Что-то чужеродное, постороннее, идущее вразрез стройной симметрии ночного пространства уютной комнаты, погружённой в душный летний сон, возникло мутным размытым пятном неопределённой геометрической формы в проёме двери, не запертой на ночь, и там остановилось.
Разбуженный несанкционированным вторжением инородного представителя, усаживаюсь на диване и пытаюсь сонным взором рассмотреть оккупанта: ничего не разбираю, всё спросонья двоится в глазах. Тру, глаза кулаками до цветных кругов перед внутренним взглядом и только после сей оздоровительно-офтальмологической процедуры вернулось зрение в мои очи.
Незваный ночной гость своим видом кого-то мне мучительно напоминал. Чрезмерное напряжение памяти не позволило извлечь из её кладовых, закрытых на ночь, ничего полезного.
Пришлось довольствоваться тем, что было, что видел и. не строя гипотез, на основе аналитического анализа как-то идентифицировать гостя; обозначить его статус кво.
Гость молчал. Учтиво ждал моего первого ходя. Ему подражал я. Усиленно работал серым веществом до сейсмического скрипа извилин. В момент, определённый внутренним хронометром, я было открыл рот, дабы поприветствовать гостя, когда блеснули искусственной позолотой мои вставные зубы, я понял, с кем имеет поразительное сходство мой гость – джинн из мультфильма об Аладдине!
Всё стало на свои места: отсутствие ног, вместо их вился длинный змееподобный хвост, теряясь в облачке конспиративно-сизого дыма, личность визитёра и … Вот только одежда Джинни, - так звал его Аладдин в мультфильме, буду так называть и я, - совершенно не соответствовала наряду мультяшного персонажа. Чалма и куртка Джинни, перехваченные широким поясом просторные шаровары, складывалось впечатление, пошиты из латок, кусочков материи одинакового размера, своим подозрительно-знакомым химически-ядовитым цветом определённо что-то знакомое напоминающим. Что-то, недавно виденное.
- Джинни! – выплеснулась радость из моих уст, я протянул руки к нему, подо мной также радостно отозвался диван, пропев всеми металлическими пружинами. – Джинни – раб лампы!
Лицо Джинни искривила бледно-спазматическая улыбка.
- Раб лампы – когда это было! – произносит он торжественно-фальшивым тоном с нотками унылой гордости в голосе и машет отрешённо рукой, с неё слетают, бледно искря маленькие молнии.
Мне показалось – или это сказывался прерванный сон на визуально-точное восприятие действительности – в каждом глазу гостя блеснула слезинка-алмаз. Сердце моё прониклось печалью.
- Не стой, Джинни! Входи! – широким жестом руки приглашаю гостя.
После неких сказочно-неправдоподобных трансформаций, - за тысячу лет заточения в лампе ещё и не тому от скуки научишься, - Джинни особым образом втянулся внутрь себя, вышел хвостом наружу белым густым облаком, перетёк облачным потоком с завихрениями от двери в угол комнаты и, застыв над креслом, снова принял для себя, – или для меня, - привычный для их вида образ.
- Когда это было, - повторяет он грустно и тяжёлая гнетущая тоска чёрной аравийской пустыни, окунутой в дёготь ночи, отразилась в его глазах, и Джинни произнёс, смакуя каждое слово: - Раб лампы! Как это сладко звучало!
- Сейчас ты свободен? – спрашиваю его. – Лампу не наблюдаю.
- Куда там!.. – снова депрессивная составляющая в голосе и снова аравийская ночь в глазах, и снова в образе фальшь и уныние. – Теперь я раб, - он выдернул из чалмы прямоугольник знакомого химически-ядовитого цвета с петлями по бокам, - теперь я Раб Маски!
Подпрыгиваю на диване. Со мной соглашаются пружины.
- Раб – чего? – его слова я расслышал, но не поверил, может, шутит.
- Раб Маски! – повторил Джинни совсем уж упавшим голосом с диссонирующим акустическим эффектом.
