НЕСКОЛЬКО ГЛАВ ИЗ ЖИЗНЕОПИСАНИЯ НЕЗНАМЕНИТОГО ФИЛОСОФА

      Жил да был один философ. Жил он в глухой провинции, где не бывает философов. И работал он в местном университете на кафедре философии. Странное дело: кафедра философии была, а вот философов на ней не было. Наш философ, которого мы назовем условно  Х, чтобы не наводить на него тень, жил в нашем городе не всю свою сознательную жизнь, с чем мы его поздравляли не раз. Он приехал сюда из еще большей дыры, чем наша дыра. Но учился он философии в городе уже не с дыру, а с небольшую дырочку. Есть в нашем царстве и такие города, в которых вообще нет дыр. Но они не про нашу честь. Учился наш «герой с дырой» в городе с небольшую дырочку, когда мы все жили в одной большой стране (большей «этой самой» не бывает), а не в тех, что остались от нее после распада.




      Когда Х к нам прибыл, то понял, что оказался в большой, это самое, pardon, дыре. И решил наш философ заняться философией дыры. Он часто говорил, что мы все делаем через эту дыру. Поэтому у нас вся философия уходит наружу через это место. Так как у нас не было больше философа, то мы стали  звать его «наш философ». Он и свои статьи стал подписывать этим именем. Так что в местных журналах появился диковинный автор по имени «Философ». Все нас спрашивали, а кто это такой? Мы отвечали: философ. А как его звать? Философ. Как так: философ? Так не бывает. Мы говорили: у нас бывает. Нас спрашивали: что у него за философия? Мы отвечали: философия дыры. Что за дыра такая? Мы отвечали: та самая. Нас переспрашивали: какая именно, - передняя или задняя? Мы отвечали: на это как посмотреть. Так как он мужчина, то спереди у него одна дыра, - это рот. А вот сзади она у всех у нас одинаковая, одна на всех, всеобщая. Вы знаете, понятие такое: всеобщее? Одно большое на всех.
        Так как Х был эстетом, то он не мог постоянно говорить о дыре, ведь это не эстетично, некрасиво. И он стал говорить о философии ничто. Ничто он понимал так, что в нем ничего нет и поэтому оно чистое. Мы ему говорили: как так, ведь дыра, pardon, ничто, есть самое грязное место? На что он отвечал: вот поэтому ее надо постоянно чистить, ничтожить. Мы ему говорили, что нам и так ее постоянно чистит начальство. Он отвечал: оно это делает догматически, по привычке, а надо делать строго научно, логически, по диалектике, выводя наружу понятием.
      Х было скучно в нашем городе, ибо мы были глупы и философски несостоятельны. Ему не с кем было поговорить о проблеме идеального, которое он понимал как стирание грязного. Когда стираешь грязное материальное, оно же смешанное, содержащее примеси качественно разного, то застирываешь его так, что протираешь до дыры, вплоть до дырки на штанах на самом видном месте. Наш философ был не только теоретиком, но и практиком и поэтому на своем примере показывал то, как надо «дырить» свое место.  Вот так появляется идеальное, которое уже нельзя ни с чем смешать. Сама стирка как деятельность и есть производство идеального. Такова его теория деятельностного происхождения идеального. Мы телесно производим материальное, которое выходит из нас как из рога изобилия через дыру. Необходимо ее постоянно чистить. Эта чистка и стирка дыры как телесной функции и ее второй производной – грязной одежды, от стирки, обращающейся в лохмотья, - способствует появлению идеального. Х часто демонстрировал всем своим видом, что он как гениальный стиратель является другом идеального.
      Изнывая от философской пустоты, X стал искать родную душу, которой мог бы поведать про стирание грязного как разного до дыры одного и того же. Само стирание, по мнению Х, имеет своим пределом точку. Это минимум дыры. Что же является максимумом дыры? Бесконечное множество дыр, ведь максимальная дыра состоит из множества минимальных дыр. Причем в каждой дыре скрывается другая так, что в любой дыре есть все возможные дыры. Получается, максимум есть минимум, минимум есть максимум. В итоге выходит единство и тождество максимума и минимума как абсолютная дыра или дыра абсолюта, то есть, всеобщего, геометрическим образом которого является точка.




      Но в нашем городе никто не мог разобрать такой премудрости. Вот поэтому наш философ поехал в поисках родной души в ближайшее поселение философов, расположенное в пункте (точке) на юге. И там, разумеется, нашел подобного себе философа Y. Y был философом писания. Он любил пачкать бумагу. Наш же философ не любил пачкать бумагу. Он любил говорить, любил пачкать рот словами, был говоруном. Один был специалистом писаного слова, а другой был специалистом высказанного слова. Поэтому если Х был входящим философом в тему, то Y был философом, выводящим мысль из логического тупика. В принципе, и там и там дыра. Но если у X  была дыра входная, то у Y она была выходная. Конечно, Y на голову превосходил X, так как не все можно ввести, но только нужных размеров, а вот вывести можно многое, ведь не язык, а бумага все стерпит. А так как все в социальном мире следует диалектическому закону: без бумажки ты «как…а», а с бумажкой «человек» , то Y был популярным, признанным философом, а X был непризнанным «гением» (непризнанным публично, а «гением у себя на уме» в силу собственного эгоцентризма). Ведь то, что выводится, в философии значит больше, чем то, что вводится. Кстати, X  был мастером вводить то, что с трудом можно было вывести, ибо вставало поперек, вызывая «запор».




