Ипподром ( H εξέγερση Νικα) Главы 1,2,3,4.

Откуда мне знать?
  – Ты!
  – Я? Да ты пьян, Алогос!
  – Это все знают!
  – Все знают, но никто не видел, – рассмеялся Костас.
  На порог дома вышли Зенон, его жена Агапэ и Элпис.
  – Господь всё видит и всё знает! – возразил Прокл.
  – Знает, но ничего не скажет!
  – Скажет! Мой кинжал будет его словом. Вначале было слово, и слово было Бог, и Бог был слово!
  – Не будем терять времени, Алогос.
  Юноши выхватили кинжалы и намотали плащи на левые руки. Причём у прасина плащ был синий, а у венета – зелёный. Только на сапогах под коленями на них были правильные повязки: у одного зелёные, у другого синие. Они закружились друг напротив друга, выискивая момент для удара.
  – Только без крика и визга, – предупредил Зенон женщин, – это может навредить ему.
  Юноши делали ложные броски, отскакивали назад, вперёд, в стороны, надеясь, что противник ошибётся и ему можно будет нанести смертельный удар.
  Но случилось самое страшное: появился спафарий Калоподий.
  – Молодые люди, – сказал он, – кинжалы на землю. Будете сопротивляться – применим мечи.
  И воины спафария обнажили мечи. Агапэ и Элпис застыли от ужаса.
  – Спафарий … – начал, было, Зенон.
  Калоподий отрицательно покачал головой:
  – Бесполезно, кир Зенон. Это приказ префекта Евдемона, а ему приказал сам василевс! Ничего сделать нельзя. Молитесь!
  – Но можно взять других!
  – Нельзя, – сказал Калоподий и отвернулся от Зенона.
  Забрали всех: и Костаса, и Прокла, и друзей Прокла. Зенон послал рабов проследить за судьбой задержанных спафарием.
  Утром рабы доложили, что друзей Прокла отпустили.

