Школа номер ноль. Повесть. Глава 8

                                                                                    ТВОРЕЦ И ХУДОЖНИК




    Сегодня я иду к писателю Подсоленову. Когда-то он посетил нашу школу и сказал ребятам, чтобы заходили к нему запросто. Вот я и захожу.
    - А, это ты, надоеда! - привычно воскликнул писатель, открывая мне дверь. - Аркаша, посмотри кто к нам пришел.
    Аркаша Цапкин - это приятель Подсоленова и личность разносторонняя - пишет картины и ваяет. Особенно ловко у него выходят скульптурные портреты. "Поставил на поток", - скромно говорит он. - Думаю, надо еще увеличить скорость, что благоприятно скажется на моих доходах Вон, Дарья Валовая увеличила, и у нее сказалось. А все благодаря практике. Руки на Ильичах набил - штамповал одного за другим. Раз-два - и готово! Раз-два...
    - И готово! - подхватил я.
    - Сообразительный мальчик, - похвалил меня Аркаша. - Подрастешь - в ученики возьму.
    - Нет, в ученики не хочу, - сказал я. - Сразу учителем буду.
    - Чтобы стать учителем, прежде самому надо чему-нибудь научиться.
    - Я и так справлюсь. В секретари Витьку Медниса возьму. Он все знает и с любой задачкой справится.
    - Кто такой Витька Меднис? - осведомился Аракашаю
    - Мой одноклассник.
    - А...
    - Ну что ты к нему пристал, Аркадий! - укоризненно сказал Подсоленов. - Доставай харчи, гостя будем угощать.
    Аркаша исчез, и скоро появился с харчами. Харчи были вкусные: фрукты, шоколад, брусничное варенье...
    Сам Подсоленов, писатель плодовитый - работает во всех жанрах. И по его словам, везде производил фурор. Чего стоит одна "Памятка юному трактористу!" Это была бомба! И хотя он написал ее давно, осколки от той бомбы летают до сих пор, поражая, а порой и глубоко раня интересующихся, и не очень, его творчеством. "Тем, кто прочитал мой опус, крышу разом сносило, а некоторые даже сильно недужили, - вспоминал хозяин. - Я и сам, признаться, пребывал в изумлении, - и откуда только слова взялись!"- "Да, - соглашался Аркаша. - Я тоже с месяц проболел. Очень меня по мозгам ударило... Особенно сцена, когда молодой тракторист гайки закручивает. Закручивает и закручивает... И у меня мозги закрутились..."
    Словом, я был рад их снова увидеть.
    - Сейчас я вам покажу мои новые картины, молодой человек, - сказал художник Аркаша, улыбаясь. Он подошел к мольберту и сорвал с него покрывало, покрытое толстым слоем пыли, впрочем, как и сама картина. - Вот, последняя, - сказал он с гордостью. - "Туман. Зайцы выходят на тропу войны".
    Я внимательно посмотрел на картину. Неясные очертания каких-то фигур, могли быть похожи на что угодно.
    - Это зайцы? - спросил я с сомнением.
    - Зайцы, - ответил Аркаша утвердительно.
    - Не похоже.
    - Так туман, - объяснил художник. - Все расплывается. Изменяются привычные черты.
    - А с кем они воюют? С волком?
    - С Мазаем.
    - С дедом?
    - Именно.
    - И чем он им насолил? Шкуру неубитого медведя не поделили?
    - Морковь не поделили. Дед - убежденный вегетарианец. А зайцы совершают регулярные набеги на его грядки. Мазай в бешенстве - наставил капканов. Зайцы тоже в бешенстве, разумеется.
    - Да, дела... - протянул я.
    - А вот другая картина, - и Аркаша опять ловким движением руки снял покрывало с еще одной картины. - Это портрет. Называется: "Дед Мазай после захода солнца. Отдых".
    - А где дед? - спросил я с любопытством. - Я его не вижу.
    - Темно же! Ночь на дворе. Как ты его увидишь. Он слился с природой. Как и зайцы на дальнем плане.
    - Морковь хотят стибрить?
    - Точно. - Аркаша поставил картину на место. - А сейчас я работаю над завершающим холстом цикла. "Торжествующий Мазай" - вот как я ее назову. И это будет большой холст. Дед - в полный рост, в доспехах; отброшенные щит и копье лежат рядом у его ног, что символизирует его полную победу над зайцами. Одной рукой он держит за уши двух косых - белого и черного, другая вскинута в победном жесте и сжимает пучок морковки.
    - Гениально!
    - То ли еще будет.
    - А что, еще будет?
    - Обязательно. Задумал я - "Капустные войны. Эпизод первый". Потом - "Капустные войны. Эпизод второй". Соответственно "Капустные войны. Эпизод третий". Ну и...
    - "Капустные войны. Эпизод четвертый!" - воскликнул я.
    - Как я уже говорил, ты не по годам сметлив и догадлив. Безусловно так! И в заключении я замыслил - "Зайцы пишут письмо Мазаю". Очень большой холст.
    - Больше "Торжествующего Мамая"?
    - Мазая...
    - Это важно?
    - Ну, конечно!
    - А что в письме?
