Зарождение любви - продолжение Встреча с актерами театра им. Ермоловой

            [justify]                      "В моей руке - какое чудо! -
  Твоя рука".

  Кроме всего прочего, мы говорили о поэзии и поэтах. Я о своем кумире Александре Блоке и запрещенном Николае Гумилеве. Под конец я прочитал свой сочинский стих:
        «Опоздал, а как сюда спешил я…».
   Дослушав его, Андреев внимательно посмотрел на меня, потом на часы и сказал:
- Нам скоро уходить. И спросил:
- Как сегодня? Обойдешься без «света в оконце»?
  Я рефлекторно повертел головой, оглядывая ресторанный зал. Первые парочки, эти ранние пташки, уже слетались на вечернее представление. Правильно поняв меня, Владимир предложил:
- Я знаком с молодой особой, актрисой местного драмтеатра. Кстати, ее зовут Анастасия. Как понял, твое любимое имя. Она знает наизусть цикл «Стихи к Блоку» Марины Цветаевой.
- Этот цикл, где страсть и нежность... - начал я.
 Но Андреев, не слушая меня, встал и ушел. Как, оказалось, позвонить Насте. Она явилась не одна, а с подругой. Выглядела  юной, а подруга - моей ровесницей. Милая улыбка, оранжевое бархатное платье на стройной фигуре, высокая грудь – Настя смотрелась как праздник. Высокий воротник платья делал ее похожей на королеву. Возможно, она и играла её.
- «К закату солнце. Ты свет в оконце» - обратился к девушке Андреев, чуть подправив строчку в моем стишке. И был прав. Ее светлые серебристые волосы, да и  вся она будто излучала свет. Андреев встретил девушку стоя и галантно поцеловал ей руку. Потом представил:
- Это Настенька – умница и красавица. Вот если бы…
 Но Настя, не дослушала его и, полуобняв свою спутницу, сказала:
- Это Надежда, моя подруга. Она беспокоится за меня. Вдруг, какая обида. Боится оставлять одну, - и рассмеялась. Смех как всплеск,  как переливающийся серебряный колокольчик, как чистый ручеек.
   Ее подруга, жгучая брюнетка, вся искрилась. Ткань ее серого вечернего платья была с люрексом. Небольшое декольте, а на шее низка с некрупным натуральным жемчугом розоватого цвета.
   Откуда такие красавицы в драмтеатре? В моем представлении там должны играть женщины бальзаковского возраста и замшелые старушки…
   Мужчины, усадив девушек за столик, пожелали им счастья и, попрощавшись со мной, ушли.
   Подруги оказались раскованными. Они мило переговаривались между собой и очаровывали меня, не стесняясь друг друга. Я ловил завистливые мужские взгляды из заполняемого зала. Как же: я сидел как в цветнике. Поначалу я обращался только к Надежде, не смея открыто смотреть на Настю. Возникло чувство, приводившее в смущение, и я терялся. Но помаленьку овладел собой и начал задавать вопросы и Насте. Оказалось, после окончания училища, в театре она уже третий год. И не столь юна, как выглядела. А Надежда, действительно, оказалась моей ровесницей.
  Они были неприхотливы, как северные олени, питающиеся зимой в основном ягелем (попутная мелкая живность не в счет). При выборе спиртного всему предпочли исключительно Советское шампанское. На этот напиток у меня что-то вроде аллергии. Я рассказал девушкам кое-что из своей юности.
    В горном техникуме со мной в одной группе учились три демобилизованных офицера. Они воевали, потом служили в Китае до вывода наших войск оттуда. В студенческом общежитии их поместили в лучшей комнате, рассчитанной на четверых. Они перебрали нескольких и, наконец, четвертым пригласили меня.  И все четыре года учебы воспитывали.
   Учили джиу-джитсу, самбо, боевым приемам. Вскоре я подтягивался десятки раз и ходил на руках. Мальчиком меня, как сына погибшего офицера, направляли в суворовское училище, но воспротивилась мама. Обучение в нем я прошел как бы экстерном.