      Когда X вернулся назад к нам в город, он вырос в философском смысле в своих глазах. Немногие это заметили. В чем заключался его философский рост? В том, что он определился в самом себе, отличив себя от Y. Именно этим полезно общение. Y это назвал «глубинным общением», следуя своему учителю гармонии Z.
      X почувствовал в себе силы для творения философской системы. Он спрашивал Y о том, почему тот не строит философской системы?  Ему было невдомек, что Y не метафизик, а философский ученый, которому сама его природа запрещает строить систему, но разрешает только систематически следовать ученому рассуждению. После Гегеля нет необходимости строить философскую систему, ведь она уже построена им. Осталось только ее материалистически или реалистически распредметить. Для этого необходимо воздержаться от выведения всего из одного понятия. Следует выводить из многих понятий много других понятий, при условии того, что все нельзя вывести, так как нельзя все свести к понятию.
      X же, напротив, вводил такое понятие, из которого хотел вывести не только понятия, но и все сущее в целом. Это понятие было точка. Его проект был изначально утопичен, ибо предполагал возможность  спекулятивного размножения в уме не только разумного, но и неразумного, что противоречит самим условиям философской задачи иметь дело только с тем, что есть в качестве философской наличности: идей, понятий, суждений и умозаключений как форм мысли. Будучи натуральным (наивным) философом или натурфилософом X отождествлял разум с телом, то есть буквально понимал тождество мышления и бытия. Он полагал, что человек может производить не только «как…и», но и полезные вещи. Причем не только руками, но и дырками. Произнося умные речи, вводя в орган речи мысли, человек их выводит в виде понятий. Тем самым он понимает понятиями то, что в этом понимании становится идеальным при условии одновременной работы машины стирания всего вредного и ненужного, бесполезного, что естественно выводится из организма во внешнюю природную среду. Однако то, что вводится  в человека, минуя инстанцию его ясного и отчетливого Я (когито), смешивается с социально натуральным и уподобляется тому, что выводится из организма. При этом такое введение может быть намеренным введением в заблуждение, что по необходимости скажется в выводном знании, которое будет ложным.
      По мнению X, когитально настроенный ум стирает, ничтожит предрассудки и заблуждения в том же смысле, в каком мы совершаем телесное очищение всех своих отверстий и всего кожного покрова, а также внутреннего телесного содержимого. Первой задачей философа является выработка умения очищения своего ума в частности и души в целом от всего иррационального и злого, бесполезного, что в нас есть. Для философа это должно стать таким же естественным занятием, как для всех очищение всего организма от вредного элемента, мешающего оптимальному его функционированию. X развивал идею философской гигиены, которую необходимо превратить в систему, чтобы она стала оружием социальной чистки общества от вредного, паразитического элемента.





      Наш философ пробовал заниматься философской пропедевтикой со студентами. На них он проверял свою идею возможности привития им гигиены ума, начиная с начального совершеннолетнего возраста, когда происходит формирование когитального Я. В более позднем возрасте такое формирование теряло всякий смысл из-за того, что люди уже полностью себя отождествляли с обычными для них общественными пороками.
      Для того, чтобы пробить брешь в «дремучем сознании» студентов X использовал все подручные средства лектора, благо его судьба не обидела актерским мастерством и художественными талантами живописца, музыканта и поэта.




      Со временем X стал сомневаться в возможности обычных людей выработать  в себе когитальный принцип разумной гигиены. Он стал склоняться к мысли, что философская система «умной гигиены» должна сыграть роль «троянского коня» в несправедливом обществе, в чем скажется «хитрость разума», способного разыграть иррациональную власть, овладев ей изнутри, и умело управиться с бессознательным народом. Этот проект был изначально утопичен, ибо сам принцип мышления X носил директивный характер. X любил и умел не созерцать движение понятий, следуя неспешно за их развитием, что характерно для метафизика, а принудительно строить их по порядку, что характерно для ученого. Дело в том, что ученый в понятии прагматик, тогда как метафизик в понятии натуралист. Метафизик предоставляет понятию самому развиваться, не навязывая ему своей воли. Получается так, что X  был ученым в метафизике и метафизиком в науке, то есть, натурфилософом. Это проявлялось в том, как именно он строил систему, жестко организуя свои мысли по выверенным рядам триадической диалектики. Такое следование диалектической схеме  у него превратилось в  идею-фикс, манию интеллекта. Действительно,  диалектика триадична. Но эта триадность диалектики должна сама себя показывать в движении понятий той предметности, которая раскрывается перед умом мыслителя, а не встраиваться в заранее готовую схему.
      В чем конкретно состоит механика такой диалектической схематики X? X берет понятие тождества (1) и дробит его различием (2), пока не доходит до противопоставления (3), на этом третьем этапе диалектического развертывания мысли в форме понятия он снова занимается разделением ходов мысли, но уже не на три разряда, а на целых