История Простыни

Жила-была на свете простыня, самая обыкновенная: чисто белая, безо всякого рисунка, не говоря уже о вышивке ришелье или монограмме владельца, который, кстати, был простым рыбаком и жил на берегу моря, в симпатичной бухте, в маленьком домике вместе с женой.
Жили они бедно, и однажды рыбак обнаружил, что парус, который служил ему много-много лет, истрепался настолько, что больше с ним плавать нельзя. Что делать? Денег на новый парус не было, а без паруса не отправиться в море, не наловить рыбы, а значит – остаться без еды и без денег.
Рыбак в отчаянии огляделся по сторонам, и в глаза ему бросилась простыня, которую жена, постирав, вывесила на просушку. Рыбак, не долго думая, пока не видит жена, сорвал простыню с веревки, смастерил из нее парус и отправился с нею в море.
Как была рада простыня, этого не передать словами. С того самого первого раза, когда ее, постирав, вывесили на улицу сушиться, и она, заполоскавшись на соленом ветру, увидела освещенную солнцем бухту, в которой сверкали, словно белые крылья, паруса рыбацких лодок, она завидовала парусам и сетовала на свою простынную долю. Нет бы ей быть… ладно, не одеждой, так хотя бы скатертью, пусть не камчатой, а обыкновенной. Или даже салфеткой на комоде. А так, ну что за жизнь у простыни, даже если бы она жила не в простом доме, а в богатом? Гостям тебя не показывают, белого света почти не видишь… Хорошо еще, у рыбака и его жены не было детей, ведь простыни боятся младенцев куда больше, чем паруса – самого лютого шторма.
И вот теперь, когда рыбак поднимал простыню как парус, простыня чувствовала огромную гордость. И радовалась тому, что она совсем белая и простая: раньше она завидовала простыням в цветочек, а теперь с содроганием думала и о цветочках, и о полосках, и о горохе, не говоря уже о розовых слониках на голубом фоне (была в рыбацком поселке и такая простыня, на которую с жалостью косилось все остальное постельное белье). Ведь если бы простыня была в цветочек, рыбак бы никогда не поднял ее вместо паруса, это было бы уже совсем неприлично.
Еще простыне было немного страшно, поскольку она боялась ударить в грязь лицом. А вдруг она не выдержит и порвется? Ведь паруса шьют из более прочной материи, чем простыни. Кроме того, в правом нижнем углу у простыни была небольшая дырочка. Жена рыбака поставила надлежащую заплатку, но теперь простыня опасалась, что вид у заплатки слишком домашний, а не мужественно-суровый, как у парусов. И потом… про это совсем неприятно говорить, но при последней стирке жена рыбака не замочила простыню в щелоке, и теперь простыня страдала, что она недостаточно белая и чистая.
Потому она очень и очень старалась: ловила каждый порыв ветра, изо всех сил пытаясь вести лодку как можно быстрее и как можно лучше слушаться рыбака. Потому нет ничего удивительного в том, что выйдя в тот день на лов последним, вернулся рыбак первым и с самым большим уловом. И жена не сердилась на него за то, что он сделал парус из простыни.
С той поры началась у простыни новая жизнь. Утром они выходили в море, и тут наступал звездный час простыни: она поднималась в небо, ловила ветер, и все они летели вперед. И простыня не боялась ни сильного ветра, ни шторма, ни непогоды: ведь она чувствовала себя такой важной и нужной. И такой счастливой: ей каждый день светило солнце, на нее летели соленые брызги, она любовалась изменчивым многоцветным морем, причудливыми облаками, видела, как внизу, под килем лодки, сверкают стайки рыбешек, а высоко в небе кружат морские птицы. Короче, простыня была совершенно счастлива и нисколько не завидовала ни скатертям, ни даже шелковым платьям – что там интересного они видят в своей жизни? Никаким пирам и балам не сравниться даже с самой короткой морской прогулкой.
