Везунчик

поиграть на каком-нибудь осциллографе. А чего еще ждать от нищей на тот период науки? Я свалил оттуда, как только стали задерживать зарплату и гнать народ в неоплачиваемый отпуск. Сообразил, что будущее – за компьютерами! Однако Везунчик продолжал работать в своем «почтовом ящике». Упертый он был! Был...


        Тут автобус затормозил на нужной остановке – я ее едва не проехал, предаваясь спасительным воспоминаниям и улыбаясь как дурак, словно ехал на долгожданное «свидание в эротическом смысле», а не на допрос по убойному делу. Пришлось изрядно поплутать по дворам – подмосковные городки отличаются порой редкой топографической невнятицей.

        Наконец, я вошел в кабинет следователя: не старого еще,  сухощавого мужика. С настолько близко посаженными глазами, что еще миллиметр – и хоть на роль циклопа приглашай, без грима и фотошопа. Узнав, кто и по какому делу прибыл, он оживился и буркнул в телефонную трубку: «Пришел-пришел, загляни-ка по-быстрому!» С любопытством уставился на меня. На диванчике сзади расположился вошедший сотрудник, тоже вроде молодой, но пузатый, да я его толком и не разглядел.

        Та-ак... «На первый-второй рассчитайсь!»

        Они попеременно начали задавать вопросы, согласно хрестоматийной оперативной провокации. Я не поддался и не стал на эти 3D-эффекты размениваться: метаться-оборачиваться поминутно, теряя остатки самообладания. Второму отвечал, глядя на Первого. Этот их трюк столь часто описывается в детективах, что ну ее «нах», элементарную вежливость. «Нах»-то оно «нах», но мне стало совсем не «пох» от вопросов:
        -- Дело в том, что обстоятельства гибели ммм... Александра Юрьевича указывают на гомосексуальную почву.
        -- А из чего это следует? – растеряно спросил я. Это не понравилось местным «тезеям», собравшимся сучить меня, как "нить Ариадны". Вдруг приведет в логово?
        Судя по всему, любой оперативник втайне мечтает найти такую мощную зацепку, что сразу раскроет все загадочные преступления, включая убийство президента Кеннеди и гибель законных наследников Эдуарда IV Английского.

        -- Можно вопросы здесь буду задавать я! – опять-таки трафаретно буркнул Первый. – Вы что, ничего не знали об «увлечениях» вашего, как вы утверждаете, старого друга? Погиб он, скажем так, типично. А что у вас у самого с ориентацией? А, «старый друг»? – лицо следователя, такое на первый взгляд, нейтрально-затрапезное, даже симпатичное, вдруг посуровело, глаза по-волчьи зажглись, низкий голос зазвенел металлом.
          – Будете говорить, что нет? – из-за моей спины пискнул Второй. Его фальцет выгодно оттенял джазовые обертона коллеги.

        -- Зачем же, – ответствовал я, после секундного замешательства, не увидев никакого резона шифроваться и что-то скрывать: «да гори оно все синим пламенем!»
          – Именно такая ориентация, какая вам, если не ошибаюсь, нужна, и мне очень хочется помочь найти эту тварь, а не кого-то непонятного тут изображать. Людей-то убивают... Но дело в том, что мы долгое время общались изредка, по-телефону, а по новой начали всего года полтора назад, когда случайно встретились в центре...
       
        Я сбавил пафос. Это раньше мы до обморока боялись, что «станет известно на работе, в подъезде или в семье», а теперь... Да хоть обсообщайтесь! На работе всем плевать, бывшая жена все прекрасно знает, потому и бывшая, а мама... Она в ответ спросит: почему не приносят газету «Правда»?
        Детей с неокрепшей психикой нет.
        Соседи? Недавно в лифте какая-то корпулентная женщина прицепилась, опасливо изучая мою небритость: «А вы к кому, мужчина?» Пришлось объяснить «через губу», что «к себе» и «живу, знаете ли, здесь давно». Оказалось, и она – «в обед сто лет», а столкнулись первый раз. Я для нее что равноапостольный, что чикатило кровожадное, – один хрен. Тут же, правда, душевно заметила, косясь на мои покупки, что вместо курабье на маргарине лучше покупать тортики на сливочном масле.
        «Тортики? Ага, так вот почему любой лифт для тебя – одноместный!» -- стопудовая тетка заставила меня сжаться, втянуть живот и прочие мои "прелестные выпуклости".

