выдаваемыми за общенародные и даже общечеловеческие, заводят управление обществом в тупик. Они приходят к таким результатам, которых сами не ожидали, но продолжают настаивать на своем, усугубляя собственную неспособность разрешить проблему управления миром. Казалось бы, на этом стоит ограничиться, чтобы определиться в самом существе проблемы управления, придерживаясь точки зрения самодостаточности общественной системы человечества. Но есть факты и свидетельства, а также догадки и гипотезы о том, что человеческое общество является частью более общей системы уже не только материальной действительности, но и духовной реальности, состоящей как из менее развитых, так и более развитых в измерении духа систем общения существ.
Не имеет смысла сводить факты и свидетельства встречи и общения людей с более высшими или низшими существами из других миров, например, из миров душ, разумов и духов, к одним человеческим грезам и фантазиям. Мы не одиноки не только во Вселенной в общем, но и в нашем ближнем мире. Причем высшие существа не только присутствуют в нашем мире на правах наблюдателей. Но они и вмешиваются в наши дела и в качестве наблюдателей, и в качестве судей, и, где необходимо, в качестве косвенных участников. Конечно, все это размышление строится на допущении многоуровневого состава неисчерпаемого по своим возможностям универсума, в котором есть место для высших существ и на планете Земля. Но почему тогда эти существа мешают людям стать лучше самих себя? Именно потому мешают, что не хорошо быть лучше самих себя. Ладно, хорошо, допустим, что так. Но почему люди становятся хуже самих себя из-за вмешательства высших существ в человеческие дела? Потому что это вмешательство используют хитрые люди в своих интересах, обращая помощь во вред простым и наивным людям. Можно ли принять такое объяснение? Вряд ли. Почему? Потому что оно слишком сложно для правды. Если это так, тогда, естественно, возникает другой вопрос: почему высшие существа не вмешиваются в человеческие дела, а только остаются сторонними наблюдателями? Точнее говоря, они редко вмешиваются потому, что, полагаясь на разум людей, ожидают естественного для них саморазвития. Но их задержка в помощи людям ловко используется более низкими существами, превосходящими людей в коварстве. Кто это такие? Люди их называют демонами. Демоны есть исключения из духовного ряда, продукты флюктуации сверхъестественного в естественный мир, превратные формы духовной сферы.
Мыслители в поисках смысла. Трудно найти смысл. Особенно там, где его нет. А где именно его нет? Везде, ведь смысл не материален. А везде и где-то – это пространственные ориентиры материального. Следовательно, искать смысл и привязывать его к чему-то находящемуся где-то бессмысленно. С другой стороны, смысл имеет место, если понимать место не содержательно, привязывая его к конкретной области физической реальности, а формально. Остается определить, что это за смысл, то есть, нужно ответить на вопрос, что смысл есть смысл какого нечто? Это смысл материального. Какого материального? Акустически материального, то есть, слова. Слово фиксирует движение мысли. Это действие мысли идеально и оно есть инобытие действия мыслящего тела или человека, движущегося в подвижной среде действия других материальных тел по спрямленной траектории движения этих тел, то есть, их идеализации в своем сознании путем доведения их до предела. Такое доведение будет называться трансцендированием в мысли относительно имманентной гомогенности материальной среды. Это трансцендирование и есть идеализация реального положения дел и состояния вещей предметной среды или умозрительное доведение, восхождение к предельным значениям физических величин, в которых происходит ее феноменологическое описание и теоретическое объяснение.
Учитель (размышление, приуроченное ко «Дню Учителя»). Учитель по призванию есть большая редкость. Большинство этого сословия есть учителя по профессии, по специальности. Как правило, так называемые учителя по профессии есть не учителя, а урокодатели или преподаватели. Оно и понятно. Чаще всего они вызывают такое же впечатление, как какие-нибудь орки или гоблины из волшебных сказаний Толкиена или ведьмы и колдуны из местного фольклора. Учитель, как правило, только по форме учитель, в смысле декорации. В лучшем случае он есть учитель как фигура умолчания. Учитель, ну, и Бог с тобой. Редко когда учитель есть тот, кто учит, не уча. Часто учат и ничему хорошему не научат, но научат плохому, чему можно и лучше не учиться у женщин. Что значит, учит, не уча? Это значит, что он не дает, как женщина, а берет то, что ему нужно. Что ему нужно? Самого себя, конечно. Тогда как учительница возится и суетится с учениками, как заботливая хозяйка со своей скотиной. Ученики являются созерцателями учительского сбора и если хотят учиться, то должны брать с него пример, как правильно брать свое, а не чужое, на что горазды женщины. Женщина потому дает, причем дает не свое, а общее, что является началом, как природа. А мужчина берет не чужое, а свое, потому что является концом, как человек.
