57.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 25(2). В БОГЕ.

освободиться при сложившихся обстоятельствах было нереально, но и продолжать... как? Я начинала тонуть в своем бессилии, куда ни кинь…

Жестокость порождается сгустившимися непреодолимыми или на первый взгляд безысходными обстоятельствами, неадекватными идеями, неким мыслительным процессом. Но у Саши это было стихийно, необузданно, молниеносно и казалось беспричинно, как вследствие некоторого внутреннего энергетического посыла, который, минуя его разум, хоть легкий мыслительный процесс, хоть какие-то добродетельные качества,  изливался нагара достаточно воинственным видом, угрожающим другим вполне реально.

Вообще, как порождается гнев, а за ним жестокость? Это, фактически, есть ответ, реакция живого существа на как бы собственную провоцирующую, буквально мелькнувшую мысль изнутри, коей, причиной которой является Сам Бог, действующий, однако, по Своему Плану и в строгом соответствии с кармой человека, его качествами и кармой окружающих его людей. Это желание, такое проявление себя есть реакция на движение изнутри, не обдуманное, имеющее в основе незначительную причину, несоизмеримую с возможным самопроявлением, включая убийство.  Душа берет это внутреннее движение, принимая его за себя, за свою волю, за свой возможный исход и разрешение ситуации; однако, чем душа стоит ниже, тем быстрее, не мысля, входит предложенную форму поведения, идя на крайности, не пытаясь себя контролировать, ибо опыт человека настолько мал, что он входит в такого рода игры и роли тотчас, не имея представление о контроле ума, чувств и желаний.

А потому Бог начинает учить методом от противного, сначала позволяя проявление, накапливая это, как кармический долг, и возвращая рикошетом, когда человек Волею Бога и не обязательно в этой жизни становится по другую сторону от такого проявления себя.  Саша – входил, отзывался тотчас на такие внутренние энергии Бога и подаваемый Богом мыслительный процесс. И лишь карма окружающих и План Бога на всех участников таких игр запрещала ему избить или убить. Но, увы, однажды, поднявший нож или топор, непременно должен здесь испить деяние и последствия греховной деятельности. Такие люди уже у Бога на заметке и будущее -  тюрьма,  страдания от чужого насилия такой же формы, страдания от насилия, применимых к близким и родным, дабы душа навсегда запретила себе такой путь бесконтрольности ума и на предложение Бога изнутри не соглашалась, была устойчива нравственно, контролируя ум, желания, чувства, становилась цивилизованной.

Но, увы, такие люди, пусть до поры и сдерживаемые Богом, могут попить кровь, привнести в любое благополучие слезы и страдания. В некоторой мере Бог ими и учит, но настолько, насколько позволяет карма человека. Моя карма не позволяла разгуляться на мне с драматическими исходами, ибо на тот период, панически боясь за близких, не шла ва-банк, но могла увещевать, унижаться, просить,  наставлять. И Бог в нем – отпускал меня нетронутой. Но Света… Она ребенок и могла бы не сдержаться… Что тогда? Как Бог поведет. Вера мне давала основание полагаться на Милость Бога. Да и карма дочери не позволила бы, но, напротив, и давала это право противостоять Маркову, ибо она была в прошлой жизни его отцом Анисимым и  вообще-то могла его и послать. Но это не могла на тот период знать я, а тем более Анисимович, который никогда в своих поступках не исходил из духовных знаний. Ему до такого понимания и тогда и теперь расти и расти…  Но когда сабля из ножен… забываешь все, вовлекаешься в такие игры и вновь умоляешь его, Бога в нем и, потрясенная, изнемогаешь от такой борьбы, желая себе безденежья, но свободу от марковского деспотизма, глупости,  бычачьей напористости, которая хоть и мельком, но систематически,  изнурительно, но изводит до истерики...

Но в этой жизни Марков был  все же храним со всей своей глупостью, гневом, вспыльчивостью и неоправданной жестокостью. Карма  его в этой жизни соединив со мной, берегла, ибо он должен был быть мне и детям опорой, отцом, мужем, я должна была быть  при супруге, не брошенная, ни убитая, не битая, но претерпевающей в этом жизненном сценарии, он должен был собою сделать так, чтобы я была всегда в тонусе, никогда не считала себя одинокой, не испытывала чувства заброшенности и ненужности и так писала, будучи и в потрясениях, и в обидах, и не одна, и в удовлетворении… Но себе он карму на будущее хорошо подпортил точно, ибо поднимал топор на тетю Аню, когда она изгоняла его с Еленой из своего дома, когда поднимал топор на мою маму, когда она стала защищать меня, а я умоляла, валялась в его ногах с младенцем на руках, в себе пораженная тем, что малышка спала крепко, не зная, какие страсти  бушуют в квартире, где он мог всех положить, ибо был неумолим и невменяем... угрожал ножом и Светлане, когда крошил всю мебель… и без того скудную. Но Бог в нем топор не опустил, нож - отвел, ибо и не планировал, но потряс так, что рано покрылась белыми прядями, и они все добавлялись и добавлялись… Видимо где-то в прошлых рождениях в теле мужчины бушевала и я…

Давая испытания не слабые, Бог хранил детей Своей Высшей Милостью от отцовской дури и непробиваемой глупости. Дети никогда не видели наших ссор, где завсегдатаем был пьяный Марков. И со временем отвел его на значительную дистанцию, когда его присутствие в моей судьбе и судьбе детей не было необходимым... но опять же, на время… но и не очень короткое, но ровно настолько, чтобы окрепнуть и прийти в себя и лично творить участие в судьбах своих детей и в своем пути без ненужных пут, как и начать идти в направлении, однозначно указанным мне Лично Богом.