- Не может быть! – не богат вербальный выбор у разбуженного, но ещё спящего человека.
- Ещё как может!
Джинни потянул за петельки, примериваясь, как сподручнее одеть маску.
- А как же лампа?
- Что – лампа? – он с трудом справляется с поставленной задачей, не дело джиннов надевать маски, и сразу потерял присущие ему природой привлекательность и притягательность образа, так гармонично ему свойственного. – Теперь всем руководит Маска! – он подумал, снял с лица инородную вещь. Она сразу растворилась в воздухе с шипением и треском.
- Раб Маски, - повторил я, - как же так?
- А вот так: меняется время, меняются сказки. Вместе с ними меняемся мы.
Джинни замолчал. Невысказанная мысль молочным облачком повисла над его макушкой и пролилась мелким коротким дождём.
Я вздрогнул: вид подавленного Джинни, весельчака и балагура, убитого своим новым наказанием категорически-депрессивным образом подействовал и на меня.
- Не надо! – остановил Джинни мой порыв утешить его нужными словами, - не стоит! – он выставил вперёд руку ладонью наружу, как бы ограждаясь от меня. – Что сделано, то сделано.
Я не сдержался.
- Бедненький…
Джинни кивнул.
- Да-да…
- И каково это – быть Рабом Маски?
Он повторяет:
- Да-да…
Вовремя спохватывается:
- Каково?! А то ты сам не знаешь!
В этом месте я должен был пить воду и поперхнуться ею; но я не мучился жаждой, поэтому закашлялся и сбитым с орбиты спутником расплылся олифой по холсту:
- Я?!
Джинни в обычной своей сказочно-волшебной манере изменил позу: развернулся ко мне передом, а к стене задом и немного повисел над полом.
- Ты.
Получилось это у него так: прямолинейно, как мизинцем пятки в левую долю лба правой ягодицы! прямолинейно, будто отвёрткой ввертел гвоздь в воду!
- Откуда у меня эти знания?!
Бестактность гостя подействовала на мой организм килограммом съеденного слабительного – в голове, в теле, в руках и ногах, в сознании появилась необычная межпланетная невесомость.
- Я же не Раб Маски! – внутри меня всё клокочет, ещё чуть-чуть и из- жерла вулкана негодования хлынет огненная лава справедливого мщения.
- Допустим, не ты. – Джинни в очередной раз проделал с собой волшебно-сказочные внешние мутации, - вот же порождение аравийской пустыни, не может без спецэффектов, - которые я так и не зафиксировал глазами. – А вот они – Рабы!
Джинни вытянул вперёд руку. С кончика указательного пальца соскочила огненной запятой молния. Повисела, ощущая силу земного притяжения, приняла свойственную молнии зигзагообразно-геометрическую фигуру и стремительным росчерком полетела к противоположной стене, свободному месту между шкафами.
С моего места молния, достигнув цели, казалась величиной архикосмической, она заполнила комнату. Ткнулась хищным носом в стену…
Продолжайте сидеть ровно на афедроне!
Чудеса происходят в сказках.
В моём случае молния превратилась в тысячу ярких искр – салют торжества образованности над невежеством – и мой нос некоторое время обонял продукты электрического взрыва. В носу зачесалось. Я чихнул.
- Будь здоров! – пожелал Джинни.
Второй и, следом, третий чихи помешали ответить.
- Вот, - Джинни указал головой на стену между шкафами, - ах, да! – он хлопает себя по лбу, делает пасы руками, трансформации происходят с комнатой; стена слева теперь расположена прямо на меня.
На ней увидел людную улицу. Запруженную. Судя по времени – час обеда.
- Смотри! – небрежность сквозит в слове.
- Смотрю! – бросаю с вызовом.
Ничего нового для себя не открыл. Мужчины. Женщины, дети и старики. Идут по своим делам. Треплются по телефону. Разговаривают между собой, каждый одет по толщине своего кошелька.