Только во время штиля простыне было не по себе. Ветер падал, и она повисала на мачте тряпкой, совершенно ничем не отличаясь от обычной простыни. Простыня очень переживала, что висит недостаточно элегантно, не так, как природные паруса, но уж тут ничего нельзя было поделать.
Зато как было здорово надуваться под ветром и лететь к берегу! Ткань простыни потрескивала от неимоверного напряжения, ей казалось, что ее разрывает, но это только добавляло ей ощущения жизни, простыня казалась себе белокрылой птицей. Но от морских птиц нет никакой пользы – только летают да кричат, а она, простыня, делает ДЕЛО: ведь она, можно сказать, кормила теперь рыбака и его жену. Даже мысль о смерти перестала пугать простыню: ведь теперь ее не разорвут на тряпки для пыли и мытья посуды и полов, ее растреплет ветер, а если вдруг случится страшная буря, то, быть может, когда их выбросит на берег, рыбака похоронят в простыне как в саване…
Вечером, вернувшись в бухту, рыбак вешал простыню на просушку вместе с сетями, рядом клал весла и снасти, а сам шел домой. Тогда морские вещи заводили морские разговоры, совсем непохожие на домашние: сети хвастались уловом, весла рассказывали про течения, мачта сетовала на расшатавшееся гнездо. Простыня старалась не показывать своей осведомленности в домашних делах, поддерживала исключительно беседы о ветре и море и время от времени вставляла шпильки вроде «Нет, ну вы видели, как постельное белье полоскалось сегодня на ветру? Эти надутые вышитые пододеяльники и глупые простыни в цветочек не иначе как возомнили себя нами, парусами! Хи-хи-хи!»
Поскольку простыня старалась как можно лучше служить парусом, то нет ничего странного в том, что рыбак теперь всегда возвращался рано и с хорошим уловом. Поэтому в доме у него появились деньги и он заменил прохудившуюся черепицу на новую, а его жена купила красивый новый комод.
Тут и разразилась катастрофа. Однажды вечером, когда рыбак как обычно вывешивал простыню-парус на просушку, к нему подошла жена.
- Послушай, что это ты плаваешь с простыней вместо паруса? – спросила она мужа. – Одно дело, когда мы были бедными, но теперь у нас водятся денежки, и тебе уже неприлично плавать под простыней. Давай-ка я прополощу ее, высушу и постелю завтра в постель, а ты купишь себе нормальный новый парус.
Услышав это, простыня едва не потеряла сознания. Она надеялась, что рыбак не захочет с нею расставаться: ведь она слышала, как тот называл ее своим талисманом.
Но рыбак всего лишь пожал плечами.
- Ладно, почему бы и нет? Наверное, ты права. Тем более что у нее и уже край обтрепался.
…Простыня плохо помнила, как жена рыбака отпарывала с нее парусные завязки и полоскала в пресной воде. Она пришла в себя лишь тогда, когда, прицепленная прищепками, висела на веревке в заднем дворе дома рыбака.
Как ей было плохо, как она страдала… Простыня представляла себе, как ее положат в комод и другие простыни скажут ей «Бедненькая, наконец-то ты к нам вернулась, наверное, ты так намучилась, вон, у тебя и краешек обтрепался!», а пододеяльники скажут «Где тебя носило? Будем надеяться, теперь-то у тебя в голове не осталось никаких глупых фантазий и иллюзий». Паруса перестанут узнавать ее и говорить с нею, и даже голубая простыня в розовых слониках станет смотреть на нее сверху вниз. И все: больше ни неба, ни моря, ни солнца, ни даже чаек, которых простыня обычно подозревала в намерении загадить ее белизну. И, вывешенная на просушку, она будет завидовать лоскутам материи, из которых дети делают паруса для игрушечных лодочек.
Простыня бы покончила жизнь самоубийством, но простыни для самоубийства не приспособлены, не говоря уже о том, что ее держали на месте прищепки. Поэтому ей ничего не оставалось, кроме как висеть, мечтая о смерти.
