потому что та болела. Просто–напросто её тут же вытеснила, просто на пинках выперла, другая мысль: матушка! Если уж его похитили, то и матушку, или уже тоже похитили, или вот–вот похитят. За себя царевич Гвидон нисколько не переживал, он вообще не думал о себе. И происходило это вовсе не потому, что он весь из себя сильный и смелый, и вообще герой. Не до себя было царевичу Гвидону, все его мыли и беспокойства сейчас были о матушке. Когда их в бочку помещали, он, царевич Гвидон, помнить этого не мог, возрастом слишком мал был, а матушка помнила. И вот если ещё раз и неважно что без бочки, матушка может такого и не пережить. Ну а то, что это продолжение бочки этой растреклятой, царевич Гвидон нисколько не сомневался.
Ещё одна мысль, но не беспокойная, а тоскливая парила где–то там, но ясно просматривалась Василиса. Он же почему так рано из дома и вышел, потому что к Княжне–Лебедь, Василисе, спешил. Чего уж греха таить, а царевич Гвидон его и не таил, да и не грех это вовсе, влюбился царевич Гвидон, пропал, как принято говорить. Правда пропадание такое очень даже приятное, как для души, так и для сердца, а единственный кто отказывается понимать такое состояние человека, так это разум. Замечали наверное, как себя ведёт влюбленный, или влюблённая – сумасшедшие чистой воды. Это разум так не то чтобы бунтует, это он таким образом понять не может, что случилось с тем, кем он привык командовать?
Тем временем, не иначе Природа–матушка подсказала царевичу Гвидону, а вернее будет сказать, приказала: спать! Голова и без того тяжёлая стала вообще какой–то неподъёмной, пудов десять весом. Глаза сами собой начали слипаться, а рот так зевнул, что кому угодно спать захочется. Царевич Гвидон чуть ли не из последних сил, чтобы не заснуть на ходу, добрался до кровати, прямо–таки рухнул на неё и уснул.
***
– Просыпайся, царевич Гвидон. Кончилось твоё время спать, дел много.
Царевич открыл глаза и увидел сидящего подле кровати среднего роста мужчину с черной бородой и в блестящих доспехах.
«Неужели это тот самый, про которого Анна Ивановна говорила? – это была первая мысль пришедшая ему голову».
Кстати, голова вовсе не болела – чудеса, да и только. Ну а поскольку голова больше не болела, царевич Гвидон сразу же вспомнил всё, начиная от всадников на деревенской улице и заканчивая медикусом. Единственное, что он не мог понять, где находится?
– Проснулся? – улыбаясь спросил мужчина в доспехах и не дожидаясь ответа крикнул. – Никита!
Дверь открылась и в горницу, или как это помещение правильно называется, вошли три девушки. Две несли всё что нужно для того чтобы умыться и вообще, привести себя в порядок после сна, а третья несла одежду, причём явно не крестьянскую, царевич Гвидон сразу обратил на это внимание.
– Давай, умывайся–одевайся, а после поговорим. – мужчина в доспехах встал и вышел из комнаты.
Умывание и всё прочее не заняли много времени, тем более при помощи девиц, которые помогать–то помогали, но почему–то постоянно хихикали и перешёптывались между собой. Умываясь и краем глаза посматривая на приготовленную для него одежду царевич Гвидон почему–то подумал: «Неужели и одеваться помогать будут?», и покраснел. Но девицы на смущение царевича не обратили совершенно никакого внимания, хотя, вот он повод похихикать и пошептаться, лучше не придумаешь. Покончив с умыванием и расчесыванием царевич Гвидон как бы вопросительно посмотрел на девиц. Те захихикали, подхватили все эти тазики кувшины и прочие умывательные принадлежности, и выпорхнули за дверь.
Царевич Гвидон посмотрел на принесённую ему одежду. Да, такой одежды он никогда не видел. Та, которая на нём была когда он в бочке путешествовал хоть и не похожа на крестьянскую, была попроще этой. Глядя на кафтан, царевич вдруг подумал: а как так получилось, что будучи в бочке он не оказался голым? Ведь поместили его туда совсем в младенческом возрасте, да и пока рос, тоже без одежды не оставался, одежда как бы росла вместе с ним. Но царевич не стал углубляться в размышления по этому поводу, времени не было, а списал всё на волшебство, вернее, на колдовство. Он быстро переоделся, осмотрел себя в медном зеркале и остался вполне довольным. А теперь что? Он всё еще пленён, или уже нет? Судя по улыбке мужчины с бородой и в доспехах, уже не пленён, неизвестно откуда, но царевич Гвидон знал, пленным так не улыбаются и так с ними не разговаривают.
