Мастер и Маргарита в новом прочтении

не удивляет, — дипломатически пояснил Берлиоз. — Большинство населения сознательно и давно перестало верить сказкам об отсутствии присутствия божественного в мире.
Тут господин отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом слова:
— Позвольте вас поблагодарить от всей души!
— За что это вы его благодарите? — завистливо осведомился Рублевый.
— За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, — многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.
Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по верующему с крестиком на шее, готовых тремя перстами перекрестить окрестности.
«Нет, он не англичанин...» — подумал Берлиоз, а Рублевый подумал: «Где это он так наловчился говорить по-русски, когда все иностранцы говорят по английски», — и опять нахмурился.
— Но, позвольте вас спросить, — после тревожного раздумья спросил заграничный гость, — как же быть с доказательствами небытия божия, коих, как известно, существует ровно пять?
— Увы! — с сожалением ответил Берлиоз, — ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, в области разума никакого доказательства отсутствия Бога быть не может. Кто-то же создал этот мир?
— Браво! — вскричал иностранец, — браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять атеистических доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!
— Доказательство Канта проблематичности бытия божьего в свете несовершенства человеческого разума, — тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, — также неубедительно. И недаром Торквемада говорил, что все рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только еретиков, а Папа Римский просто смеялся над кантовским доказательством от противного.
Берлиоз говорил, а сам в это время думал: «Но, все-таки, кто он такой? И почему так хорошо говорит по-русски?»
— Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в монастырь упечь на покаяние! — совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.
— Иван! — сконфузившись, шепнул Берлиоз.
Но предложение отправить Канта в монастырь не только не поразило спорщика, но даже привело в восторг.
— Именно, именно! — закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал, — Ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут».
Берлиоз выпучил глаза. «За завтраком... Канту?.. Что он плетет?» — поразился редактор.
— Но, - продолжал дискутант, не смущаясь изумлением Берлиоза и обращаясь уже к поэту, — отправить его в монастырь совершенно невозможно по той причине, что он уже лет двести с лишним пребывает в местах значительно более отдаленных, чем монастырь, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас!
— А жаль! — отозвался задира поэт.
— И мне жаль! — подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и продолжал: — Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бог есть, то кто же, спрашивается, управляет жизнью человечества и распорядком на Земле и в государствах?
— Бог и управляет, — почему-то осердясь на этот детский вопрос ответил Бездомный.
— Виноват, — мягко отозвался неизвестный, — Позвольте же вас спросить, как же может управлять Бог, если тысячи лет меж людьми идут войны, льется кровь, к власти запросто приходят подонки, планета превращается в свалку… Неужто все это по божьему попущению, а то и – страшно сказать – божьему плану?  И если, предположим, вам сегодня, уважаемый, отрежут голову, то неужели данное действие будет исходить от Бога?
Тут неизвестный окончательно повернулся к Берлиозу.
— Вообразите, что вы тот, кто еще недавно полагал, что, находясь под защитой Небес, соберетесь съездить в Кисловодск, — тут иностранец прищурился на Берлиоза. — Пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не сможете, потому что вдруг поскользнетесь и попадете под трамвай. Неужели вы скажете, что это Бог так устроил? Не правильнее ли думать, что управился с вами кто то совсем другой? А может даже вообще произошло чисто случайно? — и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.
Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. «Он не иностранец! — думал он, — И не замаскированная Дарья Донцова – уж больно логично стелет, и даже не Борхес. Он… он… подозрительнейший субъект! Но из каких же он? А если из журнала конкурентов?»
Тут литераторы подумали разно. Берлиоз: «Нет, не от конкурентов», а Рублевый: «Пристал, черт его возьми! А тут гонорар до зарезу нужен…».
«Надо будет ему возразить так, — решил Берлиоз, — да, человек смертен, никто против этого и не спорит. А дело в том, что...»
Однако не успел выговорить этих слов, как заговорил незнакомец:
— Да, человек смертен, но это еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И валить сей факт на Бога неприлично как-то, будто подозреваешь за ним способность ударить исподтишка. Никто не может сказать, что кто будет делать в сегодняшний вечер.
«Какая-то нелепая постановка вопроса...» — помыслил Берлиоз и возразил:
— Ну, здесь явное преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собой разумеется, что, если на Бронной мне не свалится на голову кирпич.
— Кирпич свалиться сам по себе не может, — внушительно перебил неизвестный. —В этом будет вина строителей, но не Бога. Но представляется мне, что вы умрете другой смертью.
— Может быть, вы знаете, какой именно? — с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз.
— Охотно, — отозвался говорун. Он смерил Берлиоза взглядом, будто собирался состругать гроб, и сквозь зубы пробормотал: — Вам отрежут голову!
