-Я устала жить, - говорю своей старшей внучке, гостившей у меня. Она приехала на пару дней с маленьким сыном и двумя дочерьми постарше. Ване восемь месяцев. Таня не спускает его с рук, и поэтому не может ничего делать. Устало поднимаюсь, и, вздохнув, переворачиваю табуретку:
-Давай его.
Беру маленького правнука на руки и ставлю его на ножки в перевернутый табурет. Он, ощутив опору встаёт, хватается ручками за ножки табурета и радостно приседает. Таня смеется:
- Бабушка, ты волшебница.
- Руки освободила, иди посуду вымой, - командую по привычке. Мне всё кажется, что в этом есть необходимость.
Хотя её нет.
Давно уже нет необходимости во мне. Я отжила своё. Девятнадцать лет живу одна. Без Кузьмы.
- Ты же здоровая, сильная. - говорит, возвращаясь с горой вымытой посуды, Таня. - Ты еще можешь долго жить. Если тяжело, то можно не держать скотину и не сажать много в огороде.
Как объяснить ей, полной жизни и страстей, отсутствие интереса к жизни. Когда ты изо дня в день тянешь лямку повседневной работы, а она никому не нужна. В первую очередь себе. Все дети и внуки давно выросли и самостоятельно строят свою жизнь. Все слава богу толковые.
-Спасибо, господи, - торопливо перекрещиваю я лоб.
Задумываюсь. В последнее время я часто задумываюсь. Правнучка Маша решив, что я грущу, подбегает и обнимает меня. Я прихожу в себя и улыбаюсь. Эта девочка щедро дарит окружающим тепло и ласку. Я спокойна за Таню. С такой дочерью она не пропадет.
Младшенький правнук устал приседать в табуретке. Его неокрепшие ножки подкашиваются. Беру его на руки. Какое же красивое имя дала ему Таня.
-Атя, Ванюк, урама,
Унта сана чȇнеҁҁȇ.
Миша, Анна,Хевекла
Вылямашкăн чȇнеҁҁȇ*, - пою я, подкидывая его слегка вверх. Ванечка смеется. Руки еще сильные. Голос ещё звонкий. Как у молодой.
Как я заливисто пела в юности. Всегда пела. Задорно и весело. С песней спорилась любая работа.
Таня тоже любит петь. Ей понравилась песенка про Ваню, и она просит повторить. Медленно пропевает вслед за мной несколько раз незнакомые для неё чувашские слова.
Кузьма был учителем начальной школы. Он знал, как тяжело детям, не знавшим русский язык, даётся учеба. Надо сначала освоить его, а потом уже на нём учить другие предметы. Старшую нашу дочь Тамару отдали учиться в районный центр в пятнадцати километрах от дома после четвертого класса, чтобы лучше знала русский язык. Таню с рождения учили говорить на русском. На чувашском она так и не говорит.
Когда она родилась, мне было всего сорок лет с небольшим. Совсем молодая была. Таня жила у нас подолгу. Даже бывало по полгода. Я опять ушла в воспоминания.
- Мне пора. - говорю Тане. - Давно одна живу. К мужу хочу.
Почему я ей говорю? Давно хочется с кем-то поделиться. Устала разговаривать сама с собой. Таня похожа на меня. Такая же упрямая и сильная женщина. Ей тяжело будет жить, потому что ей трудно мириться с тем, что от неё не зависит.
Она сердится на меня за мои слова. Упрямо доказывает, что я еще должна жить и придумывает мне причины, по которым я должна хотеть жить. Но я знала это. Знала, что она будет спорить. Она всегда спорит. Пусть.
Ей надо время для осознания, и когда оно придёт, ей не будет так больно. Как тогда, когда умер Кузьма.
Кузьма умер внезапно. Никто не ожидал, что в расцвете лет сгорит за три месяца живой, энергичный, активный человек, прошедший войну. Это было страшным ударом для меня. И для всей семьи. И для Тани. Она выросла у нас на глазах. Я больше занята была по хозяйству, а Таня с дедушкой. Он всегда ее брал с собой. И в школу на уроки, и пасти телят, овец. Она была привязана к нему сильнее. И уход его пережила трудно. И возраст её был достаточно трудный. Всего 18 лет ей было. Тогда сладу с ней не стало. Боялась я её тогда. Как с цепи сорвалась. Никого не слушала, злая стала. Обиделась на жизнь, что отняла у неё близкого человека. Прошло несколько лет, прежде чем она смогла справиться с собой. Сейчас я хочу её подготовить, чтобы не упрямилась и отпустила. Я знаю её, как саму себя. Сама не люблю, когда всё решается без моего ведома.
