на некоторые
проявления себя, кажущиеся может быть незначительными, как имеющие все же тот внутренний стержень,
который имел непременно свою и незыблемую причину, как и продолжение.
Помнится, была во дворе у нас девочка по имени Оля. Она скоро
переехала в другое место со своей семьей, но первое время я пыталась дружить
только с ней. Это было в те дни примерно, когда мне сделали операцию. Помню, у нас была такая игра. Необходимо с
закрытым ртом, издавая только звуки, говорить или отдельные слова, или
предложения. И выигрывал тот, кто правильно считывал по звукам, что хотел
сказать другой. Игра требовала честности и
внимания. Сосредоточенно вслушиваясь в то, что пыталась мне сказать Оля,
я почти никогда не могла угадать. Тогда я требовала, чтобы она мне сказала
точно, что она имела ввиду, т.е. чтобы повторила слово и предложение нормально.
Увы. Она говорила то, что по моему пониманию было крайне неблагозвучно, что я
никак не могла бы, имея свой набор слов и пониманий, угадать или разобрать.
Тогда впервые я очень серьезно посмотрела на то, что так мыслить и так говорить
она могла только будучи в своей среде. Это была норма общения, это было
отражение культуры и других, это было также с моей стороны, по сути,
проникновение в чужое бытие и его нравственность, как и негласные законы. Это
также давало прощение моему отцу, ибо никогда в его даже гневных высказываниях
подобное не мелькало. Что-то во мне противилось такой речи, таким словам.
Я постепенно и до самого ее отъезда переставала к ней тянуться и
начинала ей предпочитать общение с Витей, очень характерным мальчиком, но с ним
мне было о чем говорить, и оба мы, будучи под большим контролем родителей,
обладали неограниченной свободой, излазив институт, многие уголки Одессы, имея многие общие
взгляды, пока не пришел день, когда мне кто-то со двора по секрету не донес,
что Витька влюбился в свою одноклассницу. По этому поводу я немного посожалела,
однако, никаких подобных чувств к нему не испытывала и стала потихоньку от него
отходить, более ни на кого не переключая свое внимание. Однако, и Витя шокировал
как-то меня. Однажды он пригласил меня к себе домой и достал достаточно
объемистую новую книгу, предложив рассмотреть в ней картинки. Эта книга
предназначалась для художников, для тех, кто учится рисовать человека. Здесь
были обнаженные в разных позах мужские и женские натуры, но нарисованные как бы
карандашом, примерно так, как рисовал мой отец, иногда добиваясь сходство
несколькими штрихами, а иногда так, что все было сплошь один карандаш. Витя
похихикивал, пытался заострить мое внимание на достаточно откровенных
изображениях обнаженных людей, однако, не мог вышибить из меня хоть
какую-нибудь реакцию. Это я видела в первый раз, но не рисунки шокировали меня;
уходя я лишь поняла для себя, что он переходит в стадию взрослых ребят нашего
двора, которые матерились, курили и имели свои уже не детские понимания. Так
что расставаться с Витей я должна была по любому, и это делала с внутренней
тоской.
Была у меня еще одна подруга, Наташа Толчок. Она жила на третьем
этаже трехэтажного дома с бабушкой и
дедушкой. Это была очень прилежная девочка, степенная, воспитанная, знающая во
всем порядок, и, как я понимала, очень
послушная и подчинялась своей бабушке, полной
и аккуратной даме, интеллигентной, судя по ее разговору и манерам.
Как-то я пришла как всегда звать ее во двор. Дверь открыла бабушка. Она
сказала, что Наташа пока делает уроки в соседней комнате, а я могу посидеть и
подождать ее в смежной комнате. Спустя некоторое время, когда Наташа уже
сделала уроки, бабушка предложила нам попить чай. Это предложение я приняла не
раздумывая, поскольку я никогда и ни у кого не бывала в гостях с чаепитием.
Меня предложение тронуло, хотелось какого-то сердечного уюта и видимо простого
человеческого отношения, как и общения. Чай был с вареньем. Я не знаю, как я
пила этот чай, поскольку абсолютно не акцентировала на этом внимание. Я просто
наслаждалась неспешной беседой и неожиданным гостеприимством. Во двор Наташу не
пустили, но и такого времяпрепровождения для меня было достаточно. Спустя
несколько дней я вновь пошла звать Наташу во двор.. Однако, Наташа была
закрыта, а бабушка ушла на базар. Через дверь я стала интересоваться, выйдет ли
Наташа, когда придет ее бабушка, на что она мне ответила, что бабушка
категорически запретила ей со мной играть. Я удивилась, не зная за собой
никакой провинности и поняла это за недоразумение или ошибку. Однако, Наташа
пояснила, что бабушке очень не понравилось, как я вела себя за столом;
оказалось, что я девочка невоспитанная, жадная к еде, как-будто никогда не
видела варенье, что я также наглая и со мной лучше вообще не дружить, а то
можно понахвататься дурных манер. До сих пор помню слово в слово сказанное мне.
Я уже хотела было уходить, как в конце коридора замаячила приближающаяся тучная
фигура. Это была сама бабушка, идущая достойно и независимо, словно покачиваясь
на бедрах, как на волнах. Бабушка сразу обвинила меня в том, что уже было мной
услышано. Однако, я не могла ретироваться. Я сказала ей, поскольку имела
свойство говорить взрослым в глаза, что если я в чем-то и допустила ошибку, то
за это не выгоняют, не запрещают дружить, поскольку и между взрослыми бывает
все, что не следует считать меня плохой, что я хорошо к ней отношусь, как и к
Наташе, что, если что, то мы разберемся с ней сами. Я также попросила не
запрещать со мною дружить Наташе. Я видела, что ей стало неловко, Наташе было
разрешено со мной дружить, а я себе запретила когда-либо у кого бы то ни было
пить чай.
