Между двух огромных скал

Герой рассказа будет не очень-то герой, а вовсе маленькая девчонка, застигнутая в день её рождения. Мать сказала:
– Сейчас будем отмечать!
На стол постелили красивую скатерть. Уже явился знаменитый торт «Стёпка-растрёпка», заранее приготовленный бабушкой – на керосинке коржи пекла! Верите? –  и оставленный в сенях для пропитки заварным кремом, называемом по старинке словом «смазок». Чтобы до торта не добрались кошки, заглядывающие порой в сени со двора, бабушка накрывает готовящийся торт большим чистым эмалированным ведром и так он стоит с утра, ожидая своей участи. Внеся его в кухню, она проверяет качество пропитки, что-то ласково мурлычет, вертит его на блюде, разговаривая с ним – за себя и за того парня:
– Ну, как ты у меня? Готов? – Готов, баушка, хорошо я пропитался! Лучше некуда! – Сейчас тебя будем есть, эх, какой ты у меня хорошенький!

Все собрались под электрической лампой, на которой красовался новый оранжевый абажур из ткани, натянутой на проволочный каркас. Тогда в каждом доме такие же были. Бабушка избегала жечь электричество, и чаще всего для освещения применялась привычная керосиновая лампа. Теперь она была отставлена в сторону и источала свой керосиновый аромат, стоя на радиоприёмнике «Балтика». Новом, кстати, и принимавшем иностранные радиостанции, игравшие хороший джаз.

Мать не обратила внимания, что дочь как-то осторожно, что ли, устраивается на своём стуле с подложенной под попку толстенной книгой «Кулинария». Вот села и сидит как-то кривовато, бережёт себя от боли. Бабушка ей говорит:

– Тихонько садись, чтобы не больно…
– Мама? Что такое – почему «больно»?
– Там у ней красно-красно, кабы не начало нарывать.
– Так это чирей?! Почему Вы мне не сказали? Это – моя дочь!
– Не назрел он ещё, головки-то не видать. Да она мне только что сказала, как из садика шли...
– Иди сюда!

Мать не слушает виноватые речи свекрови. Надо ж немедленно разобраться, что там и как! Скатерть со стола убрана, сейчас тут свершится что-то другое.

Девчонка слезла с высокого сиденья, подошла к матери и послушно сняла штаны. Толстые тёплые рейтузы и простые трусики. Только поясок из двойного голубого сатина с пристёгнутыми на резинки хлопчатобумажными чулочками остался на своём месте. Воспаление промучило девчонку несколько дней. Ей было стыдно сказать о том, что у неё болит в таком месте. А тут всю тайну раскрыли – обнажили при всех! – стоят и старшие - брат с сестрой, и папа – вот он ходит рядом, и ещё заглядывает в дверь любимая тётка, ну и бабушка, она-то хоть свой человек.
Мать подняла девчонку на стол и перевернула вверх задницей, так, так, поближе к свету, ага, вот он – виновник торжества, красный, горит весь! Конечно, больно, ещё бы!

– Подай мне йод, – и, ожидая, пока муж протянет руку и подаст ей средство дезинфекции для будущей операции, рассматривает злополучный чирей, севший прямо у отверстия заднего прохода дочери.

– Уходите, чего они смотрят! – махнула младшая ручонкой на старших детей, глядя на них  исподлобья.

Внутри детской грудной клетки холодом разливалась первая в жизни обида! Какое позорное это было ощущение, хотелось скрыться ото всего мира, но поздно – все уже увидели не только её трусы, но и то, что под ними! В подробностях. Спасения уже не было никакого.

– Отойдите.