Конец философии или философский конец (Розановское). Мужчина есть конец, а женщина есть начало. Как это понимать? Как неявно подразумевается, то есть, здесь мы имеем пример синекдохи как риторической фигуры, означающей перенос значения признака предмета на значение самого предмета. Мужчина имеет конец, которым зачинает начало - женскую клетку. Философия – это мужское дело, у которого есть начало. А не только конец. Значит, и у мужчины есть начало. Разумеется, есть и это женщина. Философия как мужское занятие имеет начало в женской стихии мифа. Кто слагает мифы? Обабившиеся мужчины – жрецы. Жрец – это мужчина, лишившийся или лишивший себя конца. Он вечно начинает, как женщина, но не может закончить, ибо есть импотент. Настоящая философия должна уметь заканчивать, доводить свою мысль до логического конца. Такова классическая философия полноценных мыслителей (Платона, Аристотеля, Спинозы, Канта, Гегеля). Она умеет быть законченной. Другое дело неклассическая философия. Она не умеет быть законченной, но умеет быть незаконченной, незавершенной. Правда, для этого умения много ума не требуется. Поэтому неклассическая философия – это занятие средних умов, то есть, тех, кто умом не вышел, вроде Маркса, Энгельса, Ницше, Хайдеггера, Витгенштейна и прочих так называемых философов, которыми они сами себя не считали. Вот языком они вполне вышли, наградив этим сомнительным приобретением саму философию. От их языковой прививки, точнее, инфекции, философия до сих пор не пришла в себя. Кстати, в самом деле, философия от них настрадалась. Они есть не ее друзья, а ее враги, хулители. Поэтому их ненависть к философии, мизософия. Чем продиктована их ненависть к философии? Естественно, тем, что они застают ее в трупном окоченении в лице позитивизма. И, в самом деле, отвратное зрелище. Все их попытки через силу возродить былую философскую мысль, галиванизировать труп философии, вроде философского Франкенштейна как обратной стороны Прометея, вызывают впечатление интеллектуального извращения. Какое впечатление могут вызвать процедуры оживления философского трупа посредством переложения ее категорического метафизического размышления на вульгарный язык политической экономии или психопатологии? Конечно, только тошнотворное. Еще большее физиологическое отвращение вызывает тот соус, под которым подается такая идеологическая подмена.
И Маркс, и Ницше, если ими сейчас ограничится, выдают свои опусы, как заправские жрецы, за выведение на чистую воду мысли классических мыслителей, полагая ее превращенной или редуцированной формой тех действительных отношений политико-экономического и психо-соматического характера, которые естественно существуют между людьми. Какая самонадеянность в толковании общих мест философии. Эти «бабы от философии», поднявшие вой по ее смерти, взяли на себя дерзость возродить философию в формах ей несвойственных и в материях ей чуждых. Достаточно одного выражения Карла Маркса в его тезисах “Ad Feuerbach”: «Философы лишь различным образом объясняли (интерпретировали) мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его», чтобы понять, как далек он от понимания существа философии. Настоящие философы никогда не занимались объяснением или интерпретацией мира. Они пробовали понять смысл своего обращения к миру в мысли. Вот и все. Поэтому не имеет смысла изменять мир. Имеет смысл изменить свое отношение к нему к нему в мысли. Этим и занимается философия. Все остальное, а именно изменение не только в умонастроении, но и во всем остальном: в чувствах, словах и делах, есть производное от этого умонастроения.
Неклассическое философствование оказалось неудачным вариантом возрождения философии как метафизики или универсальной логики как логики универсума. История философии закончилась философской системой Гегеля. Ее подлинное возрождение ждет нас еще впереди. Еще менее удачное ее воплощение мы находим в пост-неклассической философии, которая уже не пробует себя на искус формирования философии как не философии, а чего иного, но только подражает тому, что было ее искажением, выдающим то, чем оно было искажением, за искажение, то есть, искажением искажения.
Путь суфия. Кто такой суфий? Это подвижник духа. Такой человек, который исправляет своим духовным подвижничеством то, что дала ему природа, - его натуру, природу. Он понимает этот дар не как природную данность, а как божественную заданность к развитию и потом к исправлению, совершенствованию. Говорят, что суфии практикуют бедность. Это верно. Но еще и добавляют, что они чтут бедность, возводят ее в культ. Конечно, нет. Если бы это было так, то они поклонялись бы не Аллаху, а бедности как недостатку, пустоте. Но это не значит, что нужно тогда поклоняться богатству как материальной полноте, капиталу, который от этого поклонения не будет возрастать. Суфий равно относится к бедности и богатству. Если нет ничего, он не сокрушается, а принимает как должное, - как испытание духа. Если же есть, наличествует богатство, то бездумно его тратит на нужды окружающих бедняков, которые в нем находят счастье, его не имея. Ведь простые люди, включая и власти, и богатых, полагают, что нужно стремиться к богатству как основе власти над вещами и существами и избегать бедности. Почему? Потому, что богатство приносит счастье, а бедность несчастье. И действительно это так для заблудших, для их сознания, пребывающего в иллюзорном неведении. Не ведают заблудшие того, что счастье есть часть несчастья. Полным в заблуждении может быть не счастье, а несчастье. Несчастье есть боратная сторона кратковременного счастья, за которое как заблуждение необходимо расплачиваться долгими временами несчастья.
Путь суфия лежит между счастьем и несчастьем как крайностями заблуждения. Этот путь срединный (истинный или мерный, разумный) путь к Аллаху, ибо
