Даманском, где наши пограничники вынуждены были вступить в неравный бой с нарушившими границу китайскими солдатами. В геройском бою много погибло советских пограничников, но не отступили они, прогнали агрессоров назад...
Таисия Федоровна прожигала души ребят пристальным, прищуренным взглядом, голосом, наполненным презрительными нотками, стыдила их, и все никак не могла остановиться.
– Эх вы-ы!.. Может быть, в это самое время, пограничники, там, на Даманском, в бою погибают! А вы-ы… И так получалось из её слов, что Витька со своими товарищами чуть ли не трусы и предатели до такой степени, что нельзя доверить им ни в коем случае защиту Родины.
Витька молчал сцепив рот, сжав кулаки так, что ногти больно впились в кожу, сознанием слышал монотонное – топ… топ… от движения своей ступни и сгорал от решительного несогласия с выводами Таисии Федоровны. Вдруг, внезапно ритмичный топот стал громким и очень отчетливо зазвучал на всю учительскую. Витька повел взглядом по полу в сторону товарищей и увидел, что также как у него правые ноги Шурки, Вовки и Пети выдвинуты вперед вровень с его ногой и их ступни тоже отбивают – топ… топ… топ…
И почти сразу Таисия Федоровна замолчала, обратила внимание на посторонний звук, перевела взгляд на пол, скользнула по их ногам и поняла, что весь её воспитательный запал прошел впустую.
– Перестаньте немедленно! – взвизгнула она. Вон отсюда! Раз не понимаете ничего, будем на педсовете разговаривать с вашими родителями!
Бунтари, подталкивая друг друга, поспешили к выходу, а Петя Репалов на ходу не скрывая обиды в голосе, все-таки счел нужным сообщить Таисии Федоровне, что поступает в военное танковое училище…
С художественной самодеятельностью к четверке больше никто не приставал. Учеба шла своим чередом, педсовет никто не назначал и постепенно «вопиющая выходка» десятиклассников стала забываться.
А Витька все-таки пострадал. Владимир Евгеньевич, отведя глаза в сторону, сообщил, что получил приказ на занятия по гимнастике его не допускать. И что сам воспротивиться этому приказу он не может. В общем, плакала Витькина гимнастика. Ёкнуло, конечно, сердце в груди, но он всем видом своим дал понять, что не очень-то и расстроился. Подумаешь! Времени – совсем ничего осталось, до окончания школы. Все и так закончилось бы! Только чуть-чуть позже…
Володя, старший брат Шурки прислал письмо из армии. Шурка принес его в школу и дал почитать Витьке. И тут же на перемене друзья решили написать Володе ответное письмо. Конечно же, о делах своих, и непременно в стихотворной форме. Всю большую перемену рифмовали они события последних недель ёмкими юморными четверостишиями. И почему-то большинство рифмованных строк удачнее всего получались у них с помощью матерных слов. А материться Витька с Шуркой умели мастерски. Правда никогда не пускали они матерные слова в ход при взрослых и при девчатах. В доме родители их не матерились никогда. Не принято было. Но улица – она всему научит. А бумага все стерпит. Разошлись ребята в поэтическом раже. Письмо получилось содержательным, похабным, складным и очень смешным.
Сидели Витька с Шуркой вместе на второй парте в правом ряду у стены. С той стороны, где сидел Витька, в стену встроено было огромное окно, и парта боком своим примыкала к широкому подоконнику. Витьке очень нравилось его место. Обычно он сидел, опираясь спиной не в спинку парты, а в стену с подоконником, полуобернувшись к классу. А потому классная доска, учитель и весь класс видны ему были как на ладони. И если в классе тайком от учителя происходило что-то веселое и интересное, то Витька замечал это и часто тайком вписывался в процесс.
Письмо было написано. Начался урок истории. Вовка Гончаров сидел на третьей парте за спиной Шурки. Шурка дал ему письмо – почитать, а Витька, прислонившись спиной к подоконнику, следил за Вовкиной реакцией. Тот давился от смеха, держался изо всех сил и все-таки не выдержал, прыснул неожиданно громко, издав непотребный звук, и тут же уткнулся лицом в парту, спрятавшись за Шуркиной спиной. Лидия Тимофеевна резко повернулась в их сторону, и Витька не успел сделать серьезное лицо. Учительница и разбираться не стала, громко назвала его фамилию и тут же в журнале выставила «весельчаку» оценку – «кол». Он попытался возмутиться, но лицо Лидии Тимофеевны было непроницаемым. Как ни в чем не бывало, она продолжила урок.
На следующем уроке истории в середине их ряда возник шум, к которому Витька не имел никакого отношения. И опять Лидия Тимофеевна отреагировала мгновенно, и сама назначила «виновника». Тут же в журнале на строке с его фамилией нарисовала второй «кол». Витька растерялся от явной несправедливости. И от того, что все произошло быстро, и слишком уж неожиданно.
Дело начало приобретать нешуточный оборот. «Колы» эти – их ведь исправлять надо!
Он любил уроки истории. Часто учебник читал просто как художественную литературу. Даты исторических событий запоминать, имея прекрасную память, не доставляло никакого труда. Сплошные пятерки были у Витьки по любимому предмету. И вот, теперь – в журнале успеваемости две пятерки у него и две единицы. Не двойки даже, а единицы! Средняя оценка за четверть уже и на «тройку» едва тянет. Вот ведь Лидия Тимофеевна! Ну, сделала бы запись ему в дневник, ну поставила бы «кол» за неудовлетворительное поведение! Учеба-то здесь причем? А теперь получается, что имеет он «неуды» именно за знания.
