Бои за Выселки

захваченного в плен красного комиссара.
  Комиссар со крученными за спиной руками спокойно смотрел на Верховного главнокомандующего. Они были ровесники.
  - Зачем вы мне его привели? – спросил недовольно Корнилов. – Шлёпнули бы его где-нибудь по дороге. Увести его!
  - Вы тоже долго не проживёте, - сказал комиссар в спину Корнилова.
  Тот обернулся:
  - Это почему?
  - Екатеринодар взят нашими войсками! – четко произнёс пленный.
  - Что!?
  – Вчера, четырнадцатого марта …
  - Какое четырнадцатое? Сегодня второе.
  - У вас второе, у нас пятнадцатое… Кубанская Рада бежала в неизвестном направлении.
  - Врёшь!
  - Зачем мне врать?
  - Слухи об этом давно ходят, да не подтверждаются.
  - Сейчас это факт! Автономов будет ждать вас в Екатеринодаре. Сорокин должен вот-вот появиться здесь. Вас зажмут в клещи и раздавят! Лучше сдаться прямо сейчас. Я могу гарантировать вам жизнь.
  - Чрезвычайно тронут вашей заботой, - насмешливо сказал Корнилов.
  - С самого Ростова, - сказал Романовский, - нас зажимают, зажимают в клещи, но не как не раздавят.
  - Да, - согласился с ним Корнилов.
  - Но не в этот раз, - упрямо мотнул головой пленный.
  - Я не буду с вами спорить, господин комиссар, что с нами будет, вы всё равно не узнаете. Расстрелять!
  Начальник конвоя Корнилова полковник Григорьев замялся в дверях:
  - Патроны бы поберечь, Лавр Георгиевич. Лучше повесить.
  - Владимир Дмитриевич, делайте, как считаете нужным.
  Корнилову неприятно это обсуждать. Пленного увели.
  - Если не врёт, - сказал главнокомандующий, - то положение наше…
  - Как обычно! – Романовский прервал.
  - Соглашусь с вами, Иван Павлович. Но какова численность противника?
  - Какова бы она не была, - сказал Деникин, - у нас только один путь – вперёд! Мы находимся в стратегическом окружении. Тыла у нас нет.
  - Это так. А вы что думаете, Михаил Васильевич? – Корнилов посмотрел на Алексеева.
  - Думаю, что до подтверждения данных сведений, не менять намеченного плана и двигаться на Екатеринодар, - ответил Алексеев.
  - Соглашусь с вами, Михаил Васильевич. Выселки надо взять! Пусть этот Сорокин гадает – куда мы направляемся, на Екатеринодар или на Терек. Пишите приказ. Богаевскому на рассвете надлежит атаковать посёлок. Придать в его распоряжение артиллерию.