    - Зайцы просят прощения у дедушки, но пишут, что без моркови и капусты им не жизнь, а сплошная помойка.
    - А что дед?
    - Да... Тут, пожалуй, придется написать еще одну картину.
    - Тоже большую?
    - Огромную! Представь: огород, открытая калитка, рядом скамеечка, на которой сидит дед Мазай и продает зайцам овощи - по справедливой цене.
    - А кто цены устанавливает? Дед?
    - Ну не зайцы же!
    - Справедливо.
    - Я тоже сам цены на картины установлю, когда из "Третьяковки" за ними придут.
    - А придут?
    - Куда они денутся.
    - Смотри, не продешеви, - усмехнулся подошедший Подсоленов.
    - Не уступлю ни копейки. Ты меня знаешь.
    - Да кто ж тебя не знает, - вздохнул писатель.
    - А потом в мраморе буду воплощать.
    - Мазая? - спросил я с интересом.
    - Не только. Зайцев тоже. Всю их огромную семью. Многофигурная композиция получится. Больше фигур, больше капусты.
    - Эта, которую так зайцы любят?
    - Нет, которую люблю я.
    - Да, кстати, Аркаша, у тебя есть моя новая книжка? Хотя забыл! Я же тебе ее подарил.
    - А как же! Книга удобная, большого формата. Я на ней сижу за обеденном столом. Мог бы еще добавить еще несколько глав, чтобы потолще. Я повыше люблю сидеть.
    Подсоленов выглядел озадаченным.
    - Еще я швыряю ее в жену и брата, когда они меня доведут. Книга тяжелая, хорошая. Правда, и у брата голова крепкая, ему все нипочем. Ну и в хозяйстве использую, как подставку. Лицо хорошо прикрыть, когда устал и отдыхаешь, а солнце печет... Последнее время я постоянно отдыхаю. Ну и...
    Озадаченность на лице писателя сменилась сердитым выражением.
    - Я тебе ее не за этим дарил, - сухо сказал он.  И затем, повернувшись ко мне, спросил: - А какие у вас творческие успехи, дитя?
    Дитя, то есть я, легкомысленно ответило:
    - Да никаких.
    - Гм... Что ж... А я вот написал книгу: "Я - писатель Подсоленов!"
    - А что, кто-то сомневается?
    - Есть такие...
    - О чем книга?
    - О писателе Подсоленове.
    - О вас, то есть?
    - То есть, обо мне.
    - Ну и что вы там пишите?
    - Пишу обо всем понемногу.
    - Понемногу?
    - Да, легче так. Помногу - руку устает.
    - Ясно. А как вы вообще в литературу вошли?
    - Спокойно вошел. Написал первый роман - и вошел.
    - О чем роман?
    - Да ни о чем. Деньги нужны были. Вот написал... и вошел.
    - А второй -  тоже ни о чем?
    - И второй...
    - Но вы уже вошли.
    - И выходить не собираюсь.
    - И третий?
    - И третий то же. Позарез нужны были деньги. Только-только с пятой женой развелся... И тут же принялся за четвертый.
    - Я ни черта в нем не понял, - сказал Аркаша Цапкин.
    - Не только ты. Я и сам его не понимаю.
    - Так какого же черта...
    - Я же сказал - развелся, и опять собирался жениться. Голова была не тем забита. Да...  И потом я написал "Смерть комара". Это вершина моего творчества... Недосягаемая! А все началось со стиха, который превратился у меня в эпиграф к "Комару".
    - Прочитайте, - попросил я.
    - С удовольствием, - сказал Подсоленов. - "Высоко летает птичка, ползает в грязи свинья. И грозит мне пальцем призрак из дыры небытия". Ну как?
    - Потрясающе! Но очень грустное.
    - Грустное?! Бери выше. Это трагедия! Да что там Шекспиры и Корнели!
    - Корней Чуковский?
    - Какой Корней! Корнель! Короче... Ни Корнею, ни Шекспиру здесь делать нечего!
    - А о чем книга?
    - О комаре! Он весь в неустанных поисках. Он хочет есть. Он долго не пил крови. Он страдает. И вот, когда он нашел объект - в лице Ивана Ивановича, в тот самый сладостный момент, когда он вонзил хобот в... Ну, это неважно куда. Так вот: этот самый Иван Иванович прихлопнул комара! Драма? Нет, трагедия! Ужасная! Осиротела комариная семья. Маленькие комары в тоске пищат: "Папа, папа..." Безутешна комариха.
    - Гм... И на сколько потянул этот "Комар"? - спросил художник Аркаша.
    - Без малого на полтысячи страниц.
    - Я не это имел в виду...
    - И это все о нем? О комаре?! - удивился я.
    - Да! Я прослеживаю его жизненный путь от колыбели - и увы! - до безвременной кончины.
    Лицо Подсаленова исказила слезливая гримаса переживания.
    - Сам Лев Николаевич Толстой, прочитав "Комара" - умрет от зависти.
    - Он уже... - сказал Аркаша.
    - Что уже?
    - Уже умер. Но не от зависти.
    - Да? А я не знал. Но не Толстой, так кто-нибудь другой умрет.
    - Это точно, - со вздохом согласился Аркаша.
    - Ну а ты, мой юный друг, кажется, стишки крапал. Принес что-то?
    - Да вот, перед сном накрапал. И пока не пойму - это нечто или ничто?
    И я прочитал:
             
