Во всём виноват Колобок Часть III Глава III

невесты и в последующие жены отыщется, но в одном экземпляре? Конечно же нужна одна, но нужна единственная, а тут бери, что дают. Вроде бы как жениться надо будет, а выбора–то и нет. Не ахти какая ситуация, уж лучше одному, нежели чем так. Мало того, что своих три головы, которые между собой никак договориться не могут, так ещё три штуки появятся. А если вредные? Вредность, она почему–то больше женщин любит, а потому и присуща им в большей степени, во всяком случае мужчины так считают.

Картина будет, даже неизвестно с чем и сравнить: три головы с одной стороны и три с другой и мало того, что в варианте «три на три» договориться не могут, так ещё и между собой постоянно скандалят.

И не забывайте: если появилась невеста ставшая женой, то обязательно где–то неподалеку должна быть и тёща. А если и тёща с тремя головами, что тогда? Нет уж, лучше одному век вековать, чем добровольно лезть в мартеновскую печь. Может быть именно так и думал Змейка, а может как–то по другому, неизвестно.

***

Однажды Соловейка пошутил, мол тебе, Змейка, непонятно сколь жен положено: если смотреть выше пояса, то три, потому что головы три, а если смотреть ниже пояса, то одна, потому что, короче понятно почему. Змейка как–то отшутился, но было видно, обиделся.

Дело конечно не в том сколько и чего находится как выше пояса, так и ниже его, дело в том, что будь ты хоть кто, хоть Змей–Горыныч трехголовый, плохо жить одному, не должно быть такого.

Не зря говорят: вторая половинка. По своей сути все живые существа, и Змейка не исключение, половинками и являются. Нужна им, ох как нужна вторая половинка, чтобы стать единым целым. А то получается, взять тех же людей: одинокий человек, это как если он имеет одну ногу и пытается на ней ходить. А на двух ногах идти–то и проще, и удобнее, и приятнее. И больше шансов, что дойдешь туда, куда собирался изначально, а не окажешься в какой–нибудь канаве, потому как идя на одной ноге туда гораздо проще можно свалиться. Вот и выходит что: нет половинки – нет второй ноги, инвалид получается, а то и вообще, урод. Одним словом, непонятно и запутанно со всем, что касается личной жизни Змейки, а по другому в таких делах и не бывает.

А взять того же Соловейку, Соловья–Разбойника, если уж «мыть кости», то пусть уж всем достается, то у него картина ещё более непонятная. чем у Змейки. Так и подмывает спросить, мол, тебе–то какого рожна не хватает? И в деревне без сомнения спросили бы, но Соловейка жил не в деревне и служил не в деревне.

Видимо там, где он жил и служил, с этим было как–то полегче, в смысле, не так остро, не на уровне личной катастрофы вопрошающего это всё воспринималось. Хотя наверняка какие–то разговоры на эту тему среди Соловейки велись и практические шаги  по исправлению сложившейся ситуации предпринимались.

Не может такого быть, чтобы та воинская часть, или как там это всё называется, на самом деле была укомплектована одними холостяками. А если есть люди женатые, значит есть и жены которые на факт одиночества, как мужского так и женского, смотрят совсем по другому. Те так безответственны, как мужчины, а наоборот, в высшей степени ответственны и пытаются эту ситуацию исправить, привести к общепринятому и установленному Природой состоянию.

Сразу стоит сказать, что никакой тайной и безответной любви к Ольге у Соловья и в помине не было. Они–то и познакомились не сразу, хоть оба и жили в Лесу. Это когда Соловейка разразбойничался дальше некуда и чуть было не пошел по скользкой дорожке душегубства, Ольга вмешалась. Но и тогда каких–либо чувств к Ольге у Соловья не возникло. Оно и не удивительно, молодой был, непутевый, как говорится, без праздника в голове. А потом началась служба ратная, но и здесь всё как–то  было не так как у других.

Хоть из себя был Соловейка вида совсем не богатырского, но женским вниманием обделен не был, а как же, герой всё–таки. Оно конечно приятно, когда на тебя женщины внимание обращают и даже может быть влюбляются. Но влюбляются они в Соловья–Героя, пусть и Разбойника, который бусурман проклятых толпами с ног валит, а не в человека Соловья который, если посмотреть, самый обыкновенный и вовсе героем не выглядит.