- Смотри-смотри! – индифферентная брезгливость слюнится в каждой букве.
- Да на что смотреть! – срабатывает внутренний взрыватель; взрыв; ударная волна отражается от стен, сталкивается с препятствиями и летит по кругу комнаты, срезая углы.
Или у меня что-то со зрением, оно вместе с Джинни и комнатой, то ли трансформируется, то ли трансмутирует, но…
Палец Джинни растёт, продолжает расти, увеличиваться в длину до неприличных размеров не меняя толщину.
Палец крайней фалангой упирается в подвижное изображение на стене, проецируемое из неизвестного источника не менее неизвестным оператором.
- Кто это?
Джинни издевается, что ли?
- Люди.
Язвить у меня хорошо получается.
- Присмотрись.
Джинни точно с крышей не дружит.
Смотрю. Внимательно. Губы сжаты от напряжения. Брови свёл к переносице. Взгляд до безобразия серьёзен. «На чём заострить внимание?»
Джинни одевает маску на лицо. этот бледно-зелёный прямоугольник из химически-ядовитой материи мозолит глаза. Мандибула моя приходит в движение…
Джинни подлым магически-волшебным образом, - ни дать, ни взять, тысяча и одна страшная аравийская сказка, - не вставая с кресла, - в кресле развалиться, не в лампе скрючиться, - проецирует своё лицо в маске на изображение, бегущее по стене. Лицо Джинни сразу теряется среди сотен других лиц, укрытых масками! Он стал с ними на одно лицо… Э-э-э!.. На одну маску! В первое мгновение его масочная чалма затерялась среди прочих головных уборов. Узнал его по облачку над темечком.
- Рабы Маски! – сдавленно слетает, - окунёмся по щиколотки вниз головой в высокий штиль словесного искусства, - с уст моих тихий стон.
- А кто-то бился в грудь, что не знает, каково быть Рабом Маски!
Наглость Джинни нисколько теперь не ранит мой организм с тонкой душевной организацией.
- Рабы Маски, - хохотнул Джинни и, шутя, дерзко сдёрнул длинным пальцем с одного лица маску.
Раб Маски в панике озирается, - кто покусился на его причастность к рабству, - глаза от страха лезут из орбит, - упаси Хозяин от сомнения, - роняет из рук мобильный телефон, на лету, - у самой земли в акробатическом изгибе неповоротливо-корпулентного тела, - хвать маску и живенько натягивает на морду лица и успокаивается, с гордым унижением смотрит на таких же замаскованных Рабов Маски; он доволен – он ничем не выделяется из серой массы Рабов; он такой же, как и они: сирый, униженный, незаметный, никчемный, пустой… Язык не поворачивается про таких сказать: Человек это звучит гордо! Да разве они в настоящий момент homo sapiens! Дудки! Какие sapiens! Homo ignavus – человек трусливый!
- Убедился?
Я покороблен; Джинни прав; я – унижен; Джинни – прав; я – растоптан; Джинни бесспорно прав…
- Они все без исключения Рабы Маски, - продолжает он.
- Но есть же среди них без масок! – в аффектации пытаюсь тщетно реабилитироваться.
- Единицы, - холодно соглашается Джинни.
Понимающе молчу.
- Кстати, а ты?
Улыбаюсь.
- Свободная личность!
Джинни кладёт ложку мёда в бочку дёгтя.
- Это ненадолго.
- Ну, уж нет! – и опережаю слова, готовые сорваться с языка Джинни: - И спорить не хочу!
Джинни, - вот же волшебно-бестолковая бестия, - висит посреди комнаты, упираясь кончиком хвоста, окутанного облачками сизого дыма, характерно пахнущего ароматами аравийской засушливой ночи в месте стоянки верблюжьего каравана.
- И даже смотреть не будем! – снова действую на опережение.
Джинни покорно пассирует руками.
- Я не капитулирую.
И исчезает… В воздухе таинственная
