интерес влюблённого старшеклассника, и вот так и получилось, что они стали с этим Андреем «ходить». Поскольку они были ещё малы, она даже младше него на целый год, то они, конечно, не влюблялись, и ничего такого не было, ну, не обнимались, не целовались, какое там! Но встречались и ходили, и он Наташке рассказывал о своей жизни и любви.
- Знаешь, как я Олечку люблю? Вот, если бы мы с ней встретились, так, как с тобой, сели бы на лавочку, я бы не стал её ни целовать, ни обнимать, ничего бы ей не сделал. Вообще ненавижу, когда в кино влюблённые обнимаются, цулуются…, - он так и произнёс: цулуются.
И добавил:
- Я бы только руку её взял, и всё…
Такой это был мальчик. Такой это был возраст. Чистая любовь интересовала его, любовь к девочке, лучше которой Наташка, пожалуй, никого не знала. Может, Светочка из класса? Она как-то всех всегда сравнивала: которая была самой лучшей? И никак не могла просто любить всех подруг за то, что они – разные. До этого ей предстояло ещё дожить. Суть их отношений с Андрюшей сводилась к тому, что они понемногу рассказывали друг другу свои домашние и школьные новости, поздравляли на праздники, и он всё расспрашивал:
- Олечку не видела? Она про меня не спрашивала? А что твой брат? Когда он напечатает фотографии, где вы с Олечкой?
Наташка наскоро отвечала – и задавала свои вопросы:
- Трудно учиться в восьмом классе? Боишься экзаменов? Много вам задают? Почему ты всегда на улице гуляешь – а когда же учить уроки?
Надо сказать, что Андрюша был не просто обаятельный русоволосый парень с открытой улыбкой. Он был дерзок, даже смел, уроками интересовался мало, гонял на мопеде, не боялся милиции и дружил с хулиганами. Рассказывали, что один из его друзей уже попал под суд – помилуй, Боже! – за изнасилование! Хулиганы из соседнего двора были дружные, всегда стояли друг за друга. Как же так случилось, что произошло ТО, что произошло? Непонятно. Но этот, из Андрюшиных друзей, стал после этого у них героем.
Никто из пацанов ещё толком не знал – как это? Секс? Такого слова и в обиходе ещё не было, как не было и нормального понятия об этом. Мечтали лишь о фотографии хорошей девчонки, как о самом лучшем, самом святом, о чём вообще можно мечтать! Были чисты, скромны. А тот друже, Баринов, стал среди них первым, кто вырвался вперёд, но какой ценой! – попав под следствие. И хорошо, что Наташка не была с ним знакома. Она бы его жалела, влюбилась бы в его горе и страдала бы по нему всё это время. Но они не были с Бармалеем знакомы, и это переживание обошло её стороной.
Вчера Машка, Андрюшина одноклассница, прибежала к Наташе, вызвала её в подъезд и начала:
- Помнишь, из нашей школы парень, на два года старше учился, я говорила? Который девушку, ну… изнасиловал, - тут Маша перешла на громкий шёпот, а вдруг мама услышит? Загонит домой!
- Помню, конечно. Баринов, да?
- Его-то посадили. Но это ещё не всё.
- Ой. Неужели это правда – он сделал такое! И посадили?
- Да. Был суд, его вина доказана. Попал за решётку. Блин, девчонку как жалко! А твой Андрюша!
- Да – Машка!! Почему мой!
- Ну вот. Он, знаешь, что сказал? Все пацаны собрались, пиво пили, и он сказал при всех.
- Чё-чё-чё?
- Я, говорит, тоже так сделаю. Раз Олечка меня не любит, я спросил – и она сказала мне… то я так же сделаю!!
- Как – «так же»? Тоже не будет её любить?
- Дура! ТАК ЖЕ! Как этот Бармалей! Тоже хочет по той же статье пойти.
- А что это значит?
- Наташка, ну ты вообще! Он сам сказал, что хочет тоже девушку – это, ну, гм-гм, поняла? И чтобы посадили так же…
- Да дурак он, что ли??
- Вот я и говорю. Он сказал – отсижу десять лет, и выйду другим человеком! Чтобы забыть эту любовь.
- Да ну-у!!
- Да. А ты ему ещё Олечкино фото подарила. Кстати, Оля на тебя обиделась.