И с кем же тогда собралась влюбившаяся идти рука об руку по жизни: с Соловьем, который герой или с Соловьем, который обыкновенный человек, хоть в силу своих талантов и необыкновенный? Если с героем, то и жить ей предстоит на поле боя, а там стреляют и вообще, неуютно как–то, поэтому не каждая на это отважится. А если с обыкновенным человеком, то ещё хуже – скучно и вообще, некрасивый он какой–то.

Вот и получилось, что в пору своей героической юности Соловей не удосужился жениться, а после так вообще стал напрочь засекреченным и даже если бы и захотел похвастаться своим геройством, то не смог бы этого сделать, подписку давал. На виду остался обыкновенный человек, малоинтересный, ну разве что зарплата хорошая, а так, ничего чтобы уж очень.

Может быть Соловейка и пытался найти спутницу жизни, а может быть и нет, неизвестно. Спрашивать об этом не то что не принято, неудобно как–то. Вот так и жил, и живёт, среди себе подобных, ну почти подобных, но один. А может потому и один, что не совсем подобен окружающим? Это можно сравнить с калейдоскопом где узоры не повторяются. Здесь тоже ситуации и причины не повторяются, у каждого свои.

Но как не крути, шансов, что у Соловья, что у Змейки прожить большую часть своей жизни не будучи неженатыми и одинокими было несравнимо больше, чем у Ольги.

***

Ольга, так та, ну если рассудить здраво, вообще оказалась в ситуации заранее определяемой как провальная и не имеющая вообще никаких шансов на благополучное разрешение. Посудите сами: ну как, живя в дремучем лесу где из людей–то практически никого нет можно встретить того самого, единственного?

Не стоит забывать то, что Ольга – женщина, а для женщины, в силу её природной мудрости, вторая половинка более важна чем для мужчины, потому что она более серьезно относится к жизни и несёт перед ней большую ответственность нежели чем, пусть даже самый ответственный мужик.

Конечно в силу того, что прозвали её Бабой–Ягой можно было бы отлавливать проходящих и проезжающих через Лес: допрашивать, расспрашивать, в глаза заглядывать, а неугодных в печке запекать. Но представьте сколько бы народу таким образом она извела за эти годы? Нужен–то один, единственный! А тех, которые неугодные, ну чем–то не понравились, ведь тоже кто–то ищет или ждёт и они ищут и ждут. Да уж, ситуация, нелепее не придумаешь. Может из–за того её и прозвали Бабой–Ягой, что на каждого встречного–поперечного не бросалась? А если бы бросалась, то как бы прозвали тогда?

Неизвестно, сама это Ольга придумала или подсказал кто. Можно сказать только одно, что шансов у неё не было, вернее был, но всего один. Ольга просто ждала, верила и ждала, ждала и верила. Что и как при этом происходило у неё в душе узнать не удастся никому и никогда, разве что дяде Саше, и то не всё.

Не то чтобы может показаться, но действительно, Ольга вроде бы ничего не делала для того, чтобы встретить свою любовь и шансов никаких не имела, а глянь, всё получилось.

А ведь «делать» вовсе не означает: бегать, махать руками, орать на всю округу да мужиков в печке сжигать. Ждать и надеяться, это тоже означает «делать», только делать по другому. Правда сил и времени для этого надо больше, не говоря уж о том, что завсегда появляются «блестяшки» красивые снаружи и пустые изнутри. Они появляются всегда и везде и не каждому дано рассмотреть их и пройти мимо.

А в результате случается то, что случиться не должно было, появляется он, единственный и желанный. Может быть это и есть чудо, а может быть вполне объяснимый результат дела сделанного по законам, которые никто объяснить не в силах. Опять калейдоскоп что ли получается?

Возможно Ольга была счастлива, об этом у неё надо спрашивать. А лучше не надо, вон, Соловей со Змейкой, без расспросов заметили, и радуются за неё, и вместе с ней радуются.