И сейчас я тоже сама всё решила.
Помню себя очень маленькой. Как яркие всполохи, в памяти всплывают самые ранние воспоминания детства.
Вот я сижу на телеге, передо мной хвост лошади. Он мотается из стороны в сторону, пугая меня. Но рядом бабушка. Она смеется, и мне уже нестрашно. Мы едем в гости к её маме, моей прабабушке. Бабушка веселая и смелая. Совсем не боится хвоста лошади. И даже, наверное, саму лошадь тоже не боится. Дедушка тоже рядом, он держит вожжи в руках и кричит: «Ноооо!»
Я тоже кричу: « Нёёёёёёёё!»
И мы все радостно смеемся над лошадью.
Как будто по щелчку диапроектора, эта картинка сменяется следующей.
Бабушка отправляет маму за водой, та берет ведра и коромысло, а я увязываюсь за ней к колодцу.
Она опускает журавль в колодец, тут порыв резкого ветра срывает с мамы косынку и рвет платье на ней. Она, еле удерживаясь на ногах, наполняет второе ведро. Кричит мне, чтобы я бежала к бабушке домой. Но мне страшно оставлять её одну. Мама хватает ведра с водой, надевает их на коромысло и быстрым шагом идёт в сторону дома. Тут совсем рядом сверкает молния и, резкими раскатами раскатывается по лугам гром. Мама, вскрикнув от страха, бросает ведра, хватает меня за руку, и мы бежим к дому. Тут проливается ливень, и мы вымокаем до нитки за пару секунд. Добегаем до крыльца. И страх отпускает меня. Я вижу, как бабушка с задором смотрит на бушующую стихию и звенящие струи воды, стекающие по желобам, спускающимся с крыши.
Следующее воспоминание тоже одно из самых ранних.
Бегу вслед за Юлей, которая должна идти в школу в соседнюю деревню.
- Я пойду с тобой, - упрямо твержу сквозь слёзы.
Юля смеется и уходит от меня по дороге, которая ведет в соседнее село.
Дядя Володя идёт за мной и Юлей. Провожает нас всех в школу. А у школы магазин. Дядя отвлекает меня покупкой хлеба. В это время Юля уходит в школу. А я с дядей иду назад домой.
На роднике он останавливается попить воды.
- Интересно, а хлеб утонет, если его опустить в воду, - думаю я, зачарованно глядя на блики солнца, отражающиеся в волнах быстрой речки.
Хлеб не думает тонуть, речка подхватывает его, и он уплывает вдаль.
- Счастливого пути! – я машу ему вслед.
Домой мы приходим с пустыми руками. Бабушка слушает про наши приключения, весело смеётся и даёт мне пирожок. Она тоже рада, что хлеб повидает дальние дали.
Во всех моих детских воспоминаниях присутствует бабушка. Мне казалось, что она никогда не спит. Я засыпаю, она еще не спит. У нее заботы по хозяйству. Я просыпаюсь, а она уже печку затопила, вкусно пахнет свежеиспеченными пирогами, а она легко и быстро управляет армией чугунков.
Еще одна яркая картинка детства всплывает передо мной.
Мне шесть лет. К валенкам привязаны лыжи, и я хожу на них мимо ворот. Хожу. А хочется же лететь. С горы. Вот с этой, например. Лезу на нее. А лыжи назад едут. Отвязать их от валенок не получилось. Решение приходит в голову моментально. Снимаю лыжи вместе с валенками и топаю по снегу в шерстяных носках, в душе поздравляя себя за смекалку. На самый верх горы подняться я не успела. К сожалению, меня замечают дядя и дедушка. Им моя идея не показалась хорошей. В общем, я так и не покаталась в тот день. Бабушка долго хохотала, услышав рассказ о моей лыжной прогулке.
Помню, как она парила меня в бане. Стройная и худенькая, с двумя длинными черными косами до пят, она напоминала молодую девушку, которая легко управлялась с двумя тяжелыми вениками. Она па́рила и пари́ла в облаке пара. И пела при этом весёлые и задорные песенки. А я в это время даже вдохнуть не могла лишний раз от обжигающего воздуха и думала: "Как же она ещё и поёт при такой жаре. Она точно волшебница».