                                                                            Пусть глаза мои молчат,
                                                                            Уши видят плеск прибоя.
                                                                            Тихо рыбаки кричат,
                                                                            Громко воя от восторга.

    А потом я их переделал. Они стали выглядеть так:

                                                                            Пусть глаза мои кричат,
                                                                            Ухи пусть мои молчат.
                                                                            Видит нос прибоя шум,
                                                                            Перекошен рот от дум.

    Но вот решил перестать крапать. Думаю, на прозу перейти. Хотя несколько поэтических шедевров еще осталось...
    - Шедевров? - оживился писатель. - Шедевры я люблю. Давай, я слушаю
    - Э-э... Ну вот... Из школьной жизни. Про нашего учителя физкультуры.

                                                                              Ганнибал, физрук могучий,
                                                                              Разгоняет взглядом тучи.
                                                                              Он гоняет нас по залу,
                                                                              Этим взглядом, словно жалом.

    - Это какой Ганнибал? Тот?
    - Нет. Этот. А теперь не про него.

                                                                              Толик тихо подкрадется,
                                                                              И зубами в зад вопьется!

    - Это что, про вампиров? - недоуменно спросил Подсоленов.
    - Что-то вроде... А вот еще:

                                                                                Катька быстро подбежит,
                                                                                В лоб ударит - кот лежит.

    - Что-то не похоже на школьную жизнь, - задумчиво сказал Подсоленов.
    - Согласен. Но вот другое:

                                                                                Генка сзади подойдет,
                                                                                Обернешься - враз побьет.

    - Да...
    - Или вот: