Сквозь огонь и лёд (Хроника Ледяного похода) ч.1

Корнилов перед его пленением австрийцами.
  С этими словами полковник передал Хаджиеву дубовую палку с изо-гнутой рукояткой. На палке красиво ножом было вырезаны слова: «Орлиное гнездо. 29 апреля 1915 г.»
  - Генерал дважды ранен в ногу, - продолжал полковник, - она ему должна пригодиться.
  - Спасибо, полковник, - сказал Хаджиев, - обязательно передам.
  - И ещё, поручик. Я видел генерала на переправе через Дон и на смотре. Согласитесь: что-то не хватает?
  - Да как-то, не заметил, - замялся текинец.
  - Не хватает значка, - снисходительно сообщил полковник, - у полководца должен быть отличительный знак, особенно в бою, что бы бойцы видели своего командира издалека. Это очень важно.
  - Пожалуй, я соглашусь с вами, полковник, вы правы, - сказал Хаджиев задумчиво. – Я доложу генералу.
  - Я уже говорил это генералу Романовскому, но он сказал, что у армии и Корнилова сейчас есть более важные дела, чем какой-то там значок.
  - Нет, что вы, полковник, это очень важно.
  Доложить об этом главнокомандующему Хаджиеву удалось только на следующий день.

    В это время на совете Корнилов говорил:
  - Я считаю, что для начала надо установить связь с Кубанской Радой. Кубанское правительство должно подчиниться вам, Михаил Васильевич, как представителю гражданской управления нового правительства России. Я помню, что вы там назначены главой вооружённых сил, но с тех пор, как вы там были, всё несколько поменялось. Теперь я главнокомандующий, а вы глава управления нового правительства. Во избежание трений между нами и Кубанской Радой сначала надо договориться с ними. Для этой цели предлагаю увести армию в Сальские степи, дать отдохнуть от зимних боёв под Ростовом, пополнить конный и людской состав.
  - Да, но для этой цели армию придётся разбить на мелкие части, - возразил Алексеев. – Зачем же тогда её надо было реорганизовывать здесь в Ольгинской? В Сальских степях небольшие хутора. Четыре тысячи в одном хуторе не поместятся. Не в зимней же степи отдыхать армии? К тому же, Германский и Турецкий фронт покидают революционно настроенные части. Большевики в Сальских степях нас могут разбить по частям, тем более что в их руках вся железная дорога.
  Начались жаркие споры и, в конечном итоге, победило мнение, что надо идти на соединение с войсками Кубанской Рады и там формировать новое правительство новой России. Это было окончательным решением.
  Но окончательное решение было поколеблено на следующий же день. Из Ростова прибыл походный атаман войска Донского Пётр Харитонович Попов с полутора тысячами казаков. Он наотрез отказался уходить с Дона. Опять вечером собрались на совет. Из Новочеркасска к этому времени прибыл генерал Александр Сергеевич Лукомский, который сообщил, что Донского правительства больше нет, Новочеркасск  захвачен большевиками. Атаман Войска Донского Назаров Анатолий Михайлович, выбранный вместо покойного Каледина, арестован и судьба его неизвестна. Лукомский предложил свой вариант развития событий: Попову идти в Сальские степи, а Добровольческой армии направиться за реку Маныч в станицу Великокняжескую, расположенную поблизости от Сальских степей и в относительной близости к Кубанскому краю, но далеко от железных дорог, захваченных красными. В станице Великокняжеской Добровольческая армия отдохнёт, наберётся сил и свяжется с Кубанской Радой. А там, смотря по обстоятельствам: или направиться в Екатеринодар или, если на Дону вспыхнет антибольшевистское восстание, на Ростов и Новочеркасск. Алексеев нехотя согласился, но с условием, что Лукомский направиться в Екатеринодар для установления контактов с Кубанской Радой, а Добровольческая армия сначала пойдёт на станицу Егор-лыкскую, где находятся склады с боеприпасами, а уж оттуда направиться в станицу Великокняжескую. Корнилов с радостью согласился, на душе у него полегчало. Тут же был написан приказ о выступлении. Попов с казаками в этот же вечер покидал станицу.