Рублевый дико вытаращил глаза на развязного неизвестного, а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись:
— А кто именно? Атеисты?
— Нет, — ответил собеседник, — русская женщина, православная в последние три года.
— Гм... — промычал раздраженный шуточкой неизвестного Берлиоз, — ну, это, извините, маловероятно.
— Прошу и меня извинить, — ответил иностранец, напирая, — но это так. Потому мне хотелось б спросить вас, что вы собирались делать сегодня вечером, если это не секрет?
— Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в восемь часов вечера в редакции состоится заседание, и я буду на нем председательствовать.
— Нет, этого быть никак не может, — твердо возразил наглец.
— Это почему?
— Потому, — ответил иностранец, — что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила. Так что заседание не состоится.
Под липами наступило молчание.
— Простите, — после паузы заговорил Берлиоз, поглядывая на мелющего чепуху иностранца, — при чем здесь подсолнечное масло... и какая Аннушка?
— Подсолнечное масло здесь вот при чем, — вдруг заговорил Рублевый, очевидно, решив объявить незваному собеседнику войну, — вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных?
— Иван!.. — тихо воскликнул Михаил Александрович, сконфузившись.
Но иностранец ничуть не обиделся.
— Бывал, бывал и не раз! — вскричал он, смеясь, при этом не сводя несмеющегося глаза с поэта, — где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у доктора, что такое политическая шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у профессора Стравинского, Иван Николаевич.
— Откуда вы знаете, как меня зовут?
— Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? — проговорил иностранец, извлекая из кармана вчерашний номер «Православного вестника». И поэт увидел на первой странице свое изображение, а под ним собственные стихи. Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало виновника торжества.
— Я извиняюсь, — сказал Иван, и лицо его потемнело, — вы не можете подождать минутку? Я хочу товарищу пару слов сказать.
— О, с удовольствием! — воскликнул неизвестный, — здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда не спешу.
— Вот что, Миша, — зашептал поэт, оттащив Берлиоза в сторону, — никакой он не интурист, а агент масонов. Это сионист, прибывший к нам с заданием. Спрашивай у него документы, а то уйдет...
— Ты думаешь? — встревоженно молвил Берлиоз, стараясь сохранять невозмутимое достоинство перед младшим собратом по искусству, а сам подумал: «А ведь он, пожалуй, прав! Мне, православному, мученической смертью грозил!»
— Уж ты мне верь, — засипел ему в ухо Иван, — он дурачком прикидывается, чтобы навести тень на плетень и зарезать мне гонор… то бишь поэму. Ты слышишь, как он по русски говорит, — и покосился на скамейку, удостовериться, не удрал ли провокатор. — Задержим его, а то уйдет...
И стихоложец за руку потянул Берлиоза к скамейке.
Незнакомец не сидел, а уже стоял возле нее, держа в руках какую то книжечку в темно сером переплете, а также плотный конверт хорошей бумаги и визитную карточку.
— Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл представить себя вам. Вот моя визитка, паспорт и приглашение приехать в Москву, — веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих литераторов.
Те сконфузились. «Черт, все слышал», — подумал Берлиоз и вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности. Пока иностранец совал их редактору, поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово «профессор» и начальную букву фамилии — решетчатое дабл ю.
— Очень приятно, — смущенно бормотал редактор, и иностранец наконец спрятал документы в карман.
Отношения были восстановлены, и вся троица снова уселась на скамью.
— Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? — спросил Берлиоз с максимальным расположением в голосе.
— Да, консультантом.
— Вы - западноевропеец? — осведомился Рублевый.
— Я то?.. — переспросил профессор и вдруг задумался. — Да, пожалуй, из тех, — сказал он.
— Вы по русски здорово чешите, — искренне похвалил Рублевый.
— О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество языков, — ответил профессор. – Даже несколько мертвых.
— А у вас какая специальность? — осведомился Берлиоз.
— Я - специалист по каноническому богословию.
«Вот тебе раз!» — стукнуло в голове у Михаила Александровича.
«Вот тебе счас будет два», - вспомнил анекдот Михаил Афанасьевич.
— И... и вас по этой специальности пригласили к нам? — запнувшись спросил он.
— Да, по этой части пригласили, — подтвердил профессор и пояснил: — На одном из ваших телеканалов проходит конкурс экстрасенсов, так вот требуется, чтобы я продюсеров проекта консультировал. Я по части таких консультаций единственный в мире специалист.
— А а! Так вы эксперт? — с большим облегчением спросил Берлиоз.
— Я - знающий свое дело наблюдатель, — подтвердил приезжий, и добавил ни к селу ни к городу: — Сегодня вечером на Патриарших прудах я буду наблюдать интересный случай.
И консультант отрешенно уставился