А после бани она переплетала свои косы, убирала их под платок и волшебство заканчивалось.
В работе ей не было равных. Казалось, она никогда не устает. Часто я слышала её заливистый смех и веселую песню, не слышала жалоб и не видела её в плохом настроении.
Всё ей было по силам.
Следующая картинка сменяет предыдущую.
Мы пилим дрова. Пила звенит от напряжения. Бабушка тянет к себе ручку пилы, потом я тяну к себе. Пила вгрызается в податливую древесину, летят ярко-желтые опилки. Солнце палит. Рука уже ноет от усталости. А бабушка всё пилит. Я тоже не сдамся первая. Посмотрим, кто кого. Тут бабушка затягивает:
- Во ку... во кузнице,
- Во ку... во кузнице,
- Во кузнице молодые кузнецы,
- Во кузнице молодые кузнецы. - подхватываю я.
- Они, они куют,
- Они, они куют - уходит бабушка на второй голос.
- Они куют приговаривают,
- Молотками приколачивают.- тяну я первый.
- К себе, к себе Дуню,
- К себе, к себе Дуню,
- К себе Дуню приговаривают,
- К себе Дуню приговаривают. - от нашего двухголосия захватывает дух и бегут мурашки по коже.
Об усталости нет и речи. Наоборот, от счастья петь вместе с бабушкой появляется сила и хочется петь и работать.
Как же мне сейчас жаль, пели мы вместе нечасто.
С тех пор, выполняя утомительную нудную работу, я постоянно пою песни, и они помогают мне справиться с усталостью и скукой.
Когда она говорит, что устала жить, становится не по себе. Странно оставаться здесь без неё. И страшно. Она – мой якорь в океане жизни. Бывают ситуации, когда надо действовать без страха. Я повторяю себе, что бабушка ничего не боится и я тоже.
Мы не особо близки, она не выражает ко мне свои чувства лаской. Но её воля и жизнерадостность всегда ободряют.
Я не хочу её терять. С ней я еще внучка. Ещё есть человек рядом старше, и опытнее, и сильнее.
Проходит три месяца.
Мама говорит, что бабушка ослабела, что ноги отекли. К врачам обращаться отказалась. Ходит сама, все делает самостоятельно.
Надеюсь, что это для неё ерунда и она справится. Мозг отказывается понимать, что здоровая сильная женщина может вот так взять и уйти.
Проходит еще десять дней.
Шестое ноября. Праздничный день. Муж увозит дочек в аквапарк. Я остаюсь с маленьким Ваней дома.
Звонок телефона.
-Таня, бабушке стало хуже, мы уже в деревне, – голос мамы звенит от слёз.
Сердце ёкает и проваливается куда-то вниз. Я брожу по опустевшей квартире, перекладывая вещи с места на место. Мыслями с ней. Молю её остаться.
Терпения нет оставаться в неизвестности. Звоню брату.
-Саша, что там происходит?
-Мы в Черемшане. Покупаем всё для поминок, – в голосе брата сквозит недоумение.
-Как? Бабушка уже умерла? - в ужасе выдыхаю я.
-Нет. Она нас отправила со списком необходимого в магазин. Вот мы и поехали.
Понимаю, что оставаться дома не могу. Я не успела проститься с дедушкой. Если не поговорю сегодня с бабушкой, не прощу себе.
Муж с дочками в Казани. Вернутся они поздно. Что же делать?
В панике перебираю список контактов в телефоне.
Вот. Володя Ярославлев. Друг мужа. Звоню ему, и, пока объясняю ситуацию, начинаю плакать. Он добродушно ворчит на меня, что бабушка пожила и хочет уйти спокойно, и это нормально. Но машину с водителем мне отправляет.
Я звоню свекрови и прошу посидеть с Ваней.
Свекровь и машина приходят одновременно.
Через час я в деревне.
Все в сборе. Притихшие. Дома всё намыто, начищено. Бабушка лежит за печкой.
- Кто там пришел?
Рада слышать её голос.
- Бабушка, это я. Ты чего это решила всех напугать? – мой голос звучит довольно бодро, хотя в душе всё замирает от