И ее мечта почти исполнилась. Ночью с высоких гор, вечно покрытых снегом и льдом, подул ветер. Нет, это был не просто ветер, это была свирепая буря, дышавшая морозом, грохочущий ураган, который нес с собой не только снег, но и ледышки, и камни.
Эта буря обрушилась ночью на рыбацкий поселок и не оставила в нем камня на камне: снесла черепицу, развалила стены, вывернула с корнем деревья, а лодки, стоявшие у берега, разбила об окружающие бухту утесы. Я не знаю, что стало с рыбаком и его женой, надеюсь только, что они остались живы.
А что до простыни, то буря оторвала ее от веревки, швырнула в воздух и понесла.
Простыню крутило и вертело в кромешной ревущей тьме, секло градом и снежной крупой, рвало на части ледяными вихрями, и она думала, что это, должно быть, и есть ад, куда по смерти попадают простыни, не выполнившие свой простынный долг и злокачественно притворявшиеся парусами. Это продолжалось так долго, что в какой-то момент простыня лишилась чувств.

…Когда простыня пришла в себя, вокруг было тихо. Точнее, относительно тихо: плескала вода, слышались чьи-то крикливые голоса. Простыня огляделась по сторонам: буря забросила ее в какие-то неизвестные скалы у моря. Берег был чужим, диким и незнакомым, вдобавок засиженным чайками. И совсем рядом с простыней устроились на камнях несколько чаек и с любопытством смотрели на пришелицу.
- Ты кто? – спросила одна из чаек.
- Я? – переспросила простыня. – Не знаю…
Она оглядела себя: зрелище было прежалкое. Ее ободрало по краям и вымазало в водорослях и тине.
- Сначала я была простыней, - горько сказала она. – Потом парусом. А теперь хорошо если сойду за половую тряпку…
Если она надеялась, что чайки ей посочувствуют, то ее ожидало горькое разочарование: чайки рассмеялись.
- Что, что вы смеетесь? – обиделась простыня. – Да, я так себе выгляжу, но я могу приносить пользу, хоть чем-то служить людям! Знаете, как важно поддерживать чистоту в доме?
Но чайки продолжали смеяться. Потом одна из них сказала:
- Не обижайся, мы смеемся не над тем, как ты выглядишь. Просто… видишь ли, ты никак не можешь быть ни половой тряпкой, ни парусом, ни простыней.
Сердце у простыни упало.
- Почему это? – в ужасе пролепетала она.
- Да потому, - ответила чайка. – Чтобы быть тряпкой для мытья пола или вытирания ног, надо, чтобы был пол или ноги. А здесь их нет. Как и кроватей с лодками.
Простыня снова огляделась по сторонам: чайка была абсолютно права. Вокруг не было ни единой человеческой души или каких бы то ни было следов человека. Не было видно даже остатков разбившихся об утесы лодок.
Это была катастрофа похуже давешней: простыня с самого появления на свет знала, что ее главная цель в жизни – служить людям. И если она стала парусом, то таково было ее везение, но самое главное оставалось прежним: она служила людям, истово и преданно, и была этим счастлива. А теперь вокруг не было ни единого человека, даже ни единого младенца… а значит, она и в самом деле больше не была не то что гордым парусом или скромной простыней, а даже презренной половой тряпкой.
- Чайка! – взмолилась она. – Пожалуйста, отнеси меня к людям, брось где-нибудь на берегу! Я тебя очень прошу!
Но чайка только покачала головой.
- Извини, но ты все-таки слишком большая и тяжелая, я не дотащу тебя туда. И потом… видишь ли, эти скалы – Чаячьи Скалы – волшебное место. Сюда попадают только те, кому надо.
- Да не надо мне сюда, как ты не понимаешь! – вскричала простыня. – Я родилась для того, чтобы служить! Хоть простыней, хоть парусом! Без служения моя жизнь не имеет никакого смысла! О, как я жалею, что буря унесла меня из поселка! Меня бы там хотя бы разорвали на бинты для раненых, я не