   Когда мне исполнилось 14 лет, мои офицеры занялись моим сексуальным воспитанием. Они любили перечислять достоинства девчонок в группе, которые, хотя и старше меня, но будут рады интиму со мной.
  Это были их фантазии. Не то было время. Чтобы заинтересовать и подтолкнуть меня к активным действиям, они рассказывали уйму историй о своих сексуальных «подвигах» во время службы в Китае. О групповых оргиях, или о групповых же, но имеющих соревновательных характер. Например, для мужчин призом мог быть дорогой немецкий пистолет, инкрустированный слоновой костью и золотом, а для женщин норковая шубка. Все, напившись шампанским, оголялись. Подробности шокирующие.
   Порой я затыкал уши или выбегал из комнаты. Но воспитание проводилась только во время застолий с советским шампанским. Другого спиртного не признавали. А шампанское в то время было хорошее. Стипендия неплохая, но на излишества не рассчитана. И они периодически подрабатывали грузчиками у своего друга, заведующего городским продуктовым складом.
    Иногда они брали и меня с собой, но следили, чтобы я не надорвался. Их друг, тоже бывший кадровый офицер, за 2-3 часа работы платил каждому сумму, равную трети студенческой стипендии. Сверху – несколько бутылок шампанского. И моя аллергия к нему объяснима, так как застолья случались до двух раз в неделю. Сам же я не пил и не курил.
   Таким длинным монологом, я ответил на короткий вопрос Насти: - «Почему ты пьешь только сухое вино? Шампанское такое замечательное!»
  Я представил себя в выгодном свете, но девушек заинтересовал не мой моральный облик в юности, а приз для женщин – норковая шубка. Они попросили подробностей.
  Уже не трепетно-стеснительный юноша, я выполнил их просьбу.  
   Неожиданно Надежда озадачила меня вопросом:
- А кто из женщин должен был получить приз-шубку, при равенстве заработанных очков у нескольких из них?
 - Не знаю, возможно, не дослушал и убежал, - ответил я.
  Настя спросила:
- Как долго они тебя терзали? Неужели все годы учебы? Ты так боялся и избегал девочек?
   Я ответил, что мне помог счастливый случай и меня зауважали. За мной даже закрепилась слава сердцееда, почти Дон Жуана, но скрытного. Говорили – мал, да удал. Про тихое болото, где черти. Сам же я помалкивал. Тому была причина.
   Было так. Начало следующего учебного года – конец августа. После летних каникул вся наша группа была в сборе. До начала учебных занятий предстоял выезд в совхоз на месяц. А там – уборка кукурузы на силос.
   Пока «суд да дело», Зарубин, самый старший в нашей комнате, договорился о работе на продуктовом складе за нас всех четверых. Срубить немного деньжат и побаловаться шампанским.
   Я подрос и стал выглядеть уже не как отрок, а почти как муж. В ноябре мне должно было исполниться 15 лет. Но поработать мне не пришлось.
   Я забежал на минутку в учебный корпус техникума, а там меня «тормознул» один из преподавателей. Удивившись тому, как я вытянулся за лето, он потащил меня к себе домой. Я особенно и не упирался. Его жена тоже преподавала нам. Была требовательна и строга, но дома мила и хлебосольна. Я был у них почти за сына.
   Дело в том, что с малых лет, кроме лыж и конного спорта, я занимался и шахматами. Имел крепкий второй взрослый разряд. К тому же, составлял шахматные задачи и отправлял в журналы. В школе мной гордились. Позже я стал кандидатом в мастера спорта. А этот преподаватель, страстный любитель шахмат, был моим постоянным партнером. Он имел первый разряд и был чемпионом техникума. Я практически не уступал ему, а в тот день был в «ударе» и выиграл на одну партию больше. Играли не в блиц, но и не задумываясь надолго.
   Было поздно, пора уходить. Но мой партнер, желая отыграться, предложил еще партию. Я согласился и объяснил, почему не спешу в общежитие. Что там сейчас вечер с шампанским, от которого мои офицеры «больны на голову», и начинается «экзекуция». Мол, такова у них методика делания из меня воина. Сказал, что сам дал повод болезненной реакцией на их речи.