  Вечером повалил снег. От станицы Журавская до Выселок три часа ходу, рассветает в шесть часов утра. Богаевский решил выйти в три часа, дав своему полку отдохнуть хоть немного. Будить начали в два часа. Полк просыпаться не хотел. Разбуженные, непонимающе смотрели на будивших и тут же валились на сено и засыпали снова. Кое-как построились и вышли в четыре утра.
  Ночь выдалась холодная, звёзды погасли, голодный и не выспавшийся полк хмуро шагал по дороге на Выселки. Стало уже довольно светло, когда полк подошёл к цели. Орудийная батарея опаздывала.
  В утренней тишине отчётливо и громко прозвучали звуки кавалерийской трубы. Партизанский полк обнаружили и встретили ураганным огнём. Полк пошёл в атаку. Красное солнце встало на востоке, его лучи били белым в глаза, мешая, целится. Красные, как в тире, спокойно расстреливали белогвардейцев. Особенно сильно досталось на правом фланге Юнкерскому полку, где были в основном бывшие партизаны Василия Чернецова. Красные вытащили пулемёт, завязалась перестрелка.
  Зимин со своим отрядом лежал на холодной, покрытой свежевыпавшим снегом, земле. Дрожало всё, что могло дрожать, каждая клеточка организма. Винтовка в руках ходила ходуном. Целились в белый свет, как в копеечку, стреляли в сторону пулемёта, стрельба эта отвлекала пулемётчика и не давала прицелиться.
  Два друга Коля и Юра из бывших партизан Чернецова лежали на снегу. Им по шестнадцать лет. Холодно.
  - И чего лежим, - зло шептал Юра, - в атаку надо.
  - Ты что, Юрка, пулемёт.
  - Мы так замёрзнем раньше.
  Наконец подоспела помощь.
  Правее идут цепи Офицерского полка, чуть отстав от него, едет конный отряд с трёхцветным флагом – это Корнилов со штабом, а за ним, чуть впереди пошёл в атаку Корниловский полк.
  - Ну, что лежим? – спросил Юра. - В атаку!
  Он поднялся, винтовку выставил вперёд и юношеским фальцетом запел:
  Дружно, корниловцы, в ногу!
  С нами Корнилов идет.
  Спасет он, поверьте, отчизну,
  Не выдаст он русский народ
  - Юрка, ложись, убьют! – кричал Коля.
  Юра не слышал. Трещали выстрелы. Вдруг Юра остановился и неловко завалился на бок. Коля захлебнулся криком, застыл и всё мгновенно осознав, поднялся во весь рост и продолжил песню:
  Вражья, нечистая сила,
  Став средоточием Зла,
  Русский наш Храм осквернила,
  Ум у людей отняла.
  За Колей поднялся весь Юнкерский полк и с песней повалил в атаку.
  Подоспела батарея, один выстрел, граната разорвалась точно над пулемётным расчётом, пулемёт умолк.
  Красные растерялись.
  - Господа! – закричал полковник Зимин. – Малыши пошли в атаку. Будем смотреть или поможем?
  Замёрзший и злой Партизанский полк встал и пошёл по снежному полю на красные цепи.
  Богаевский послал свой немногочисленный резерв на правый фланг.    Выселки были взяты. Но какой ценой! Тридцать шесть человек убито, больше сорока ранено.
  - Третье марта, сказал полковник Зимин штабс-капитану Переверзеву, - мне этот день надолго запомниться.
  - Понятное дело, два раза брали эти Выселки, - ответил штабс-капитан.
  На станции были захвачены вагоны с боеприпасами. Особенно обрадовались артиллерийским снарядам, они как раз кончались. И ещё тюки с женским нижним бельём, которое красные, наверное, хотели превратить в перевязочный материал. Проблемы нижнего белья в Добровольческой армии стояло особенно остро. Помыться удавалось редко, а сменить нижнее бельё было нечем.
  - Журавлёв! Штабс-капитан! – крикнул Переверзев. - Вам нижнее бельё требовалось. Выбирайте.
  - Но это же дамское.
  - Не привередничайте, штабс-капитан, большевики провозгласили равенство полов.
  - Я тут причём? А это, по-вашему, не грабёж? В чём вы вчера меня обвиняли?
  - Так бельё не рабоче-крестьянское, а буржуйское, то есть наше.
  Зимин рассматривал изящные женские панталоны в кружевах.
  - Полковник, - раздался сзади насмешливый женский голос, - это вы себе?
  - А кому же? – сказал Зимин оборачиваясь.
  Перед ним гарцевала на вороном коне баронесса де Боде, вокруг неё толпились «офицерочки».
  - А на вас налезет, Виктор Витальевич?
  - Думаю, самый раз будет. Зачем здесь такой разрез? – задумчиво сказал он, разглядывая прорезь с нахлёстом влево между штанин.
  - Полковник, вы не знаете, как устроены женщины? – сказала, улыбаясь, высокая черноволосая «офицерочка».
  - Зинаида, я знаю, как устроены женщины. Своему жениху лучше что-нибудь подберите. Так, а вы, барышни, проходите дальше, может быть, и себе что-то подберёте.
  - Берите вот эти, полковник, с кружевами, рюшами и бантиком. Бантик особенно подчеркнёт ваше мужественное лицо.
  «Офицерочки» перешёптывались и хихикали, Зимин покраснел до ушей.
  - Хорошо, воспользуюсь вашим советом, Зинаида.

  Вечером в Журавской в братской могиле хоронили павших бойцов Партизанского полка. На кладбище вырыли большую яму, отслужили панихиду. В яму положили семь трупов, присыпали землёй и поперёк их ещё семь трупов, и так пока яма не наполнилась.
  Зимин прощался с Романом Щербиной. Не дождётся его жена и дети в имении под Смоленском. Да и есть ли то имение? И где сейчас его жена, дети?
  Вот лежат два друга Коля и Юра, мальчишки, кадеты Донского корпуса. Припухлые детские губы, пух на щеках, бесстрашные в бою, а к барышням подойти стеснялись, смотрели издалека. Всё! Успокоились навечно. Не надо им больше ни барышень, ни подвигов.
  Могилу сровняли с землёй, что бы не было заметно место погребения, что бы враги не надругались над мёртвыми.
  - Вот так вот закапали и забыли? – спросил, ни к кому не обращаясь, прапорщик Тулупов, в голосе слёзы.
  - А что предлагаешь, Пётр? – в свою очередь спросил Зимин.
  - Не знаю, - пожал плечами прапорщик, в голосе слёзы проступали всё явственней.
  - Через пару дней, князь, ты всё это забудешь, если, конечно, самого тебя не зароют. Это война, прапорщик, не мы это начали. Да, завоют в Ростове матери Юры и Коли, а ты, думаешь, матери красных не завоют? На радость кому-то русские убивают русских.