        Искренность заметно удивила оперов, пришедших в замешательство. Надо думать, они больше привыкли раскалывать тех, кто, оскальзываясь на «гомосексуальной почве», разыгрывали в таких случаях спектакли из серии «жития святых».
        – Ну, и что вы можете сказать об интимных пристрастиях Трифонова? – передо мной бросили на стол ворох снимков, изъятых из Шуркиного обиталища. Ни домом, ни квартирой ведь комнату в общаге не назовешь.
        На фото в различных – вполне бытовых! – позах застыли незнакомые мне юноши и мужики. Симпатичные и не особо, совсем пацаны и уже на излете последней молодости. Одетые и полуголые – в сауне, что ли, снимали? Русские и не очень (даже какой-то мулат мелькнул). Трезвые и явно в подпитии... Весело улыбавшиеся и провинциально-сосредоточенные... Их было много.
        «Надо же – тихушник, а поди ж ты...» Нескольких узнал: сам же с ними и приходил к Шурке... Больше, если честно, не встречался. А они, оказывается, вот с кем благополучно играли в ладушки! Н-да...

        В общем – обычное любительское украшение семейного альбома. Вот только женщины отсутствовали. Ну, ни единой! Странно – ведь Шурка когда-то женился, и дочка была, он еще шутливо называл ее «моя маркиза Детсад». Рассказал он мне об этом очень просто, не пряча глаза, впрочем, -- у него все было просто... В какой-то момент чехарда сопостельников показалась утомительной.
        С женой, правда, через пару лет развелся. Брак, как я понимаю, оказался еще более утомительным. Уступил ей полученную еще от советской власти квартиру и вернулся обратно в заводскую общагу. Да и мать вроде жива-здорова... Наверно, демонстрировать их фотографии следствию показалось бессмысленным. Создалось дурацкое впечатление, что вызвали меня не по делу об убийстве, а чтобы, задыхаясь от сладострастия, выяснить: кто там кого, в какой позе и сколько раз.
   
        Я вдруг вспомнил: когда-то «на заре туманной юности» Шурка рассказывал мне о своей, довольно неприятной, встрече с правосудием. На него, как на активного участника «вопиющего разврата» и «свального греха», показал один шапочный знакомый, пойманный впоследствии не то на краже, не то на злостном хулиганстве, не то на сифилисе и ставший все валить на «растливших его пидарасов».
        Везунчика, попавшего под «колесо Фортуны», не поленились найти и подвергнуть безобразной экспертизе. На предмет сексуальной практики. Мягкость и уютно-хозяйственная внешность моего друга легко могли ввести в заблуждение не только служителей Фемиды, но и потенциально-сексуальных партнеров. Однако, он был, скажем так, вполне мужественным в постели. Поэтому испытал двойное унижение, пока ходячий «Эдипов комплекс» – штатный судебный психиатр с повадками проктолога – вникал в загадки «Сфинктера».
        Впрочем, Шурке, как обычно, повезло: все обошлось легким испугом, раскручивать «дело» не стали. 121-я статья УК осталась лежать в закромах социалистической законности. А ведь быть осужденным по ней, позорной, страшило едва ли не больше, чем по убойной. Хотя основной сферой ее применения являлся шантаж. "Ты скажи, а мы о тебе не скажем!"
        Тут уж – хочешь не хочешь, – а сочинишь о себе невесть что, и маскироваться станешь как можно тщательнее, и записные книжки сожжешь, утопишь, сожрешь! Некоторые ведь даже писали телефоны знакомых на папиросной бумаге, которую в случае чего можно было съесть. Видел я раз одну такую "шпаргалку": значился там под странной кличкой "Тол"... Попади она в руки "преподавателей" -- "неуд" по жизни был бы обеспечен!