***
– Ну как, оделся? – в комнату вошёл тот самый мужчина с бородой. - Вот, совсем другое дело. Негоже царевичу ходить в крестьянской одежде. – мужчина одобрительно улыбнулся и присел на стул. – Меня Черномором зовут, ну, или дядька Черномор, как тебе больше понравится, так и зови. А теперь, царевич Гвидон, давай поговорим, самое время.
– Давай. – согласился царевич и присел на другой стул. – А где я? И почему я здесь?
– А ты не догадываешься? – хитро прищурившись вопросом на вопрос ответил Черномор. – Бочку помнишь? Вот. Это её продолжение. Но ты не переживай и не беспокойся, далее ничего худого с тобой не случится, и с матушкой твоей тоже не случится. Кончились ваши беды, время их кончилось. Пришло время для радостей, так что будь готов к радостям. – и засмеялся.
– Дядька Черномор, я тут недавно с бабой–ягой, с Анной Ивановной, познакомился. Она мне лук со стрелами подарила, настоящий. – ну царевич даёт жару. Хотя бы расспросил Черномора, что и как с этой бочкой получилось, а он про бабу–ягу и про лук со стрелами.
– Знаю. – улыбнувшись кивнул Черномор.
– Так она сказала, что искусству воинскому меня будет учить настоящий воин, самый лучший в мире.
– И это знаю.
– Это ты? Ну, тот воин?
– Если хочешь, буду я.
– Хочу! Очень хочу, дядька Черномор! Научи меня искусству воинскому! – на самом деле тогда царевич Гвидон не очень надеялся на то, что появится настоящий, самый лучший воин и научит его тому же владению мечом, а тут, на тебе, сбылось. Царевич аж подскочил со стула.
– Не спеши, не спеши, – засмеялся Черномор и рукой показал, садись, мол, что вскочил? – всему своё время, научу. А что, царевич, ты не хочешь узнать, что с тобой и с матушкой твоей, Царицей, произошло?
– А я и так знаю. – на самом деле царевич, хоть и в общих чертах, но всё знал, точно так же, как и мы с вами. – Ты мне, дядька Черномор, только скажи, где я?
– Ты, царевич, сейчас находишься в княжеском тереме того самого княжества, где деревня Старика и Старухи располагается.
– В Василисином, стало быть?
– В нём самом.
– А где Василиса? – царевич даже застыдил себя, что за всеми этими разговорами совсем забыл о Княжне Лебедь.
– Недалеко она, совсем недалеко, – улыбаясь ответил Черномор.– скоро будет. А тебе, Царевич, надобно съездить в деревню и привезти сюда Царицу, довольно ей по крестьянским избам ютиться, да и тебе тоже. – Черномор встал как бы давая понять, разговор окончен. – Сейчас скажем Никите, это управитель княжеского двора, чтобы возок приготовили и отправляйся за матушкой, ну а я ещё тут кое–какие дела поделаю, накопилось.
Заложить возок – дело минутное и нехитрое, сами знаете, так что совсем в скором времени, он, возок, в смысле, запряжённый тройкой коней белоснежной масти, с кучером на передке, был готов проследовать, да куда угодно. Правда небольшая заминка вышла в виде разногласия. Черномор – простота душевная, вполне справедливо полагал, что царевич Гвидон поедет в том самом возке, в седле–то ни разу не сидел, а тот упёрся, верхом и хоть ты тресни. Ну что ж, хочешь, езжай верхом, только потом не жалуйся. Совсем через малое время привели царевичу коня под седлом, и всё как полагается. И тут, ей Богу, Черномор, да и не только он, слегка обалдели. Царевич Гвидон с лёгкостью вскочил в седло, да так, как будто детство и отрочество свои провёл не в бочке среди Самого Синего моря, а в степях бескрайних. Вот вам и царевич. Откуда у него это?
– Ну, Алексей, рассказывай, что тут ещё? – обратился к своему помощнику Черномор когда возок, сопровождаемый царевичем Гвидоном, выехал с княжеского двора.
– Дворня на двух чужаков указала. Я их под стражу взял. Правда один, как спал, так и спит, даже не проснулся.
– Хорошо. С ними позже. Сейчас мне интересно с Матрёной этой, Марковной, поговорить, очень интересно. Показывай, где она?
