Глава 8
Следующая анфилада комнат была еще более странной по содержащимся там предметам. Те предметы рядами стояли на полках металлических стеллажей. В запаянных стеклянных колбах, больших и маленьких, были законсервированы разные твари: лягушки, мыши, ящерицы, змеи и прочая, прочая в том же духе. Но особенно страшно выглядело собрание законсервированных частей человеческого тела и даже людей целиком. Среди последних экспонатов паноптикума попадались ужасные уроды – существа с двумя головами, тремя руками, с плавательными, как у гусей, перепонками на ногах. Эта коллекция была явно богопротивна, и ее следовало бы уничтожить, но Сахмад сделать это не решился, опасаясь, как бы чудовища вдруг не ожили.
Он легко представил: движимая колдовской силой, мерзкая нечисть вылезает из разбитых колб – и... Нет, об этом ужасе лучше не думать. Вообще, говоря честно, если ребята до сих пор не дали отсюда стрекача, то лишь благодаря выдержке, свойственной профессиональным подземщикам. Они повидали всякое. Но правда и то, что с подобным зрелищем встретились впервые.
Самые младшие из команды – близнецы – держались из последних сил. Под предлогом, что пыль попала им в глаза, они смахивали выступившие на глаза слезы, кулаками размазывали по щекам грязь. Еще немного, и они, обезумившие от страха, кинутся отсюда прочь. И, конечно, заплутают в лабиринте, ищи их потом...
Сахмад принял решение возвращаться, объявил об этом команде. Все схватили нагруженные самокатные сумки и побежали к выходу. Все, кроме Хасана. Он не подчинился приказу.
– Погодите, – сказал он тоном хозяина положения, – я осмотрю еще одну комнату.
Сахмад понял, что теряет контроль над отрядом. Надо бы бросить проклятого сумасшедшего в назидание другим, но тогда прощай обещанное лекарство. Гадкое чувство зависимости сдавило горло. Острые коготки царапнули изнутри, командир закашлялся. Ребята остановились в нерешительности. Сахмад махнул рукой, жестом велел ждать, потом нехотя двинулся за Хасаном. Хасан темнил и мог устроить всякое. Может, он и взаправду нашел волшебную лампу или что-то в этом роде и лишь ищет предлог, чтобы уединиться для произнесения колдовских заклинаний.
Хасан действительно возился с каким-то сооружением, похожим на большой котелок в виде сферы. Котел казался железным с медными вставками, с круглым окошечком, края которого были привинчены гайками. Вообще котел этот здорово походил на старинный водолазный шлем, только чуть большего размера. И круглое оконце имелось там, и различные патрубки, торчащие в разных местах... Хасан протер ветошью находку, удалил слой пыли, и, поднеся к круглому окошку свечу, пытался рассмотреть внутренность котла. С этой целью он заглядывал в отдельное застекленное отверстие, узкое как зрачок. Удовлетворив первый приступ любопытства, жестом поманил Сахмада, приглашая подойти и взглянуть. Юный командир подавил свое самолюбие, подошел, нагнулся над металлической сферой, заглянул в зрачок.
Внутри, свернувшись калачиком, спал маленький джинн. Разные трубочки были подсоединены к нему. Сахмад испуганно отшатнулся. Конечно, джинн маленький только пока сидит в лампе, а если его выпустить на свободу, – развернется во весь гигантский рост и нальется необоримой силой. Самые худшие предположения Сахмада сбылись. Надо сей же момент прикончить коварного Хасана, пока не поздно! Черт с ним, с лекарством. Если джинн окажется в руках Сахмада, то можно заставить его принести все, что угодно.
Тут юный командир поймал себя на том, что собирается убить члена гильдии, чтобы завладеть его находкой – волшебной лампой. Сахмад растерялся от своего неожиданного открытия. Как же так получилось? Ведь он действовал, хотя и импульсивно, но совершенно искренно: хотел – да и сейчас хочет – нанести упреждающий удар. Но оказалось, что с расчетом, с подлым расчетом.
Сахмад некстати закашлялся, а Хасану достаточно руку протянуть, чтобы схватить отставленный винчестер. Или выхватить из-за пояса обрез. Все знают, все не раз видели, как он это делает и с какой стремительностью поражает цель.
Впервые мальчик испытывал столь острый приступ раздвоения сознания. Кажется, это состояние Данилыч называл «угрызениями совести». Сахмад опустил автомат. А Хасан, напротив, схватил ружье и – забросил его на спину, продев через голову ремень.
Сахмад облегченно выдохнул воздух. Хасан улыбнулся, присел на корточки перед сферой, похлопал рукой по её блестящему боку.
– Знаешь, что это такое? – сказал он совсем не как сумасшедший, а с видом здравым, разумным, с веселым блеском в глазах.
– Да, – ответил Сахмад, ежась не только от подземного холода. – Это... волшебная лампа...
– Ха-ха-ха-ха! – разразился смехом Хасан и чуть не упал на спину, успев опереться рукой в пол. – Нет, брат. Это не лампа... хотя и волшебная... ну или почти волшебная... Это называется «искусственная маточная камера», модель «Омега 112». Или, как ее еще называли по-простому, – Железная матка!
– Что такое «матка»? – задал вопрос юный командир.
– Матка-то... ха-ха... это такая «штука»... – Он подергал себя за бороду, силясь отыскать слова для определения, но передумал: – Подрастешь – узнаешь...
Он поднял свой мешок, с грохотом, с лязгом, вытряхнул на пол его содержимое, после чего стал бережно запихивать металлическую сферу в пустой мешок.