Моя прямота помогала мне также снискать и уважение. Как-то,
помню, мама с кем-то из соседей осуждали Асю. Я стояла рядом и прекрасно
понимала, что говорить о человеке плохо за его глазами нельзя. В это время Ася
прошла мимо и поздоровалась и получила в ответ приветствие и широкую наигранную
улыбку осуждающих. Я тотчас сказала маме, что они не правы, не следует так
говорить о человеке, почему бы не сказать ей это все было прямо в глаза. Меня
естественно обругали, но все же многие говаривали, что я не глупая девочка. И
то ладно.
Помнится и другой опыт, когда я говорила взрослым в лицо. Это
было в детском саду. Нас как-то собрали и повели в школу, как на экскурсию,
чтобы ознакомить нас, детсадовских выпускников, со школой, с учителями,
классными комнатами, со школьной обстановкой. Все бы было неплохо, но когда мы
гурьбой вошли в вестибюль школы и грязными ногами зашаркали по паркету,
уборщица не сдержалась, чтобы не напустить на нас своих привычных собак.
Воспитатели тихо успокаивали ее и вели нас. Я шла почти в конце. Слова уборщицы
показались мне несправедливыми и унижающими. Я отделилась от всех, подошла к
ней и сказала, что она не права, что она все это спокойно после нас протрет, и
что мы здесь будем скоро учиться, и она на наш приход должна реагировать
правильно. В ответ она сделала позу,
округлила глаза и прокричала: «Что?!». Я же, как ни в чем не бывало,
последовала за другими, подумывая про себя: «И что же это я за такая. И почему
это я должна была говорить. Ну, почему так из меня и прет сказать в ответ…».
Собственно, такая я и осталась по жизни, все говорящая в глаза, и, думаю,
благославенная в этом Богом. За это мне очень немало доставалось.
Теперь же мне снова хотелось бы вернуться к повествованию о себе
в своей семье, о проблемах родителей, о своей учебе, о других событиях, ибо их,
событий, было много, и все они незримо Волею Бога формировали меня… Возможно,
эти детские многочисленные эпизоды и утомительны для восприятия, однако они
хоть немного приоткрывают завесу моего характера, с которым я пришла в мир, и
среду, которая по всему и как бы то ни было, но была мне благоприятна, хотя с
материальной точки зрения… Но это все
менее, чем цветочки, но и без них не обойтись. Набравшийся терпения сможет из
этого и извлечь… И только хотелось бы повторить: в жизни каждого очень много
поучительного, начиная с первых шагов.
Но, подводя итог такого рода воспоминаниям, мне хотелось бы еще
раз сказать, что каждый ребенок приходит в мир уже с некоторым багажом, а не
чистым листом бумаги, имея в своем багаже опыт и качества, приобретенные, развитые и тянущиеся из
прошлых воплощений.
Также, хорошие или плохие
родители, с материальной точки зрения (ибо духовная точка зрения может быть и
противоположной) даются только Богом и не случайны, и всем в себе, явно и
неявно, призваны способствовать развитию ребенка, своими хорошими качествами
явно указывая истинный путь, а плохими – опять же, ведя на свет, но через или
отталкивание от плохого (и тем укрепляясь в положительном направлении своего
движения), или привлекаясь к подражанию дурным качествам родителей. Но и в этом
случае ребенок Божественным Планом поднимает наверх с помощью (в любом случае) авторитета
родителей свои дурные склонности и
будет, идя этим ошибочным и греховным путем,
изживать эти качества в себе и так очищаясь путем страданий и
Божественных Уроков от того, что в нем присутствовало потенциально, но было сокрыто, и этим опять же подниматься наверх.
Такова работа Бога над
ребенком. Также следует знать, что ребенок есть достаточно мыслящий, все
понимающий и осознающий человек и
способен давать оценку любым внешним событиям, но в рамках своих качеств
природных и насколько на самом деле ему пожелает приоткрыть Сам Бог изнутри,
поскольку многим вещам Бог дает Божественное разъяснение с возрастом.
Также в любой семье люди
между собой подобраны Богом не случайно, некоторых связывают кармические долги,
некоторых родство из прошлых воплощений, некоторым есть что передать другому
через свои приобретенные качества и сделать это самым благоприятным путем для
другого. Сестры и братья в одном рождении в следующей жизни могут стать детьми
и родителями, родители и дети поменяться местами, муж может стать сыном жены
или дочери, супруги поменяться полами, внуками могут быть умершие бабушки и
дедушки. Это также надо знать.
Просто так Бог не соединяет. Также всегда надо понимать, что и в
прошлом, и теперь, и завтра материальный мир не представляет живому существу
райские условия существования, ибо это прямой путь к деградации и смерти.
Предназначение любой материальной планеты, как и духовной, развивать живое
существо до Божественного сознания, что невозможно без обретения Божественных
качеств, без чего невозможно служить Богу и общаться с Ним. Но это дается в
материальном мире преимущественно через ошибки, уроки и страдания. И это можно
легко увидеть, устремив взгляд к истории любого народа, к судьбе любого
человека.
Но надо понимать, что любая среда, включая семью, как бы она
себя ни проявляла, есть проявление Воли Бога, есть для каждого максимально
подходящая, никогда не является губительной, ибо там, где надо, Бог через
других всегда подставляет руки или рождает в других условиях, когда срок истек.
Это также следует понимать, тем более человеку
