Недостатки классической доктрины естественного права были ясны уже в кон. 18 – нач. 19 в., однако на рубеже 19 и 20 вв. теория естественного права вдруг начала возрождаться, интерес к ней снова появился. Этот интерес базировался на получившей популярность в то время неокантианской философии. В этой лекции речь пойдет о том, почему интерес к школе естественного права вновь возродился, и как это происходило.
Итак, мы помним о том, что представители школы естественного права пытались вывести некий умозрительный, внеисторический идеал права, который они и называли естественным правом. Однако они фактически подразумевали существование своего рода массивного идеального кодекса, который, по их мнению, пригоден для всех стран и эпох, и поэтому неизменен и идеален при любых абсолютно обстоятельствах. Эта идея вызывала, конечно, определенные возражения, ведь мир изменчив, обстоятельства везде разные, и пожалуй, достаточно самонадеянно утверждать, что в разных условиях будут одинаково правильными одни и те же нормы, одни и те же обязанности и права. Тем не менее, подспудно представители школы естественного права мыслили естественное право именно так, то есть для них это было право, которое вытекает непосредственно из природы и которое едино везде и всегда. Конечно, не стоит думать, что этот взгляд прямо выражался всеми представителями естественно-правового течения. На самом деле многие из них, например, вовсе не считали, что существует какая-то идеальная форма правления, а ставили уместность той или иной формы правления в зависимость от множества условий. Но всё же некоторый общий тренд, который мы обозначили, имел место. Другим общим местом была необоснованная попытка вывести «должное» из «сущего».
Иммануил Кант уже не выводил свой нравственный идеал из природы вещей, из окружающего мира, но он обратился исключительно к природе человеческого разума (вместо того, чтобы выводить нравственный идеал из неясной мешанины природы этого мира и природы прилагаемого к ней человеческого разума). Он полагал, что человеку, как разумному существу, свойственны определенные нравственные императивы. В этом состоит одна из основных идей его этики. Таким образом, отличие философии Канта от школы естественного права заключается в том, что Кант пытался найти нравственный идеал исключительно в природе самого человеческого разума.
Неокантианцы, когда они «возрождали» теорию естественного права на рубеже 19 и 20 веков, также пытались вывести какой-то внеисторический идеал права. Они пытались сделать это точно так же умозрительно, как это делали представители школы естественного права, и как это делал Иммануил Кант. И подобно Канту они апеллировали к природе исключительно самого человеческого разума. Но что нового они привнесли в философию права, в юридическую науку?
Новое это заключалась в том, что в отличие от школы естественного права и Канта неокантианцы не пытались разработать какой-то идеальный свод законов, идеальный кодекс, который был бы применим для всех стран и времен. Вместо этого они заявили, что самое главное - вывести некоторый абстрактный критерий, с помощью которого мы в конкретных обстоятельствах, в конкретном месте и в конкретном времени сможем оценивать правильность той или иной нормы права. Этот абстрактный критерий для них и был правовым и нравственным идеалом. Этот критерий заменял неудачные попытки разработать свод законов, который якобы следует из природы. Из природы, по мнению неокантианцев, не следует ровным счетом ничего, в этом смысле они являются продолжателями философии Иммануила Канта. Однако Кант, исследовав непосредственно свойства человеческого разума и раскрыв нравственный закон, после этого в своей «Метафизике нравов» точно так же, как и представители школы естественного права, принялся разрабатывать идеальный набор принципов, которые применимы в публичном праве, в частном праве, применительно к договорам и к семье и т.д. Неокантианцы от этого отходят. Они заявляют: «Мы не будем разрабатывать на основе какого-то единого нравственного критерия свод принципов и норм, который был бы применим всегда и везде», допустим в области семьи или в области договоров. Они говорят о том, что достаточно лишь одного критерия, и не разрабатывают систему права так, как ее разрабатывает Кант. В этом смысле они, используя методологию Иммануила Канта, обращаясь подобно ему к природе человеческого разума, разграничивая, так же, как и он, сущее и должное, идут дальше кёнигсбергского философа, потому что они устраняют в том числе и те ошибки, которые сделал сам Кант.
Итак, для неокантианцев естественное право - это то, что получается при конкретных обстоятельствах в результате применения формального, регулятивного критерия. «Формальность» его означает, что он представляет собой только форму, которая накладывается на определенное содержание права и данные опыта. Здесь противопоставляются форма и содержание. Мы предлагаем только форму, но мы не предопределяем содержание конкретных правовых норм. Если норма права соответствует этой форме, мыслима в этой форме, значит она правильна; если она не соответствует этой форме, этому критерию, который мы задали, значит, она неправильна. «Регулятивность» критерия означает, что он и определяет, что есть правильно, что есть неправильно. Кроме того, этот критерий мыслился неокантианцами как априорный, то есть не зависящий от конкретного человеческого опыта: мы не выводим его из природы, мы не выводим его из конкретных законов, социального бытия, и поэтому этот критерий является доопытным, внеопытным, точно так же, как категорический императив Канта. Подобное конкретному содержанию идеального права у Канта и у представителей школы естественного права, формальный регулятивный критерий неокантианцев является внеисторическим.