  Корнилов проводил Попова, и стоял на крыльце, любуясь на звёздное небо.
  - Сердар, - сказал Хаджиев, - ко мне после журналистов обратился один старый полковник, с которым по его словам, вы воевали в Карпатах.
  - Леонид Львович, должно быть, я его вроде видел вчера.
  - Не знаю, сердар, он не представился. Так вот, он передал вам эту палку на память о Карпатах.
  Корнилов повертел палку в руках:
  - Спасибо, полковнику. Опора нужна, нога ранена, бывает, что уж очень болит. Раны зажили, а боль осталась. Из-за этого в седле не крепко держусь, стыдно перед армией.
  - Боевых ранений стыдиться не надо, - сказал Хаджиев. – Ещё полковник сказал, что вам необходим значок, что бы армия видела, где вы находитесь.
  Корнилов поглядел в звёздное небо. Ему привиделся Петроград, август прошлого года, Зимний дворец и красный флаг на флагштоке. Это означало, что Керенский на месте. Красный флаг для него, Корнилова, это развал России, армии, старой жизни. Старая жизнь, может быть, была и не самая лучшая, Февральскую революцию, он принял, надеясь, что жизнь в России измениться в лучшую сторону. Не изменилась. Большевики захватили власть в октябре, а Керенский, как все и предполагали, оказался болтуном и тряпкой. Красный флаг для Корнилова, это смута, кровь, грязь и поражение. Вокруг красные революционные армии, полки и отряды с красными флагами.
  - Значок… Зачем? Тогда уж, Хан, трёхцветный национальный флаг.
  Корнилов вернулся в дом. Наступило время ужина. Корнилов отломил краюху чёрного хлеба, сел за стол и стал жевать его, запивая водой, обдумывая решение о флаге. Наконец, достал деньги и сказал:
  - Возьмите, Хан. Распорядитесь купить материал и пусть сошьют нам трёхцветный флаг. Да, и этот полковник, найдите его, пожалуйста.
  - Будет исполнено, сердар.
  Хаджиев козырнул генералу, развернулся и вышел.
  В этот день было закуплено девять аршин материи и всего того, что необходимо для изготовления флага.
  На другой день трёхцветный бело-сине-красный национальный русский флаг с вышитым на нём словом «ОТЕЧЕСТВО» был передан в руки генерала Корнилова.
  Главнокомандующий развернул триколор и залюбовался им.
  Флаг был передан туркменскому личному конвою Корнилова.
 
  Тихая размеренная жизнь в станице Ольгинская, к которой успели привыкнуть, закончилась. Настал последний спокойный вечер для Добровольческой армии.
  Полковник Зимин и три его командира взводов – два подполковника и капитан – пили с хозяином куреня самогон, закусывая его квашеной капустой и картошкой. За это они отдали швейную машинку фирмы «Зингер». Эту машинку они отбили в Ростове у каких-то бандитов. Хозяина у машинки не нашлось. Оставлять её на улицах Ростова было глупо, вот они и тащили по очереди бандитскую добычу с собой. А теперь представился подходящий случай - избавится от неё. Все партизаны Зимина получили по пол стакана самогону, для согрева, а сам Зимин со своими командирами взводов за японскую винтовку, в довесок, взял ещё бутылку того же самогона.
  - Да я бы с вами пошёл, - жалко оправдывался хозяин, здоровенный чернобородый казак, - а как большевики нагрянут? А здесь жена, хозяйство …
  - А убережёшь? – спросил Зимин. – Я имею ввиду хозяйство. Больше-вики придут – ограбят. Вон у станичников ваших мы закупали лошадей, телеги. А цены вы ломили! Креста на вас нет! А большевики, они же Бога отменили! Они просто придут и возьмут.
  - Да не вериться как-то, ваше высокоблагородие. Как так возьмут? Я же хлебороб! А они за трудящихся.
  - А мы кровь за Россию проливали своего удовольствия для? – спросил Роман Щербина, один из подполковников.
  - Мы не по разу раненные, - добавил капитан Игнатов.