Старшие дети, лишённые зрелища голой задницы и красного нарыва в её глубине, покорно отступили к двери, при этом девочка лишь пискнула для верности:

– А я? Можно? – и ей разрешено было остаться и держать страдалицу за ручку во время операции, но уговор – не смотреть.
– Ага, ей-то можно! – надул губы брат. 
Мать пояснила ему причину:
– Ты – мальчик, а она – девочка. Это стыдно.
Мальчик фыркнул и скорчил гримаску, означавшую ту самую формулу, что станет такой популярной позднее, в юности: «Подумаешь! Не очень-то и хотелось», а вслух, под нос себе:
– Что я, задницу не видел? – и тоже остался в комнате.

И на импровизированном операционном столе – или анатомическом театре – «вышеупомянутую ея» смазали йодом из красивого старинного флакона с притёртой пробкой. Больное место, когда его коснулся прохладный и целебный йод, инстинктивно сжалось, обозначив для восприятия тревожный очаг, но сильной боли не было. Вообще, если не трогать, то больно не было. Садиться только и было больно! Когда иглой, продезинфицированной тем же йодом, мать проколола центр воспаления, девчонка ничего не чувствовала, кроме стыда, лишь небольшой укол.

Мать сказала: – Я только посмотрю! – и прихватила поудобнее складку кожи, забирая не только щедро смазанную йодом болезненную красноту, но и белоснежные области около неё. Девчонка почувствовала угрозу своей безопасности и тихонько вопросительно хмыкнула для начала. И тут весь организм обожгла острая, безжалостная боль! Избавиться от неё скорее! Слёзы брызнули из глаз. Пальцы матери впивались в тело и давили проклятый нарыв всё сильнее. Девчонка вскрикнула, боль усилилась, и тогда уж заревела в голос, без слов.

Мать что-то приговаривает, её голос звучит как-то радостно, торжествующе, и похоже, что процесс «извлечения корня» интересует её гораздо больше, чем весь этот шум, совершенно зря поднимаемый девчонкой. В довершение позора из мучимой детской задницы вырываются газы! Малолетняя страдалица готова от стыда уползти под стол, да бесполезно: услышали этот звук все, потому что дети вслед за матерью тут же засмеялись. Бабушка, в попытке успокоить внучку:

– Оп! Нежданчик выскочил! У кого это?
– Спасибо говорит за лечение! – комментирует мать и показывает девочке какой-то непонятный кусочек на ватке, – вот что там было у тебя!
– Между двух огромных скал… – начинает загадку брат.
– Вдруг оркестр заиграл! – радостно подхватывает сестра, и все смеются.

Через миг к больному месту приложена чистая ватка из аптечки, в которую все дети свято верят, как в самое главное лечебное средство. Трусики подняты с колен и натянуты обратно, наверх – тёплые китайские рейтузы. И как только через них могло проникнуть в организм такое постыдное безобразие? Вспоминаешь и диву даёшься. Ответ прост: да это ж в детском саду такой был туалет – с дырками в деревянном полу и выгребной ямой, открывающейся прямо на улицу…

После экзекуции на стол возвращается вышитая праздничная скатерть и бабушкино угощение, и все рассаживаются вокруг и пьют чай с пирогом. Бабушка, убрав со стула именинницы толстую книгу, усаживает её на нарядную мягкую подушку со своей кровати, пошутив про принцессу на горошине.

Когда все уйдут, бабушка уложит девчонку спать и утешит её: объяснит, что все быстро забудут о происшествии, никто над ней не станет смеяться, и только добавит с сожалением, что если бы дать нарыву назреть денёк, то было бы всё намного легче. Он бы сам прорвался. Нечего было ребёнка мучить. Не надо было так-то! А ты спи, не плачь, до свадьбы заживёт!

Сидеть по-прежнему больно, но через пару дней это пройдёт. Забыть бы только весь этот позор, боль и унижение. В день своего рождения. Забыть бы! Но как?

Если бы мать читала этот рассказ, она бы непременно отозвалась своей присказкой:
– Как-как! Кверху каком!
Но она читает только кроссворды.
Даже до «Мастера» не снизошла!
А уж чтобы этакую малость!
Да и было бы о чём...

Да и слава ж Богу!

2020