непонятную моему уму кучу, и мои слова тотчас тонули
в чужой агрессивности и в нескончаемом потоке грязи и неприязни. Черная слава
быстро распространялась о той, что воспитатель общежития, она проникала на
комбинат, в цех, становилась достоянием всего города, все заговорили о том,
чего не было. Кто знал, что мне предстоит испить и такое. Мне было предложено
уволиться и снова возвращаться к станку.
Это событие, эта весть дошла
и до редакции газеты и со мной перестали
здороваться. Только однажды Галина Матонина меня встретила и сказала: «Хорошо,
что ты меня не выдала…». Что она хотела этим сказать? И почему ей и другим нужна была эта ложь?
На самом деле, некоторые
откровения о ней мне поведали девчонки. Но мне это было и удивительно и
безразлично. Я только отметила в себе, что и так, оказывается, бывает. Вообще,
чтобы человека поднять в какой-то жизни вверх, Бог вначале дает великое падение
и прилюдное немалое унижение. Карма – очень непростая вещь, ибо она за все
требует плату и иногда наперед, и Богу было угодно и ни раз, прежде, чем повести
меня к людям, прежде, чем объявить меня Своей слугой и дать мне великое
служение Себе, дать мне в этой же жизни и обратную сторону медали, я должна
была познать цену человеческой славы, дабы никогда на нее не претендовать, как
и не бояться быть в центре любого события, должна была учиться непривязанности,
беспристрастию с тем, чтобы однажды понять, Кто за всем стоит, от Кого все
исходит, Кому все принадлежит вместе с плодами любых трудов и деяний.
Судьба Волею Бога уже так
часто выделяла меня, что для меня это
становилось слишком прозрачным, утомительным, но и давало ко всему свой опыт,
свою независимость от людей, ибо, чтобы быть от них независимым, нужно быть ими
битым и отверженным и чем сильнее, тем лучше. В создавшихся условиях, в великой
дурной и незаслуженной славе, не видящей
врат, чтобы себя защитить, я должна была по настоянию Ольги Владимировны и
коменданта, снова перевестись в прядильный цех и уйти из общежития. На самом
деле я уходила с позором, с болью и
сильнейшим потрясением.
Была уже осень, октябрь 1973
года. Уже наступили холода, денег у меня почти не было, из дома приходили
письма только от отца, где редко бывала приписка мамы, также обвиняющей меня,
без добрых слов, без какой-либо поддержки, почти разделяющей мнение всех
родственников, что меня теперь ждет не иначе, как путь проститутки, никто не собирался мне хоть
как-то помочь деньгами, добрым словом или нормальным советом. На главпочтамт исправно
приходили письма Геннадия, однако, переписка эта однажды оборвалась и не по
моей вине. Писал мне и Роман, но очень редко. Получила письмо и от Сержика, где
он слету предложил мне выйти за него замуж, но его я ответом не удостоила, ибо
это было совсем не обо мне. Завязавшаяся было переписка с Нафисой вела к тому,
что Нафиса чуть ли ни засобиралась приехать ко мне. И как бы я ее встретила в
своем безденежье и в своей славе? Поэтому произошло чудо. Уже купив билет на самолет, прощаясь с мамой
в аэропорту, она, будучи тонкой натурой, вдруг в одно мгновение изменила свое решение, видя скорбный,
опечаленный взгляд матери, в который раз провожающей на чужбину свою дочь, увидев
ее плачущей и благословляющей ее, не смогла это выдержать и осталась. Более я
не получила от нее ни единой весточки.
Однако, закрывая одни двери,
судьба открывала мне другие. Слабо надеясь на удачу, я обратилась на остановке
к женщине по вопросу, не сдает ли она квартиру или не знает ли, кто может
взять. Она дала мне свой адресок и попросила подъехать в назначенный день.
Жилье она сама не сдавала, но ее соседка, недавно похоронившая мужа и не
переносившая одиночество, как и страшась его, и которая охотно согласилась взять меня в свой дом.
Уходить с вещами из общежития
у всех на виду мне виделось большим потрясением, большим унижением и
несравнимым позором, который собиралась претерпеть, желая себе силы, и я долго
думала о том, как это и тяжело, и больно, и несправедливо, и унизительно. Я уже
мыслью видела насмешки, слышала слова,
которые будут сказаны вслед. Я упаковывала свои вещи, зная, что комендант уже
распорядилась, чтобы их досмотрели на вахте, что многие языки постарались
приписать мне самые гнусные качества. Но случилось так, что, будучи в своих
проблемах и слезах, я даже не знала, что
в общежитии случилось несчастье. Таня,
которая последний раз беседовала со мной, решила переночевать в машине со своим
парнем, и, чтобы не было холодно, включили отопление, ибо ночи уже были достаточно холодные. Увы, на
утро нашли два трупа. Теперь, в день моего отъезда она лежала в гостевой комнате в гробу, и все общежитие с ней прощалось. Влача свой неподъемный чемодан,
я отнюдь не была центром внимания, ибо меня не видели в упор, меня не стали
досматривать, но отпустили с Богом, и только вахтерша объяснила мне, что
произошло, и пожелала мне удачи. На самом деле, и по жизни я замечала, что оговаривающие меня,
бьющие, гонящие, унижающие теряли
Милость Бога, и были такие, о ком мне приходилось печалиться; и об этом я тоже
еще поведаю, но нескоро…