  - А это, господа, трудом не считается, - съязвил Зимин, - мы сидим на шее хлеборобов. Кровопийцы мы, господа! Мироеды!
  - Да война-то не понятно за что, – отмахнулся хозяин.
  - А мы с тобой, Тимофей Фёдорович, военного сословия,- ответил Зи-мин. - Нас не спрашивают: справедливая война или нет! Моему предку триста лет назад царь Михаил Фёдорович землю дал, что бы ему служи-ли, а не задавали вопросы. И вам, казакам, эту землю дали, что бы вы служили.
  - Нашим добром, нам и челом! – хмуро сказал Тимофей Фёдорович.
  - Это неважно, как там ваши предки с царём договаривались. Главное, что вы согласились служить. Вот ты говоришь, что твоего отца в Болгарии убили, в Турецкую? А ему нужны были эти болгары?
  - Так гутарили – братья.
  - А теперь эти братья на стороне германцев, против нас.
  - Я и гутарю, что война не правильная.
  - Ладно, давайте выпьем, - сказал другой подполковник по фамилии Машаров.
  Тимофей Фёдорович разлил по гранёным стаканам самогон, молча выпили.
  - А вот пришли большевики и сказали: «А поделись-ка ты, господин Зимин, помещик, своей землицей». А почему я должен ей делиться? И к вам, казакам, придут большевики и скажут: «А поделитесь вы с иного-родними своей землёй».
  - А при чём здесь иногородние и наша казачья земля? – не понял Тимофей Фёдорович.
  - А причём здесь моя земля и крестьяне? А я тебе скажу при чём! Ленин как сказал? Если отобрать у помещиков земли и отдать их крестьянам, то наделы крестьянские вырастут в два раза. В среднем будет по четырнадцать десятин у каждого. А что большевики про казаков говорят? Казаки – это народ-помещик. А вот придут к тебе большевики и скажут: «А дай нам, Тимофей Фёдорович, земли, лошадей, телегу, инвентарь разный. Ты же хлебороб, Тимофей Фёдорович, трудящийся. И мы трудящиеся, мы товарищи тебе, а с товарищами надо делиться. У тебя много всего, а у нас ничего нет. Вот ты нам и дай».
  Зимин пьяно засмеялся.
  - Дай! Кусай!- Тимофей показал кукиш, - А если я не желаю?
  - А тогда ты им не товарищ и на тебя куска свинца не жалко.
  - Нет, не верю, ваше высокоблагородие. Это ты, офицер, наговариваешь! Большевики они за всеобщую справедливость. Так нас на фронте агитировали. Что бы всем хорошо было.
  - Да я, мы, разве против справедливости? Не против! Но не за наш счёт. Чем богаче население, тем богаче государство!
  - Богат Садко-купец, но богаче его Господин Великий Новгород! – пьяно сказал капитан Игнатов.
  - Во! Он с Новгорода, он знает, - сказал Зимин. – Раздай, государство, свои земли своим подданным. Они на них работать будут, налоги платить и ты, государство, разбогатеешь.
  - И нам за наш труд ратный, чего-нибудь подкинешь, - сказал подполковник Щербина.
  - Какая же тут справедливость, - продолжал Зимин, - если меня до нитки обобрать, а ещё и жизни лишить, что бы ни возмущался?
  Зимин опять пьяно засмеялся.
  - Ох, загадки ты задаёшь, ваше высокоблагородие,- почесал затылок Тимофей Фёдорович.
  - А ты думай, казак, думай. Да смотри, как бы поздно не было.

  А женский батальон расформировали. Корнилов считал, что женские батальоны на войне годятся только для охраны чего-нибудь воинского глубоко в тылу. Но тыла у Добровольческой армии не было, и охранять было нечего. Добровольческая армия жила по принципу – всё своё ношу с собой.
  Корнилов говорил:
  - Глупость Керенский удумал в прошлом году – баб в армию брать! И без них хлопот хватает. В демократию играл, гад. Всё угодить хотел союзникам: Англии да Франции. Баб на фронт погнал! Им рожать надо, а они под пули лезут! Из пятнадцати девок – сколько до конца войны до-живёт? Их, по-хорошему, домой