  4

  Префект города Евдемон выполнил приказ василевса на совесть и даже больше, то есть проявил полную объективность по расследованию беспорядков в городе. Он опросил свидетелей, ночью организовал суд, который вынес справедливый смертный приговор, как говорили, виновных в убийствах.Приговор вынесли двум зелёным, двум синим, одному красному и одному белому, а так же для счастливого числа – семь – добавил одного раба-гунна за то, что у него причёска такая же, как и у стасиотов-венетов и хозяин его к тому же небыл неизвестен, а пристраивать его куда-то надо было. Четырёх их них суд присудил к отсечению головы, а трём – Костасу, Проклу и рабу-гунну – к повешению.
  Утром приговор был оглашён. В домах Зенона и Оригена поселилось горе. Оставалось только молиться и надеяться на милость божию, больше помочь никто не сможет.
  Рано утром в назидание другим, чтобы внушить страх и отбить охоту к бунту, да и просто по обычаю, семерых осуждённых, на ослах, провезли по городу. Казнь назначили на другой стороне бухты Золотой Рог в Сике пригороде Константинополя у монастыря святого Конона. Префект Евдемон решил, что там меньше народу. А то мало ли что.
  Любопытствующих на площади у монастыря действительно было не так много. Рослый лохаг расставил свой лох – отряд в тридцать человек – жидкой цепью, отделяя место казни от толпы.Протоспафарий, руководивший казнью, оглядел эту цепь из воинов и подумал, что, не слишком ли мало одного лоха, может быть, надо было взять два или три, но с другой стороны, всё должно быть как всегда, что бы народ не подумал, что власть что-то боится. Он приказал ускорить процесс казни. А палачи, как будто что-то предчувствуя, и так стремились покончить с этим делом как можно быстрей, во избежание возможных беспорядков, кто знает, что творится в головах горожан. Греки, как известно, склонны к бунту.
  Четверым несчастным отрубили головы как-то быстро и буднично, как курам. Трёх остальных подвели к трём наспех сооружённым виселицам в виде греческой буквы «П»(πι).
  – Солнца нет, – пожаловался Прокл.
  – Тебе зачем? – не понял Костас.
  – Попрощаться.
  – Ты же не солнцепоклонник как этот.
  И Костас кивнул на гунна.
  – Всё равно. Хоть какая-то радость. А то год как-то печально заканчивается.
  – До конца года ещё пять месяцев.
  – Думаешь, доживём?
  – Хотелось бы, – сказал Костас. – Меня невеста ждёт.
  Их поставили на скамейки, одели петли на шеи. Тёплый ветер с Пропонтиды разогнал на время тучи. Выглянуло не яркое январское солнце.
  – Как ты хотел! – крикнул Костас, обращаясь с Проклу.
  Гунн что-то крикнул гортанно, обращаясь к солнцу.
  Юноши перекрестились.
  Палачи выбили скамейки у них из-под ног.
  Мир вокруг запрыгал, закачался. Петля сжала шею Костаса, грудь разрывалась до непереносимой боли от желания вдохнуть воздух, руки инстинктивно царапали верёвку, пытаясь освободиться. И вдруг Костас полетел вниз, больно ударился спиной и головой обо что-то. Руки раздвинули петлю, Костас вдохнул воздух и снял с шеи обрывок верёвки.
  Под своей виселицей на земле хрипел Прокл. У виселицы сломалась верхняя перекладина. И только гунн извивался в петле, пытаясь освободиться, но вскоре его мучения прекратились и он, обмякнув, повис, и всем видом выражая свою вину во всех грехах мира. Штаны гунна были мокрые, на грудьс чёрного высунутого языка капала слюна на уже мокрую рубашку.
  Стража оттащила Костаса и Прокла в сторону, а палачи начали прилаживать две петли на виселице Костаса.
  – Что-то нам не везёт, – сказал Прокл. – Второй раз нас будут вешать.
  – Ты же хотел попрощаться с солнцем, – мрачно пошутил Костас. – Прощайся. В первый раз не удалось, помешали.
  Среди зрителей поднялся ропот. «Дважды казнить нельзя!» – раздались возгласы.
  – Молчать там! – грозно крикнул лохаг.
  Толпа приутихла.
  – Мы так же будем выглядеть? – хмуро спросил Прокл, глядя на гунна.
  – Конечно, – зло откликнулся Костас, – казнь-то позорная. Мы чем-то особенно остро разозлили префекта. Одним лёгкую смерть, а нам – мучительную и позорную.
  На виселицу, на которой пытались повесить Костаса, палачи накинули две верёвки, соорудили две петли.Опять приговорённых к казни, поставили на скамейки, одели петли на шеи, дали перекрестится, и выбили скамейки из-под ног. Юноши даже не успели ничего почувствовать, как, верхняя перекладина виселицы треснула, не выдержав тяжести двух тел, и Костас и Прокл рухнули на землю.
  – Да что ж такое, – выругался Костас сдирая петлю с шеи.
  Толпа зрителей дружно охнула, раздались крики: «Господь их бережёт!», «Господь их спасает!» «Если дважды казнить нельзя, то трижды тем более!»
  Толпа была настроена решительно, крики раздавались всё яростней. Воины, угрожая мечами, отпихивая щитами, с трудом сдерживали людей.
  На шум из монастыря вышли монахи. Мгновенно оценив обстановку, поняли, в чём дело и решительно, как столбы, обойдя воинов охраны, направились к сидевшим на земле, облокотившись друг на друга спинами, юношей.
  – Православные? – строго спросил их один из монахов.
  Юноши утвердительно кивнули.
  – Креститесь, – приказал монах.
  Парни послушно осенили себя двумя перстами.
  – Хорошо, – сказал монах, юношей подняли и повели с места казни,не обращая внимания на возмущённые крики протоспафария.
  Толпа одобрительно и радостно приветствовала действия монахов.
  Посовещавшись, монахи перевезли Костаса и Прокла на другую, городскую, сторону Золотого Рога и поместили в церкви святого Лаврения в квартале Пульхерианы.
  Юношам в храме дали по полной чаше тёмного крепкого и сладкого вина и накормили хлебом с оливковым маслом и сыром, благо, что время было около полудня, наступал аристон – первое принятие пищи. Вино налитое по-скифски, то есть не разбавленное по греческому обычаю на три четверти водой, сделало своё дело: едва справившись с едой Костас и Прокл уснули.
  В дома Зенона и Оригена их рабы принесли счастливую весть: их мальчики живы, по крайней мере, пока.
  Радостные отцы поспешили к церкви святого Лаврентия. Но было поздно. Префект Евдемон тоже узнал об этом и послал три лоха к церкви во главе с Калоподием сторожить преступников, получивших там убежище. Почти сотня воинов окружила храм. Они заняли все входы и выходы и не впускали и не выпускали никого кроме священников и других служителей церкви.
  Толпа горожан плотно окружила церковь святого Лаврентия. Раздавались требования освободить приговорённых к смерти, раз их сам Господь бережёт.
  Зенон и Овидий стояли в толпе, не зная, что предпринять. Их узнали и потребовали у Калоподия пропустить отцов к сыновьям.
  Калоподий подумал немного и решил, что лучше уступить, потому что если толпа ринется к церкви, три лоха её не удержат.
  – Только не долго, – хмуро предупредил он.
  И отцы радостно направились к сыновьям. В церкви они растолкали спящих Костаса и Прокла. Юноши сначала не поняли, где они находятся, и кто их будит.
  – Радуйтесь, мальчики, вы пока не в раю, – поведал им Зенон.
  – Радуйтесь. Вот именно, что пока, – вздохнул Ориген.
  Не успели отцы и дети наговориться, как появился Калоподий и сказал:
  – Уходите. А то меня повесят вместе с ними, – он указал на юношей.
  Костас и Прокл поникли головой.
  – Мы с Зеноном что-нибудь придумаем, – успокоил их Ориген.
  – И что мы будем делать? – уже в толпе спросил Зенон.
  – Просить василевса, – ответил Ориген.
  Вечером на Месе, главной улице Города в таверне Автонома собрались димархи прасинов и венетов.