Да, по Воле Бога я работала в школе тогда, когда следовало быть с детьми, потрясал меня тогда, когда я и без того была на великом распутье, не давая ни дня покоя, но и выкраивая для меня время для великих внутренних ревизий, никак не убирая  некое чувство  моей обособленности, хотя для него все основания тотчас искоренялись, изничтожалось то, на что я еще могла посмотреть, дабы там базировать Свои новые божественные цели, связанные с тем, что что-то должна сказать, донести в мир.

Я взирала в себя, находя там великое опустошение после марковских набегов, находила там скудость мысли, тем более мудрости, тем более и желания. Хотя… В подходящее время я могла быть красноречивой, многословной, интересной… но не было слушателей или мельком, не было тем, не было состояния. Все было и не было. Жизнь выворачивала наизнанку все мои убеждения и перечеркивала их, отправляя в мусорные баки за неприменимостью к своей личной жизни, за великим неразрешенным вопросом, куда я и зачем… А дети… Они оставались моей долгой, очень долгой, ноющей нескончаемой болью, моей неразрешенной задачей, где желалось им великого благополучия. Но Бог видел и знал другое и вел неумолимо, больно, по-Божески, вел круто, непреклонно, ибо Ему нужны были личности, качества, понимание, и это должно было не насаждаться, а развиваться естественно и неуклонно в условиях жестких и мягких, но и не корежа души, не внося в них страх, делая их устойчивыми, приспособленными, не боящимися людей и событий. Пути Бога воистину были  совершенными. Но, как мать, находясь к детям ближе ближнего, я их, Божественные Планы, в упор не видела, ибо все видится только со стороны, на расстоянии временном, только при совершенных знаниях и только по Воле Бога и со временем, на некоторой дистанции и по плодам. Это значит – теперь. А пока была я ведома, никак не имея возможности возразить судьбе, втягиваемая в предлагаемые однозначные игры с одним исходом и без вариантов, где Маркова, его несовершенные качества, Бог использовал как средство удержания всех в одной струе, делающей нам погоду надолго, вернее мне, ибо на детях все сказывалось более косвенно.

И одним человеком, достаточно простеньким, Бог может научить всю планету, если его маленькую судьбу развернуть и показать, как в ней трудится Бог, через одного развивая других, держа в долгом изнурительном напряжении. Похоже, таким одним человеком был и есть мой супруг, которого Бог в отместку за его качества увековечивает в столь непростом повествовании, которым решительно управляет Сам. И на мои постоянные вопросы, а стоит ли и об этом писать, берет мою руку и пишет безостановочно. Надо. Пусть ищут здесь себя. А также Волю Бога.

Бог складывает семьи так, чтобы при всей накладываемой на них миссии, в них непременно присутствовал хоть один вот такой долгий возмутитель порядка и спокойствия, ибо под лежачий камень и вода не течет, а Богу надо, чтобы текла, чтобы все мыслили и не прохлаждались на Земле, как в раю, ибо еще и качествами не заработали. Куда ни кинь – все качества низшие… Таким вечным нападающим был и мой отец, стал и мой муж, разгоняя во мне мой философский пласт о добре и зле в русло без иллюзий, без вычленения себя, как некоей благостной целеустремленной героини собственного романа, но показывая вещи, как они есть, приводя так меня к норме мышления материального и духовного, дабы было с кем заговорить, дабы хоть сколько-нибудь стала понятливей и осознала, что есть мир материальных отношений и для чего, а не строила в себе то, что реально с миром несовместимо и в чем будешь вечной белой или черной вороной, не вписываясь в него и за то себя превознося. Не нужны Богу такие крайние, мысленно слишком навороченные, но и не нужны глупцы, подкладывающиеся под каждого мнением, чувствами, желаниями. Таких, нормальных, делает религия, причем правильная, не догматическая, не неприемлемая. Надо было такую религию с правильными знаниями дать другим, и Бог начинал из моего сознания и ума делать нужный передатчик, достойный выполнить столь непростую миссию в столь цивилизованном мире, где  уже обухом не перешибить, не удивить никого, но надо. Поэтому Бог планомерно, не смотря на все мои внутренние визги, начинал с моей жизни, моего бытия, безжалостно руками Маркова тоже руша то, что гниль, что не в помощь, а на поверку…- бедное семейство. Надо было концентрировать страдания до такой степени, чтобы я начинала мыслить и искать иначе… А иначе без Бога – никак…

Бедные мои поиски. Я как слепой котенок искала хоть какой-нибудь лаз, дабы соединить несоединимое. А начиналось с работы при сложившихся обстоятельствах.
Да, я работала, когда у Светы был самый непростой возраст, когда не хотелось учиться никак, но увлекала свобода, друзья, и были свои тайные раздумья, в которых, мне казалось, нет для меня секретов, ибо я часами, Бог давал, говорила с ней и в минуты ссор и выяснения отношений, и в минуты затишья, ибо с ней было возможно говорить по душам, она открывалась, она вручала себя, она доносила, как могла свои обиды, свои надежды, свои просьбы, она была и источником самых душевных разговоров, ибо никогда и ни за что я не говорила с ней повелительным или приказным тоном, Бог давал мне разум, давал чувства любить, дорожить, ценить, упиваться общением… Она была моим маленьким разумным ангелом. Но в свои тринадцать она начинала уходить в себя, на улицу, к друзьям, требуя и здесь от меня понимания. Я же обращала глаза только к Богу там, где не понимала, где было против моих убеждений, ибо всегда брала за основу