Возрождение естественного права заключалось в одной простой идее, что мы не должны создавать идеальный свод законов, но мы должны придумать какой-то абстрактный критерий, который будет независим от природы, от опыта, но который будет служить мерилом, оценкой, для этого опыта.
Рудольф Штаммлер, который впервые предложил эту идею, является автором понятия «естественного права с изменяющимся содержанием». Имеется в виду, что существует какой-то идеал, и существует изменчивое содержание, которое в конкретном месте и времени может соответствовать этому идеалу, а может не соответствовать. В последующем Штаммлер чаще употреблял выражение «правильное право». Для него «правильное право» - это не какой-то идеальный свод законов, а это лишь правильным образом устроенное позитивное право, то есть это такое позитивное право, такие законы, которые соответствуют социальному (правовому) идеалу. Штаммлер назвал правильным правом те законы, которые соответствуют нравственному идеалу. Те законы, которые данному идеалу не соответствуют, он называл неправильным правом. Таким образом, содержание «естественного» здесь и сейчас права изменчиво. Но Штаммлер не придумывал какого-то идеального свода законов, который бы существовал вне существующего позитивного права.
Корректируя прежнюю естественно-правовую позицию, Штаммлер одновременно противопоставляет себя господствовшему в то время научному позитивизму. Он говорит о том, что юристы, которые являются сторонниками позитивистского подхода в праве, отождествляют право и закон, не задаются вопросами об идеальном праве, а просто изучают существующие законы, пытаясь применить их к конкретным правоотношениям, выполняют только полдела, и эти полдела теряют смысл без второго, не менее важного аспекта юридической деятельности. Юриспруденцию, которая занимается изучением существующих законов и их применением, Штаммлер называет технической. Юристы обычно занимаются какими-то техническими вещами. Но для того, чтобы эти технические вещи имели какой-то смысл, мы должны еще спросить себя: «А зачем эти законы нужны? Действительно ли мы нуждаемся в этих законах? Когда мы говорим о необходимости закона или о разумности закона, какими идеалами мы оперируем? В чем вообще мы видим смысл и пользу закона?». Когда мы спрашиваем себя об этом, и пытаемся обосновать необходимость тех или иных законов в смысле моральной необходимости, мы, по сути, уже переходим в другую область, в область философии. Это то, чем обычно юристы уже не занимаются, вследствие чего мировоззрение юристов часто бывает ограничено. По Штаммлеру, в этом случае мы входим в область так называемой теоретической юриспруденции. Теоретическая юриспруденция для него - это как раз такая область знаний, которая отвечает на вопросы о том, зачем вообще законы нужны, какие законы являются правильными, что есть должное в праве. Для Штаммлера совершенно очевидно, что техническое правоведение, техническая юриспруденция существует исключительно для теоретической. Собственно, только когда мы имеем какой-то идеал, когда мы имеем какую-то цель, мы понимаем, зачем мы изучаем законы, зачем мы реализуем их в правоприменительной деятельности. Следовательно, говорит Штаммлер, позитивистский подход, как минимум, не является единственно возможным.
Одновременно Штаммлер противопоставляет себя популярной в то время исторической школе правоведения, которая в свое время выступила первым критиком теории естественного права. С точки зрения исторической школы, существует какой-то народный дух, у каждого народа он свой. Этот народный дух развивается в ходе истории, и те обычаи, те традиции, которые имеет тот или иной народ, являются выразителем этого народного духа.
Но для Штаммлера совершенно очевидно, что нужно разграничивать два метода исследования. Он называет их генетическим и систематическим. Это не его авторское разграничение, а разграничение, которое свойственно вообще-то всем неокантианцам. Наиболее известные неокантианцы среди философов это Коген, Виндельбанд и Рикерд, но они не были юристами. Мы говорим сейчас преимущественно о Штаммлере, потому что именно он перенес неокантианскую методологию в область права и юриспруденции. Так вот, уже у Виндельбанда есть разграничение критического и генетического метода. Штаммлер различает систематический и генетический методы, но по сути имеет в виду примерно то же самое, что и другие неокантианцы. Неокантианцы утверждают, что с одной стороны мы можем изучать явления в ходе их исторического развития, мы можем смотреть, что было в прошлом, что происходит в настоящем, как изменялись те или иные явления, формы, люди, события, и пытаться прогнозировать будущее их развитие. Но когда мы приступаем к изучению развития какого-то явления в ходе истории, например семьи или экономики государства, мы должны в первую очередь сформулировать для себя, в чем состоит предмет, который мы изучаем. Иными словами, мы заранее должны понимать, что такое экономика, что такое семья. Мы не сможем изучить историю экономики или семьи, если мы не постулируем сначала, что такое экономика и семья, не обозначим предмет исследования, который мы имеем в виду. Но как мы сформулируем, что такое экономика? Если для
