Гермоген Веселов Часть III Глава IV

Царь, Пётр Алексеевич, был занят тем что прогуливался по аллеям Летнего сада. Ну а чего вы хотели? Помните что заявил царь и Великий кнэйзэ, Иван Васильевич? Пусть и пребывая в статусе самозванца он сказал, что им, царям, за вредность молоко надо выдавать, что рабочий день у них ненормированный. Не знаю, выдавали или нет молоко царю Петру, но рабочий день у него, и правда, был ненормированным.

Увы, помимо ненормированного рабочего дня царь лишён многих маленьких радостей, которые простой человек просто не замечает. Например, он не может прогуляться по тому же парку в одиночестве. В обязательном порядке хвостом вьётся свита, плюс охрана. Оно конечно, когда один раз это может быть и приятно, а когда постоянно?

***

Если уж гулять, то царь Пётр любил это делать с Александром Данилычем Меншиковым. Умный муж, хоть и жулик. С ним завсегда можно поговорить, и не только на государственные темы. Поговорить, обсудить то или иное событие, как будущее так и произошедшее. Но сейчас Данилыч находился в Москве куда отъехал по делам оружейным. Поэтому сегодня царь Пётр прогуливался в одиночестве, почти, прилипшая как тот банный лист свита не в счёт.

Дабы не мешались, не путались у государя под ногами и не лезли со своими просьбами гуляющие в саду были оттеснены богатырями-гренадёрами. Кричать, прославлять государя было строжайше запрещено самим Петром, не любил он этого. Поэтому гуляющая, верноподданная, в небольшом количестве, толпа молча взирала на государя.

***

Богатыри, это про гренадёров, они конечно богатыри, но не так чтобы очень оказывается. Внезапно один из них отлетел в сторону как пушиночка и перед государем предстала дама возрастом лет около тридцати. Высокая, телесами плотная, справная. Лицом миловидная, но это не самое главное. Самым главным в её образе были глаза. Ах, какие это были глаза! Тёмно-зёлёные, горящие неведомым огнём. Всё это царь Пётр заметил, и для себя отметил.

- Государь! - воскликнула женщина и попыталась упасть перед царём на колени.
- Не вздумай! - остановил её царь. - не люблю.

Женщина оставила эту попытку и вместо неё сделала перед царём книксен, правда довольно-таки неумело. Стоит ли говорить, царя Петра заинтересовала столь решительная женщина не побоявшаяся охранника гренадёра. Более того, она отшвырнула его как подушку с дивана.

«Вот кого надо с посольством отправлять. - весело подумал царь Пётр. - Кого хочешь убедят».

Настроение, до сих пор омрачаемое государственными думами, улучшилось и царь Пётр не стал гнать прочь решительную женщину:

- Здравствуй. - улыбаясь поздоровался он. - У тебя ко мне какая-то просьба, или претензия? Говори, не бойся.

***

- Просьба, государь, просьба. - женщина опять сделала книксен и опять неумело.
- Кто  такая?
- Мария Заиграева, государь. Вдова майора твоей армии, майора Николая Заиграева.
- Вдова, говоришь? - задумчиво сказал царь Пётр.
- Вдова, государь. - глядя царю в глаза ответила майорша Заиграева. - Супруг мой, майор николай Заиграев, сложил голлову на поле брани в твою славу и во славу государства.
- Обидел кто?
- Обидел, ой как обидел, государь — по бабьи вздохнула майорша.
- Кто? Говори! - повысил голос царь.
- Офицер один.
- У меня много офицеров.  Говори, кто таков?!
- При тебе состоит, капитан Гермоген Веселов. Он и обидел. - опять вздохнула вдова, и было видно, на глазах выступили  слёзы.
- Есть такой. - кивнул царь. - И чем он тебя обидел.
- Не приходит. - теперь уже вдова плакала в открытую. - Я ему столько писем написала, столько писем, а он не приходит и не приходит.
- Ну а я чем тебе могу помочь? - удивился Пётр.
Всё ясно, разонравилась вдовица, а может получше нашёл. Ай да Гермоген, каких богинь покоряет.
- Прикажи ему, государь, чтобы пришёл. - упавшим голосом произнесла майорша.

Строгий, крутой характер подразумевает под собой как безграничный гнев, так и безграничное веселье. В другой ситуации царь Пётр наверное упал  бы от смеха. Но сейчас перед ним была  дама, и он лишь усмехнулся, сдержал себя.

***

- В этих делах, Мария, не я царь. - тем не менее весело сказал Пётр. - Это совсем другое царство, и царь там другой.
- А кто? - недоумённо спросила майорша.
- Амуром зовут. - ответил царь и теперь уже рассмеялся. - Не могу я Гермогену такое приказать, нельзя царям меж собой ссориться.