- Машка, ну он же так просил! Я не могла отказать. Он ведь её, знаешь, как любит…
- А ходит – с тобой!
- Ой, да ладно тебе, ходил, пока фото не получил. Но мы же не… Машка! Сама всё знаешь! – махнула рукой Наташа, чтобы не оправдываться.
Если бы только этот Андрюша её так любил! А не свою Олечку. Если бы её, Наташку, вообще кто-нибудь полюбил!..
… Весь вчерашний разговор с его пугающими новыми словами – пойти по статье, попасть за решётку, не выходил у неё из головы. Это слишком серьёзно, возмущалась Ната сама с собой, и мы ещё так малы, чтобы обсуждать такое и судить об этом. Не детского ума дело! Мы всего в седьмом классе, ну, Машка-то в восьмом. Наташа решилась и поговорила об этом со старшей сестрой, которая уже была замужем. Она работала и спешила на смену в ночь. Ей удалось выяснить, что «эт-самое» в первый раз бывает очень больно делать, и будет кровь! Наташка украдкой покосилась на свадебное фото за стеклом, где огромный жених нёс на руках её сестру-невесту. Нет уж! Лучше всего не выходить замуж!
- А как все девушки выходят? Ты об этом подумала? Выйдешь и ты, никуда не денешься! Через девять месяцев родишь, как все. А если по любви, так ты сама этого захочешь.
- Чего сама захочу? Чтобы он больно до крови сделал мне? Вот ещё!
Сестру проводила на работу, и снова мысли полезли в голову… Добровольно замуж она не выйдет, ни за что! А про этого Бармалея и Андрюшу! Как это вообще всё происходит? Неужели одного такого ужасного события, о котором и подумать-то страшно, - изнасилование! - не достаточно было на их маленький, уютный двор? Наташка то принималась считать месяцы – а может, та девушка уже от Бармалея родила? И неужели кто-то большой, добрый и справедливый может допустить это здесь же, в их дворе, во второй раз за этот год! Нет. Не может такого быть. Не должно. Вмешается добрая могучая сила, которая защитит от несправедливости!
Наташа Зырянова, ученица седьмого класса А, отличница с первой парты, сошла с автобуса и бежала трусцой, удерживая от ветра полу короткой светлой куртки-реглан с меховым воротничком и нашитой по круглой кокетке тесьмой. Ноги мёрзли, но спасало одно: бежать ей было близко, мимо магазина автомобилей, через перекрёсток (тогда ещё без светофора), и второй от угла дом – её… Около магазина, где росли калины-малины и дичка яблонька, было красно на снегу, как от крови. Но это как-то не пугало её. Не всерьёз же кровь была. Понарошку. Думалось ей мирно о птичках, которые нашли здесь себе еду…
Они с папочкой тоже вывесили для синичек из окошка кусочек сала на верёвочке, чтобы их покормить. Синички подлетали, пищали и клевали кусочек сала, а воробьи – хоть более прожорливые, но они не могут так, как синички, на лету клевать корм. Поэтому для них отдельно ставили пшено. И ещё о том думалось, что, слава Богу, виноватый в том страшном деле, Бармалей всё же не на свободе. А то – ну, кто ж его знает, вдруг бы он… захотел чего-то такого снова, и напал бы теперь на неё?!. А так ей было чуть спокойнее. Срок дали немалый; выйдет он нескоро.
- А ну, стой, СУКА! Куда прёшь, ‘лля! Тебе говорят! Ты, шалава!
Крик какой-то. Это – кому?.. Из-за поворота выскочили две фигуры. Зимние шапки надвинуты на лбы. Какие грубые слова! Как не стыдно! Наташка покраснела, попятилась назад и машинально прикрыла просвет между тонкими ногами портфелем. Один из парней с таким знакомым голосом схватил её за руку выше локтя, выхватил пухлый портфель с заветным Светочкиным конвертиком-письмом для пацанов на английском языке и складными бумажными лягушечками, и попытался тащить её в тёмный проезд, в сторону калины-малины. Она чудом всмотрелась в его лицо в свете витрины магазина «Авто»: эта родинка на его щеке, сбоку, такая большая… и спросила изумлённо:
- АНДРЕЙ?! Это – ТЫ???
