Несвежий ветер

Мы поставили лагерь в бухте в устье ручья с “африканским” названием Кондо. Теперь-то, после переименования китаизированных топонимов и гидронимов в Приморье, он известен как Заводской. Попавшему на него впервые, ни за что не догадаться о происхождении нового названия. Объяснялось же всё довольно просто. В сороковые годы к Приморью подошли косяки сельди-иваси (на самом деле это дальневосточная сардина), поэтому по берегам, обычно в устьях рек, настроили небольшие рыбоперерабатывающие мини-заводы, как определили бы их сейчас. Потом, когда она ушла (чтобы снова прийти в семидесятые годы), эти заводики были закрыты, и от них остались лишь фундаменты и ржавые дизели. На Кондо тоже когда-то стоял такой завод, и его пребывание здесь угадывалось с большим трудом по разрушенному фундаменту и остаткам посёлка – диким грушам и зарастающим ямам на месте домов.

На левом мысу бухты в бинокль мы рассмотрели небольшой обелиск, поставленный, как выяснилось из надписи на нём, в память жертв авиационной катастрофы, произошедшей несколько лет назад. Её последствия остались под скалой, где редуктором вверх лежали замытые песком лопасти вертолёта. В наше время, когда страну захлестнула кампания по сбору лома алюминия, они бы так долго не пролежали.

Если добавить, что на правом мысу находилось давно заброшенное кладбище с несколькими сохранившимися крестами, - на нём когда-то хоронили работников завода, ушедших в мир иной, - то мы, можно сказать, оказались между двумя мемориалами.

Лагерь свой мы ставили поздним вечером, когда уже смеркалось, и ветер дул в сторону моря, а утром лёгкий бриз донёс до наших носов весьма специфический запах. Только тогда мы обнаружили лежавший на мели труп павшей коровы. Очень надеюсь, что читатели, среди которых, наверное, попадутся весьма впечатлительные и с богатым воображением, не читают эти строки за трапезой, - "Минздрав" давно предупреждает, что читать во время еды не рекомендуется.

Мы встали перед выбором, - либо перебазироваться на другое место, что было связано с дополнительными и не очень приятными хлопотами, либо избавиться от неприятного соседства, отправив труп коровы в свободное плавание в Японское море. Для этого надо было столкнуть его на глубину. Место менять не хотелось, уж очень оно было удобным, поэтому мы выбрали второе решение проблемы и, подготовив инструмент – длинные жерди, чтобы находиться подальше от источника зловония и, дождавшись прилива, приступили к осуществлению своего экологического проекта. Не сразу, но нам, едва сдерживающим подкатывающую к горлу тошноту, удалось это сделать, и вскоре береговое течение скрыло из наших глаз покачивающийся на волнах труп животного, ставшего кормом для многочисленных представителей морской фауны.

Надо сказать, что корова лежала здесь вовсе не со времён существования рыбозавода. Километрах в трёх-четырёх к северу стоял большой посёлок Малая Кема, и заросшая травой долина ручья использовалась местными жителями для выпаса крупного рогатого скота и другой живности. Через два года мне снова довелось побывать на Кондо, где я встретил двух совершенно непугливых коней-красавцев. На фоне синего моря и цветущего шиповника они смотрелись, словно фотомодели, и я не пожалел на них несколько кадров диапозитивной плёнки.

К северу от Малой, на берегу моря стояла ещё одна Кема – Великая, - умирающее село, которое, несмотря на столь звучное название, по своим размерам и числу проживающих в ней жителей было раз в десять меньше Малой Кемы, - такие вот парадоксы встречаются иногда в географических названиях. Дело в том, что поселок Малая Кема стоит на маленькой речушке с таким же названием, а Великая - на Большой Кеме, широкой и полноводной реке с водопадами и порогами в верхнем и среднем течении. О них мне рассказала мастер спорта по водному туризму из Благовещенска, которая, сплавляясь по ней на катамаранах, чуть не погибла там, отделавшись долго не заживающим вывихом плеча.