемое выдается за действительное. Опять желания, страсти, а разум только орудие для их удовлетворения.







        Вот эти разумные существа, как они появляются? У них что, природа разумная? Или они искусно сделаны? Есть умная техника? Нет, конечно. Может быть умная техника, но обязательно должен быть ее создатель. Ведь техника как искусство есть искус не самого искуса, но кого-то. Искусственное необходимо для восполнения недостатка в естественном. А естественна, например, органика. Последняя нуждается в культивировании того, что есть как нечто наличное, сырое. Существа органики рано или поздно начинают доводить свою природную органику или естественность до кондиции, до совершенства. Они становятся разумными в этом. То есть, не просто развиваются, а совершенствуются. Но опять же в органике. Разумное, выработанное ими, или труд используется только в органических целях. Но нет еще гармонии. Есть война. А мир используется для войны как действенное средство выживания. Мир возможен только в разумной среде, а не там, где господствуют страсти. Появляется вопрос: возможно ли путем культуры построить мир гармонии в жизни? Разумеется, нет. Его можно построить только в призрачном (идиллическом) царстве культуры. 







        Но культура не натура. Вот где для человека предел. Натура не может в его лице стать культурой, а культура натурой. Почему? Разума не хватает. Он не свойственен человеку. Разум так и не стал его второй натурой. Он до сих пор является непосильным бременем для человека. Почему? Потому что человек есть натуральное существо, а не культурное. Для человека культура, разум, дух есть не данность, а заданность. А как натуральное существо человек довольствуется тем, что есть, т.е. данностью. Если бы он был духовным существом, то для него разумное поведение было бы не проблемой. А так его хватает только на страсти человеческие, которые для разума обременительны. Поэтому гармония не для человека. Она его мечта, но не жизнь. Гармония есть в мире, но только в мире в целом с точки зрения вечности. И человеку в ней тоже есть место в качестве одержимого страстями несчастного существа. И никогда он не найдет себе место в мире, ибо в нем самом нет места для нее. Это касается человека, а не самой гармонии, в которой есть место всему, в том числе и человеку. Путь к гармонии лежит в преодолении человека. Необходимо стать сверхчеловеком. Но этому мешает наша природа. Поэтому человек пробует ее преодолеть искусственно. Создает самого себя. Но из чего? Из той же природы, ведь другого материала нет. Он ограничен материалом. И потом, самое главное, он сам есть материал совершенствования более развитых существ. Только материал уже вразумленный.







        Выходит, что человек как существо, как минимум, двойственное, двусмысленное, достичь гармонии не может. Но он может послужить материалом, сырьем для совершенствования других, более развитых существ. Они его и используют как наблюдатели, активно не вмешиваясь в человеческие  дела. И волки сыты и овцы целы.  Остается дело за «малым», - как стать совершенным. Человеку это не дано, но задано. Для него это задача, которую он, конечно, не решит, но своей работой поможет решить другим, более продвинутым существам, которые умеют извлекать уроки из глупостей полоумных людей. И человеку в этом польза. Она в том, что, оказывается, есть существа умнее и лучше тебя. Значит на тебе развитие и совершенствование мира не остановилось. Вот такая получается гармония услуг. Все кому-то служат. Мир слуг и господ. Однако мир на самом деле другой, иначе он был бы глуп, а не разумен. В разумном мире никто никому не служит и мир не служит всему. Это все еще религия и политика. А где философское отношение? Оно, по-видомому, заключается в том, чтобы всему предоставлять то, что есть у всего. Не надо вмешиваться в то, что еще не состоялось. Нельзя срывать плод, который еще не созрел, ведь это глупо. В этом есть суета и игра страстей. Мы потому одиноки во Вселенной, потому что не созрели, не дошли до кондиции, не узнали своей меры. Мы поторопились с тем, что признали себя мерой всех вещей. А кто это узнал, не вмешивается в порядок вещей и наблюдает за игрой страстей как всевидящее око, не прилагая к этому никакого усилия, не вкладываясь в это нечем и никем. Зачем? Бессмысленно. Никакой пользы от этого не будет, а выйдет один вред.