Парень бросил её руку. Улыбнулся как-то растерянно… У неё же от услышанного бранного слова как будто перемкнуло где-то внутри. Что случилось, почему он так грубо обматерил её? А этот, второй? Он ведь слышал всё! Такой симпатичный, ох! И он оказался свидетелем того, что на неё так ужасно заругался её же друг! Она считала Андрюшку своим другом! А он!!!
«Они ни в кого не верят и никогда не плачут…»
Слёз у неё не было. На лице застыла маска. Она боялась, что он увидит это застывшее выражение, и спрятала лицо. Окаменевшее… Она пошла в сторону дома. Он, вот этот Андрюша, которого обожали многие – за его гордость и дерзость, превратился вдруг в какого-то! Противный, мягкий, растерянный … она не могла ему и слова подобрать подходящего, чтобы описать, каким он униженным и жалким ей предстал! Всё её осторожное весенне-летнее обожание полетело к чёртовой матери! Так вот он какой дурак! Пугает девчат из-за угла и матерится!!! А она с ним ходила, шутила, рассказывала ему что-то, делилась! Олечкину фотографию ему, дураку, подарила! Вот дура! Сейчас он ещё своему другу расскажет про всё, и они оба станут над ней смеяться! Хоть бы не сказал ему, что ей нравится одноклассник со второй парты! Но его имя он, слава Богу, не знал.
Он семенил за ней, не смея обогнать. Заглядывал ей в лицо и приговаривал:
- Наташенька, ну, чё ты такая злая? А? Двоечку получила? Да? По какому тебя вызвали? А? По географии? Не знаешь, где Москва, да? Наташенька, ты что? Разговаривать не хочешь со мной? Да?
Двоечку. Она, отличница! Да как он смеет! Предполагать, что она МОГЛА получить двоечку! А что подумает о ней теперь тот парень, который с ним шёл, но поотстал?..
Когда она пришла домой, ей казалось, весь этот инцидент написан крупными буквами на её лице: «МЕНЯ ОБМАТЕРИЛ АНДРЮША, МОЙ ДРУГ, ЭТО СЛЫШАЛ ЕЩЁ ОДИН ПАРЕНЬ, ОН ОЧЕНЬ СИМПАТИЧНЫЙ, МНЕ ПЕРЕД НИМ СТЫДНО, И БОЛИТ ВОТ ТУТ, ГДЕ ДУША».
Она не сказала никому. Не узнал никто. Ни сестра, которая собиралась на работу и пила чай. Ни папа. Ни мама. Ни бабушка. Если бы мама узнала, не разрешила бы больше к Светочке заходить после школы! Сказала бы, ты виновата сама… У Андрюши тоже были сестра и мама, а папа уже умер. Наташка лишь думала, мучительно слушая, как бьётся в груди её огромное сердце, переполненное вечерним событием:
- Это ведь он хотел девушку изнасиловать и сесть в тюрьму. А тут я иду… он меня не узнал. Если бы мы не были знакомы, он бы изнасиловал любую, и сел в тюрьму. Нет, она бы не заявила, ну, та девушка. Ну, как это можно пойти и заявить! Она бы страшно стыдилась этого, та девушка. И он был бы на свободе всё это время. С этим страшным грузом своего чёрного дела.
Так у неё появилась тайна, о которой надо было молчать. И она о ней молчала очень долго, пока… Как-то раз, через несколько лет после того, они небольшой компанией пошли на вокзал провожать гостей, молодых людей-баскетболистов, приезжавших с Урала на какие-то соревнования между военными. Девочки постарше крутили с ними любовь, они же с Машкой скромно отмалчивались и сидели в уголке. Гости были ушлые, кто-то из них по-серьёзному отличился, так, что о нём приходили справляться из милиции. В любом случае, погостили они здесь неплохо, повеселили местных девчат.
От вокзала решили сократить путь. Павла – так звали подругу Наташиной старшей сестры. Она была не замужем и теперь шла, украдкой вытирая слёзы: хороший был у неё кавалер, что уезжал в этот миг всё дальше и дальше от её родного города. Наверное, уже к Степной подъезжают, распечатали поллитровку, да достали приготовленные ею вареники с картошкой в баночке… От горя она сказала всей компании девушек:
– А зайдём вот сюда, в больницу, может, моя Сусанка сегодня дежурит. Договоримся, когда она пойдёт со смены, чтобы зашла