   Мой партнер только ухмылялся, слушая меня, и покусывал верхнюю губу.  Когда, увлекшись болтовней, я сделал неудачный ход, он, очень воодушевленный, подозвал жену и дочь. Объяснил им мою ситуацию и попросил  помочь советом.
   Их дочь в тот день я увидел впервые. Она была очаровательна. Стройная, гибкая, ростом примерно с меня. Я смущался смотреть на нее – настолько она была красива. Утром она должна была выехать в Москву, так как училась в театральном вузе. Ей предстоял последний выпускной курс.
  Надежда и Настя, кажется, начали терять интерес к моему рассказу, но, услышав слово театр, навострили ушки. Я продолжил:
- Когда я уходил, Анастасия, так звали девушку, пошла со мной. Оказалось, у нее с мамой созрел план. Она мне толком ничего не объяснила, но задержалась в коридоре общежития, попросив не упоминать её.
  В комнате меня встретили восторженно. Когда я вошел, Зарубин открывал только вторую бутылку шампанского: осторожно, без хлопка, держа бутылку под углом 45 градусов. Налили и мне – полный граненый стакан, но я отказался. Что явилось толчком к началу «воспитательной» работы.
   Тут раздался осторожный стук в дверь. Стучатся в основном  девушки. Так и оказалось. Вошла Анастасия. Очень робко. Какая-то сникшая, но милая. Я не могу передать всех деталей. Я был ошеломлен. Ничего подобного я не ожидал.
   Вдруг раздался радостный вскрик, похожий и на всхлип. Оказывается, она увидела меня. Как оказалось, после долгой разлуки. Она кинулась ко мне, обхватила руками мою голову и начала обцеловывать, издавая при этом звуки, что-то среднее между восторгом и рыданием.
   Поцелуи, упругая грудь, плотно прижатое ко мне тело, несмотря на шок, мгновенно возбудили меня. Мой «молодец», закаменев, уперся в нее.
   От смущения я был готов провалиться сквозь землю. Но верх взяло чувство блаженства и восторга. Я ли это? Будто в другом мире, другом измерений! Где-то высоко баюкаюсь в волнах блаженства…
   Вдруг на меня, как ушат холодной воды. Неожиданно Анастасия преобразилась. Помрачнела и начала сердито упрекать, обвинять меня в черствости, непорядочности.
   Что ни весточки за лето. Вдруг она разрыдалась. Настоящие слезы и все прочее. Сквозь рыдания говорила, что я её разлюбил. Если бы не так, приехав, я первым делом был бы у нее. Она так надеялась...
   Что? Поматросил и бросил? А как ей быть? Она уже на третьем месяце беременности от меня. Все так убедительно. Я почти поверил ей. Какое-то наваждение! Какой ребенок? Я и целовался с девочками только в детском садике.
   Анастасия вгляделась и, возможно, что-то поняв по моему лицу, вдруг накинулась на моих старших товарищей:
- Почему вы взрослые мужчины, к тому же прошедшие войну, не воспитали его - не приучили к порядочности,  Я девочкой помогала собирать вам посылки. Моя мама вязала теплые перчатки.
   Зарубин жестом попросил ее успокоиться и сказал:
- Давайте разберемся спокойно, без истерик!
- Что? Я истеричка?! – взъярилась Анастасия и с лицом, полыхнувшим гневом, обрушилась на бедного Сашу персонально:
- Теперь я уверена - главная вина лежит на вас и ваших товарищах. Когда я рожу, то вы, как порядочные люди, я знаю - вы советские офицеры, и вы должны содержать, помогать мне. Тут она подошла к столу и почти залпом осушила стакан с шампанским, налитый для меня.
   Анастасия была в светло-сиреневой кофточке с буфами почти до локтя и прямым рукавом. Разрезы у запястья были плотно застегнуты рядом мелких пуговичек на петельки. Серая юбка с разрезом сзади и подолом до щиколоток.
   Ее шикарные волосы были под беретом шарового цвета. Лишь