Сказал и сделал знак кому-то из  свиты, терпеливо дожидавшейся окончания разговора на почтительном отдалении. Сейчас же из той свиты выскочил секретарь и подбежал к государю.

- Оповестить вдову, Марию Заиграеву, о ближайшей ассамблее. - приказал Пётр.
- Но государь… - начал было секретарь.
Он имел ввиду, что по  статуту ассамблеи на неё не дозволялось кого-либо приглашать, каждый был волен приходить сам, без приглашения.
- Знаю. - всё также строго, по царски, сказал Пётр. - Я приглашаю. Мне можно.
И позабыв о секретаре, который кланяясь начал пятиться в сторону свиты сказал вдове:
- Будет ассамблея, за тобой пришлют карету. На ассамблее той танцами тоску разгонишь, повеселишься. Глядишь, и поможет тебе царь Амур. - улыбаясь сказал Пётр.
-  А Гермоген будет? - нерешительно спросила майорша.
- Не знаю. - ответил царь. - Сама слышала, ругается секретарь, приказывать пришлось. Нельзя приглашать на ассамблею, статут у неё такой. Для тебя исключение.
- Благодарю. - майорша опять попыталась упасть на колени, но вовремя передумала. Видать вспомнила нелюбовь царя Петра к подобным проявлениям верноподданичества.
- Всё. Иди. - сказал как отрезал царь и продолжил прогулку.

***

А что Агафья? А ничего Агафья! Сравнили вдову майора Заиграева, офицера, майора сложившего голову на поле брани за царя и отечество и Агафью, крепостную, безродную девку. Ну что взять с Агафьи, если у неё даже фамилии нет, если она даже родителей своих не помнит? Так ведь? Так-то оно так, но, давайте не будем спешить и уж тем более загадывать. Неблагодарное это дело, загадывать наперёд.

Влюбилась Агафья в Гермогена, вот ведь какая петрушка. Тогда, в поместье боярина Асташнова, она бросилась к Гермогену с просьбой, чтобы он выкупил её, потому что не хотела стать откровенной наложницей, а всё к тому и шло. Боярин через управляющего объявил соседям, что хочет распродать почти всех из дворовых людишек, потому как теперь они ему без надобности.

Соседи потянулись в поместье боярина с тем, чтобы осмотреть товар, тьфу ты, слово-то какое, прицениться. На Агафью обратили внимание сразу несколько помещиков. А что, девка молодая, кровь с молоком, из себя ладная, красивая. С такой и в постели  не соскучишься, да и вообще. Опять же, перед соседом можно будет покупкой похвастаться. Так что ничего хорошего не ждало Агафью. Но видимо боженька не забыла о ней, Гермогена прислал.

***

По приезде в Петербург, ошарашенная большим городом и не менее большим количеством людей первое время Агафья ходила откровенно ошалевшая. Но постепенно привыкла, освоилась, стала по сторонам смотреть. И вот в одной из сторон увидела Гермогена.

Молод, статен, красив. Офицер, ишь ты! Но не это было главным для Агафьи. Более всего она обратила внимание на то, что новый барин её не кричит, не капризнисает, не лютует. Бывает денщика Федьку побьёт, но там всё по заслугам. А так чтобы кулаки зачесались, ни-ни.

Придёт домой со службы, переоденется в домашнее, ужин спросит. Агафья ужин-то подаст, прислужит, уберёт. А после ужина Гермоген садится в кресло и сидит, как тот пень в лесу, не шевелится, в окно смотрит. Жалко стало Агрофене Гермогена. Ну а где жалость, давно известно, там у женщины любовь начинается.

Но, видит око да зуб неймёт, вот ведь в чём печаль-то. Гермоген, мало того что барин её, он ещё и дворянин, и офицер. А она кто? Девка дворовая. И дело тут не в девичьей гордости. Да плевала Агафья на ту самую гордость! Да она первой ему призналась бы, а дальше, а дальше будь что будет. Дело в, Агафья не знала этого слова, в неравенстве между Гермогеном и ней.

Нет, ничего такого со стороны Гермогена не было: силком в опочивальню не тащил, намёков срамных не делал. Даже не смотрел на Агрофену похотливо, иногда ей даже было обидно. Неужели она вся такая корявая, что молодой парень на неё внимания не способен обратить? Вот и пытались ужиться в Агафье жалость к Гермогену, к его одиночеству, и жалость к себе, до сих пор им незамечаемой. Оставалось ждать. Ну что ж, ждать так ждать. Чего-чего, а это делать женщины умеют делать очень хорошо.