Возраст... Да что там возраст!

Лёлечка безо всякого назидания, - когда женщина говорит о том, что она уже не нравится мужчинам – это говорит о том, что она стала дряхлой.
Вот тут-то воображение и не замедлило проявить себя, нарисовав в моей голове картину того, что понятия «преклонный возраст» и «дряхлость»  обозначают приблизительно одно и то же. Заставив себя  насильно дочитать присланную мне историю до конца, я целый день находилась под впечатлением.
- Он ещё шутит… - думалось мне, когда мой мозг, словно нарочно, выдавал цитаты:
«Вчера заговорили про французов – была какой-то крупной битвы дата.
И я вдруг вспомнил, как Кутузов держал со мной совет в Филях когда-то…»
«В старости надо обязательно заглядывать в энциклопедию, чтобы сверять даты крупных событий с годом своего рождения».
- Ну, и где тут смеяться? – привыкшая мыслить прямолинейно, в очередной раз задавалась я неразрешимым  для себя вопросом.
-Тупизм какой-то, - продолжала я злиться внутри. – Ведь я сразу же увидела, о чём была эта статья. Дёрнула же нелёгкая дочитать её до конца! Бросила бы на том месте, где начала – сейчас хоть настроение было бы нормальным…

В таком же, не менее удрученном настроении, я встретила вечер.
И вдруг…
Вдруг до меня медленно стала доходить одна маленькая истина. Сначала она  мелькнула словно молния в голове, а затем начала расширяться, расти, увеличиваясь в размерах, пока, наконец, не заполнила всю мою голову.
Писатель-то этот по всем меркам оказывался прав! Я настолько обрадовалась этому открытию, что даже не поверила тому, что настроение тот час же из мрачного превратилось в самое обычное. Как же я не поняла сразу, что вся статья заключалась только в одном: смеяться над собой и оставаться оптимистом можно в любом возрасте!
- Дура ты, Мирка! - вспомнился мне Сашенькин упрёк, но теперь я весело улыбнулась, как только эти слова прозвучали в моей голове. 
- И правда, - продолжила я рассуждать, - ну, точно – к категории умных меня отнести нельзя! Из-за какой-то мелочи приучила себя так расстраиваться, что даже планы на будущее перестала строить.
Неожиданно мне вспомнился друг прадеда, которого я  успела запомнить, когда была ещё совсем маленькой. Этого человека никто из нас никогда не видел хмурым или ругающимся. На его лице всегда словно было написано: «У меня всё хорошо!»
Этому мужчине этому было около девяноста лет, и, тем не менее, он всегда находил в себе силы оставаться улыбчивым и подвижным настолько, насколько позволял возраст.
А ещё я вспомнила, что он часто возился с ребятишками, вырезая им перочинным ножиком фигурки из дерева, бересты и даже из моркови. И никто не называл этого человека «стариком». Все почтительно даже за глаза звали его только Дмитрием Егоровичем.
- Эх, подумала я, - правы они все. И Лёлечка права, и писатель этот тоже. – Дело-то ведь не в том, какой год рождения у тебя в паспорте стоит, а то, как это воспринять.

Вечером, снова сидя у торшера со спицами и разноцветными клубками, я про себя решила, что такой глупой фразы, что на меня уже никто из мужчин никогда не обратит внимания, больше никогда не произнесу.
- Правда, -  улыбнулась я сама себе и хитро скосила глаза на беговую дорожку – с этим агрегатом я дружбу обрывать не собираюсь. И выпуклые  ручки железных гантелей ещё долго будут ощущать тепло моих ладоней.
- То, чего нельзя избежать, можно отодвинуть, - вслух сказала я самой себе. А когда неизбежное всё-таки даст о себе знать – над этим можно будет просто посмеяться.
Ну, а о том, как меня будет звать следующее поколение – я об этом ещё подумаю, и не один раз.
Ведь время ещё, по счастью, есть.