Ну что же? Значит, чтобы доказать хорошие знания, чтобы исправить «колы», надо проявить на уроках активность, и этим заработать еще оценки в журнал – непременно, хорошие оценки!
Витька присмирел, притих, вел себя ниже травы, тише воды, и теперь выше всех в классе тянул руку, напрашиваясь к доске, чтобы пересказать заданный материал или, на худой конец, с места дополнить ответ товарищей. Но Лидия Тимофеевна его просто, как будто специально, не замечала.
Время шло. До окончания учебной четверти оставалось меньше месяца.
Очередной урок истории должен был вот-вот закончиться. Сидевший на третьей парте рядом с Вовкой Гончаровым Володя Рейнгардт настойчиво толкал Витьку в спину. Что-то ему было нужно.
– Ну чего тебе? – недовольно проговорил Витька, оборачиваясь к нему.
Володя начал что-то бубнить и Витька даже не успел разобрать сути его просьбы. Отчетливо, на весь класс, как выстрел прозвучала Витькина фамилия, и очередной «кол» твердой рукой без раздумий вписала ему в журнал Лидия Тимофеевна.
Витька не выдержал и возмутился. Громко выразил несогласие. Не стал даже оспаривать явно предвзятого к себе отношения учительницы. Может быть, он действительно поведением своим помешал ей вести урок. Но пусть тогда и оценка будет ему плохой за поведение. За поведение! А не за знания…
Перепалки не получилось. Лидия Тимофеевна, с которой он не конфликтовал никогда и даже любил её уроки, тут же нашлась и мгновенно с непонятным злорадством умерила его пыл.
– Давай, давай! Кричи на учителя… Недолго тебе осталось! Думаешь, просто так сойдет тебе срыв художественной самодеятельности? Педсовет уже назначили… Вылетишь из школы…
Откуда она знает про самодеятельность – удивился Витька и тут же вспомнил – она ведь присутствовала при взбучке, которую получили они недавно в учительской от завуча школы.
И действительно, через два дня классный руководитель Римма Ивановна задержала после урока Витьку и сообщила, что положение его и так было очень шаткое, а тут еще добавилось возмутительное поведение на уроках истории.
– Нужно тебе Витя явиться на заседание педсовета вместе с родителями – заявила она.
К ребятам, поддержавшим Витьку во время отказа от участия в концерте, у завуча школы претензий не было. Только – к Витьке! Получалось, что зачинщик – он один. И отвечать за вызывающую строптивость свою тоже, одному ему придется.
Шурке, хоть он и не был ни в чем виноват перед Витькой, было очень неудобно. Шурка прятал глаза.
– Ну, не напрашиваться же ему самому на педсовет для солидарности…
Дома он рассказал всё как есть. Отец хмурился очень, но ругать Витьку не стал. На педсовет Витька пошел вместе с мамой. На заседание его не пустили. Он топтался на крыльце у входа в школу, слонялся неприкаянно по двору. Стемнело. На небе вовсю светили звезды. Мучила неизвестность. И все-таки не чувствовал себя Витька виноватым до такой степени, чтобы исключили его из школы. Но ведь всё может быть. Готовился принять решение педсовета в худшем варианте. Хорохорился, что не пропадет и одновременно верил всем сердцем, что не могут учителя поступить с ним несправедливо.
Наконец, мама появилась на крыльце, спустилась осторожно по ступенькам и, не заметив в темноте сына, направилась к выходу со двора. Витька подбежал торопливо, зашагал рядом. Боялся задать вопрос. Мама заговорила сама
– Заступились за тебя учителя, потому, что хорошо ты учишься. Повезло тебе в этот раз – она не стала рассказывать подробностей. А вообще, тяжело тебе будет жить, если не поменяешь характер. Нельзя быть таким упрямым. Нельзя! И самостоятельность проявлять надо с умом…
Витька не оправдывался. Витька молчал. Но недолго. У него свалился камень с души. Возник из сердца, завертелся в голове бодрый мотивчик и, не стесняясь мамы, замурлыкал Витька песню…
Шел последний урок истории. Четверть заканчивалась. Тянуть руку перед учительницей смысла не было. Весь урок сидел Витька, напрягшись, как струна натянутый, ждал вызова к доске, но так и не дождался. Лидия Тимофеевна огласила результирующие оценки за четверть ученикам, пожелала успешной сдачи выпускных экзаменов и наконец, обратилась к нему
– Ну а тебе придется исправлять «колы» отдельно. По всему школьному курсу буду спрашивать! – и назначила время…
Теперь занятия проходили в форме консультаций по предметам, которые вошли в перечень выпускных государственных экзаменов. Таких предметов было семь: сочинение, математика – устно и письменно, физика, немецкий язык, химия и история. В таком порядке десятиклассникам и предстояло эти экзамены сдать. Класс особенно волновался перед первым экзаменом – перед сочинением, которое написать нужно было по одной из трех предложенных тем – на выбор.
Девчата в школьной форме и белоснежных фартуках, ребята в белых рубашках, в обычном классе, выглядевшем как-то особенно торжественно, сидели за партами по два человека, и каждый творил собственное, свое, литературное произведение. Мертвую, напряженную тишину слегка нарушал лишь шелест бумажных листков.
Завуч школы, две учительницы русского языка и литературы следили за порядком. Римма Ивановна тоже очень волновалась. Это её класс держал первый экзамен по дисциплинам, которые бессменно шесть лет она ему преподавала. Время от времени учителя бесшумно прохаживались между рядами парт. Наклонившись над некоторыми учениками, заглядывали в листки. Иногда, едва заметным движением руки и едва различимым полушепотом подсказывали, где надо поставить, или убрать запятую…
Над