– Ну и для чего тебе эта... матка?
– Она бесценна... Знаешь, из чего сделан ее корпус?.. Из химически чистого феррума, железа, во много раз дороже золота, понял?
Если бы Хасан был Данилычем, Сахмад нисколько бы не удивился его познаниям. Данилыч был знающим и довольно высокого класса, хотя ни разу не спускался в подземелья. Впрочем, Данилыч ведь невольник, если бы его поймали стражи порядка за предосудительным занятием, с ним бы поступили весьма сурово. Но откуда придурковатый Хасан знает все эти премудрости – про матку и прочее? Может, он уже знающий? Молчуны они такие – молчат, молчат, а потом как выдадут...
Было несколько обидно, что его, Сахмада, ходока с трехлетним стажем, опередил умственно ущербный ходок со стажем мизерным. А может, его все это время кто-нибудь «консультировал», как Данилыч консультирует своего юного хозяина? Если консультант и был, то уж конечно не старик Малай Афгани. Не на этого ли таинственного человека работает Хасан?
Взвалив на плечо мешок с железной маткой, хитрюга подмигнул командиру и сказал:
– Ну что, двинули? Я готов. Клянусь Пророком, сегодня у нас поистине счастливый день!
Сахмад ничего не понял из его восторженной тирады, развернулся, чтобы иди к своей команде, но замер, прислушиваясь. В соседней комнате, откуда иногда доносились голоса ребят, о чем-то спорящих, вдруг наступила тишина. И только один звук раздавался отчетливо – цок-цок-цок. Так стучат когти по бетону, не мелкие коготки крыс, а когти крупные, мощные.
– Собаки! – прошептал Сахмад, не слыша своего голоса.
В комнате, где были ребята, скрипнула дверь. Громко раздалось: цок-цок, и томительная тишина повисла тяжелым давящим грузом. Потом – грозный, утробный рык разорвал, разметал тишину. Кто-то истерически закричал. И началась пальба.
Командир бросился на помощь своим товарищам. Это был мощный прыжок, несмотря на нездоровую ногу. Сахмад приземлился в дверном проеме и сразу сделал кувырок через голову, вскочил на ноги уже в центре событий. Палец дрожал на спусковом крючке автомата. Глаза лихорадочно выискивали врага. Но взору предстала немая сцена.
Возле двери недвижно лежал матерый пес, продырявленный несколькими пулями. Черная шерсть мокро блестела. Прижавшись к стенам, в разных позах застыли ребята. Лица их были бледны, губы тряслись. В руках у Бакшиша дымилась винтовка. Это он стрелял. Это он спас команду.
Сахмад, находясь в позе боевой готовности, переступил с ноги на ногу, с огорчением отмечая, что правая ослабла больше, чем обычно. Это от испуга, от неожиданности. Он стиснул зубы, крепко утвердился на земле.
– Команда, слушай приказ!.. – Сахмад едва сдерживал рвущийся кашель. Сейчас его страшило совсем другое, не собаки, а то, что его схватит удушье, и ему сунут в рот ингалятор, побывавший во рту у Бакшиша... – Приказ, значит, такой... Те, кто впереди, самокатные сумки толкают перед собой. Держим строй. Не разбегаться. Если нападут псы, ставим из сумок круговое ограждение, становимся спина к спине и открываем веерный огонь. Зря не палить, патроны беречь. Сопли не распускать, в штаны не мочиться. Вперед. Осама, крути динаму.
Обратно они двигались тем же порядком. Фарид, воскрешенный из мертвых, ставил на стенах знаки – закрывал стрелки. Осама со шлемом на голове – освещал путь. Близнецы несли фонари. Шли, ощетинившись стволами, а ведь еще приходилось тащить нагруженные сумки-самокаты. Было тяжело и неудобно. Увечному на ногу Сахмаду, пожалуй, было еще трудней. Но он не роптал, шел впереди, как подобает командиру. Тележка, которую он толкал перед собой, подпрыгивала, наезжая на шпалы. Они хотя и были почти засыпаны землей, но все же торчали достаточно высоко, чтобы причинять большое неудобство при передвижении.
Иной раз попадались участки, где шпалы выступали особенно высоко, да еще вдобавок торчали рычаги стрелок, какие-то железные ящики с бронированными кабелями лезли под ноги и под колеса. Хотелось остановиться, бросить все, заорать на весь проклятый туннель, расстрелять из автомата удушающие стены, послать в пугающую тьму огненные пунктиры трассеров.
Во время одного из кратких отдыхов, когда они доедали последние крошки еды, Хасан сходил на разведку и вернулся из бокового туннеля с радостной вестью. Там на рельсах, сообщил он, стоит платформа – проржавевший остов от вагона. Стены и крыша вагона были порушены, изъедены коррозией. Только кое-где торчали покореженные железные стойки, похожие на ребра ископаемого ящера. Но колеса вагона были в порядке, стояли на рельсах и даже в буксах сохранились остатки смазки. Однако вагон, как его ни раскачивали, долго не желал трогаться с места, наконец, поддался натиску семи человеческих тел. Заскрипели, завизжали сросшиеся с рельсами колеса, и вагон мало-помалу тронулся, рассыпая по пути ржавую труху.
С помощью стрелки они перевели рельсы и перегнали платформу на нужный путь. Погрузили свой скарб, разогнали этот гигантский самокат, и, когда колеса бойко застучали на стыках рельс, запрыгнули на ходу и обессиленные упали на прогнившие доски