        Тогда хоть бы "Тротил" написали, что ли... Типа -- "зажигательный"!

        Страх входил в нашу жизнь на правах ингредиента, придавая ей дополнительную пряную горечь, подобно кардамону в и без того горьком кофе. А ведь многие привыкали, даже начинали любить эту странную, полную погонь и пряток жизнь, до поры до времени воспринимая любовные похождения как игру в «казаки-разбойники»: ведь на дворе тогда стоял не кроваво-триумфальный 38-й, а застойно-развитой 83-й.

        Жизнь чаще всего скудна яркими впечатлениями, тоска по ним заставляет делать событием и волнующей тайной даже не особо титульную ориентацию. Но это до поры, до времени... До когда уже никому не нужен.

        Тоже надо будет записать!

        Может, именно давнишний инцидент и надоумил Шурку в конце концов жениться? Не знаю... Но детей ему хотелось, в возвышенном, разумеется, смысле!

        Все это пронеслось в голове, но ответить на дурацкий вопрос следователя, а, тем более, углубиться в размышления, не позволила обстановка: за стеной вдруг раздалось глухое мычание, перешедшее в жуткий животный рев со всхлипами и стонами. Я похолодел. «Полу-циклоп» заметил мою растерянность и обронил небрежно, с кривой невеселой ухмылкой:
        -- Небось, думаете, что там пытают кого-то? А наркоманы, между прочим, и не такое выкидывают во время ломки!
        Н-да... Наркоши – та еще публика. Абстрактно их, наверное, можно пожалеть, но в каждом конкретном случае возникает гадливое чувство, как от сколопендры, которой я никогда не видел. А вот наркош -- видел. Да если бы только видел!
        Впрочем, в ту минуту мне было не до морально-этических и психо-соматических аспектов жизни наркоманов. Даже не пришло в голову спросить: «А что тут делает наркоман?»
        Тогда хоть перегородки ставьте основательные, что ли, -- не эту гипсокартонную видимость!

        -- Скажите, а Саша... он сильно мучился?
        -- Думаю, нет. Один удар, прямо в сердце. Мгновенная смерть. Наступила часа в четыре утра. На столе – початая бутылка водки и какая-то закусь... Он принимал гостей, понимаете. Как по-вашему, это были знакомые ему люди? – следователь смягчился. Роль «злого» давалась ему не без труда. Второй за спиной тихо рассосался, очевидно, посчитав свою миссию – расколоть меня на признание в нетрадиционности – худо-бедно выполненной.
        -- Гостей? Их что, было много?!
        -- Нет, всего двое – стол был накрыт на троих.

        Я вздрогнул, словно в ладонь ткнулся холодный, влажный нос служебной овчарки. «Так-так-та-ак...» Выдавил, что знакомство, скорее всего, было случайным и так типа часто бывает: встретились, перепихнулись, наутро разбежались. Поинтересовался между прочим, когда же все-таки произошло убийство, в смысле -- числом?
        – В ночь на двадцатое, – холодный нос виртуальной ищейки вторично ткнулся в ладонь, вызывая омерзение – до тошноты.

        «Опаньки... Как там звучит статья «за соучастие»? Ведь не докажешь ничего! А чуть не вырвалось... Нет-нет, «молчок и зубы на крючок»!» – гипсокартонные стены кабинета поплыли куда-то...
        – Вам нехорошо? Все нормально? Ну да, я понимаю... Так вот, Александр Юрьевич был в тот день в Москве, в местной командировке на метро "Спортивная". Как думаете, он мог там познакомиться с кем-нибудь? Он вообще так – знакомился? Что, любил... хм... групповые забавы?

        «В фильмах в такие моменты обычно просят стакан воды и пьют ее, расплескивая дрожащей рукой... Но