        Взять хотя бы религию. Почему бог не приходит? Если придет, то что будет? Ничего и никого, кроме него. В результате существует множество религиозных мнений, которыми человек спасается. Настоящее спасение состоит в том, что никто человека не спасет, если он сам об этом не позаботится. А если кто-то придет, то человеку уже не будет место. Бог хорош на своем месте. Пускай там и сидит, и не вмешивается в дела людей, которые им стращают друг друга. А что до других вразумленных существ, то и своих хватает. А подлинно разумным здесь делать нечего. Не то место. Их нельзя прямо локализовать, ведь они вездесущи и есть явления одно и того же разума. Вот к каким невеселым мыслям приходится приходить за неимением лучшего в человеческом одиночестве. Таков человеческий удел: быть мнимой мерой всех вещей или бесплодной страстью.







        Из человека может получиться хороший психолог, но не философ. Для этого у него слишком много страстей, но не хватает логики. Поэтому он довольствуется паллиативом – диалектикой. Есть диалектика, математика, но нет логики как деятельного разума. Диалектика помогает понять страсти, математика их замещает. Но это не то. Понять страсть не значит овладеть ею. Здесь появляется возможность одержания самим разумом как наихудшей страстью. Какая страсть разум? И если он станет страстью, что будет? Здесь Спиноза увлекся. Как правило, она в лице разума начинает владеть умом человека. Человек превращается в одержимого идеями безумца. А тем более умерщвление страсти ее вычислением. Ведь страсть это то, что получается в результате  общения стихий. Поэтому здесь нужна для гармонизации не логика страсти (рационализм) и не страсть логики (иррационализм), но логика самой логики, а не страсти, и, тем более, не логика, одержимая самой собой. Но логика, знающая свое место, свою меру, не отчужденная от самой себя. Взять хотя бы практикуемый здесь скептицизм. Ведь это тоже страсть логики, ее смертный грех. Очередное ее отчуждение. На этом все.















        Ответ другу. К сожалению, я повторить не смогу то послание, которое затерялось в сети. Его, как легкое дуновение ветерка, не поймаешь. Я сейчас нахожусь уже в другом состоянии сознания и у меня иное настроение. Могу лишь воспроизвести рефлексивный отпечаток вчерашнего мыслимого движения. Но прежде следует пояснить то, что ему предшествовало. Я прежде думал, что то Я, которое я в себе находил, или, точнее, оно себя находило в том теле, которое окружающие меня люди называли по имени, на которое я обычно откликаюсь, - это есть человеческая душа. Потом я изменил об этом свое мнение (оно было еще мнением). Когда я его изменил, то последовала его субституция знанием. Я обрел знание того, что во мне пребывает дух. Значит есть тело, душа и еще дух. Душа была сознанием человека по имярек и прочее: отчество, фамилия, пол (обязательно, ведь она, а не только грубое тело, имеет пол), возраст и т.д. А что такое или, точнее, кто такой дух? Откуда он и чей? Неведомо. Оговорюсь, вряд ли имеет смысл акцентировать внимание на том, что дух есть «кто». Но явно он пользуется всем тем, что есть у меня. И я уже не знаю, где я, а где он. Значит, произошло отождествления меня, т.е. того, кто обычно себя чувствовал собой во мне, если в чем-то, в данном случае, во мне, - значит, в материальном, теле, или, другими словами, души, с ним, с духом. Причем, я не дух, не он во мне, но дух есть я в том смысле, что я в нем. И он же есть, предполагаю, в других, если они достигли определенной стадии духовного развития.  Можно сказать, что он воплотился или появился в моем качестве. Он, конечно, в этом качестве слаб и зависим от всего материального, включая, разумеется, социальное, не прямо, но посредством моей телесности и душевности. Но все же я обрел некоторую, внутреннюю, независимость. Иногда, являясь духом, то есть самим собой (когда я был душой, я таковым не был), могу сознавать то, что мне было недоступно, когда у меня было только самосознание. Значит, я уже моментом