больнице?
— Что случилось? — перехватило у меня дыхание.
— Хутор Ковалёвка, второе отделение. Приемные часы с десяти утра до двух дня.
И положила трубку.
Я растерялся. Какая еще Ковалёвка? Я прежде только слышал, что есть такая психиатрическая больница в хуторе Ковалёвка.
Я перезваниваю, но трубку не берут и не отвечают.
— Я приеду, через два дня! Мать в больнице, говорю я Дикому и еду в проклятую Ковалёвку.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Я толком не знаю где Ковалёвка. Только приблизительно, но нахожу в Яндексе, что с пригородного автовокзала в Ростове — на — Дону в десять утра отходит автобус. Мне удобно, с Тузлуков идет маршрутка как раз до пригородного вокзала. Весь на нервах я приезжаю на пригородный вокзал к десяти. Бегу и спотыкаюсь боясь опоздать автобус.
На остановке особенные пассажиры. Это по части престарелые сгорбленные люди с уставшими и выплаканными глазами. Они все словно навьючены сумками с передачами для родных. Многие годы в мороз и в жару они приходят на эту остановку и едут к сыновьям и дочерям, у которых теперь новый страшный и горький дом.
Они покорно принимают, что их самых родных и дорогих людей записали в больных сумасшедших. Они не перечат врачам. Они уже смерились, но не бросили своих детей. Это какой-то подвиг, за который не дают наград и нет почета в обществе. Им сто раз уже говорили противные соседи и злые знакомые, чтобы отступились, бросили и отказались от своих детей. Но мать однажды прижавшая к груди свое дитя никогда не оставит свое чада, пусть ему уже за сорок или все пятьдесят.
Меня охватывает отчаянье. Автобус приходит в назначенный час, и мы все вместе словно похоронная процессия едим в больницу, хоронить надежду.
За окном пролетают дома, улицы и прохожие. Даже если все эти люди за окном узнали бы о боли и скорби тех, кто был в автобусе. Узнали, куда мы едим, не один не остановился бы, ведь когда-то облачив свое сердце в панцирь цинизма, человек не желает неудобного не желает огорчаться по пустякам, и предпочтет не знать о несчастьях, которые не касаются его самого. Ему этому случайному прохожему станет легче и удобней посчитать этих пассажиров такими же больными и никчёмными как их дети. Сумасшедший это приговор не только больному это приговор всей его семье, но только не обществу и не системе. Никто и никогда не задумается, что человек может помешаться от равнодушия окружающих. Может сойти с ума от горя или просто потому что не нашел себя в жизни. Да просто когда предали.
И дорогой я думал о матери и ее судьбе и представлял ее молодой.
Лариса собиралась на танцы за ней пришла подруга Лена и по дороге на танцплощадку стала говорить:
— Ты в прошлый раз не пришла, а там один парень.
— Что за парень?
— Рштуни звать?
— Как? И не выговоришь!
— Выговоришь, если захочешь! Одет с иголочки во все заграничное!
— И что с того, у меня мама не бедная! С кем он танцевал?
— В том то и дело не с кем у него какая-то тайна!
— Да нашелся рыцарь печального образа!
— Если он сегодня будет, познакомься с ним!
— Еще чего не хватала, чтобы я первой знакомилась, — ответила Лариса а сама заинтересовалась.
Играла музыка и танцплощадка веселилась. Лена показала Ларисе Рштуни.
Невысокий молодой человек в джинсах и модной вельветовой рубашке курил и не танцевал, но когда заиграл медленный танец, сам первый подошел и пригласил Ларису на танец.
— Нравиться, музыка? Меня зовут Рштуни!
— Лариса!
— Ты красивая!
— Спасибо! Ты тоже ничего!
Рштуни засмеялся, Лариса ответила веселым смехом и после танцев Рштуни пошел провожать Ларису домой.
— Ты не местный?
— Армянин из Еревана!
— Хорошо, говоришь по-русски!
— У меня родители преподаватели!
— А что ты делаешь на Дону? Учишься?
— Нет, я служу в армии?
Лариса удивилась.
— Увольнительная! — ответил Рштуни.
— Откуда прикид?
— Из Америки дедушка прислал!
— Блатной?
— С чего ты взяла, я художник, служу писарем. Хочешь, я нарисую твой портрет?
— Хочу! Где?
— В воинской части, у меня мастерская!
Лариса рассмеялась, но ей понравилось предложение, пробраться воинскую часть.
При расставание Рштуни смущаясь поцеловал Ларису робко в губы.
Лариса не спала всю ночь и думала о необыкновенном молодом человеке.
На следующие выходные они с Рштуни не пошли на танцы, а пробрались в воинскую часть и Рштуни рисовал с Ларисы портрет.
Полгода Рштуни не намекал и не притрагивался к Ларисе. Они гуляли до питухов, а потом Рштуни счастливый шел двадцать километров до воинской части. Когда они стали близки, Рштуни расплакался, Лариса оказалась не девственницей.
— Зачем нужна была это комедия? — спросил Рштуни.
— Теперь ты меня бросишь? — заплакала Лариса.
Как Лариса могла признаться, что в четырнадцать лет ее девочкой, затащил за гаражи восемнадцатилетний выродок сосед и повалил на землю, закрыл рот, разорвал платья и изнасиловал.
Отец Ларисы был человеком практичным и трезво смотрел на вещи. Алексей Прокопович состоял в партии и занимал пост. Он не дал ходу дела. Мать насильника пришла и попросила:
— Пощадите! Дело молодое! Зачем судьбу парню ломать! — сказала женщина. — У вас положение!
— Да, я отец, но вы пользовались, раскошеливайтесь.
Мать насильника протянула тысячу рублей.
— Мало будет, она у меня единственная, первенец!
— Хорошо вот еще двести рублей, больше нет!
— Ладно, войду ваше положение, — ответил родной отец изнасилованной дочки и спрятал деньги.
А спустя много лет, бывший насильник, раз соблазнив свое черное сердце, снова надругался, но на этот раз вовсе убил совсем кроху годовалую девочку сожительницы.
— Нет, — ответил Рштуни, Ларисе. — Женюсь!
Но втайне уже для себя все решил, но не нашел смелости признаться.
А через два месяца Лариса сказала:
— Я беременна!
Рштуни потерялся, но взял себя в руки и сказал:
— Хорошо, мы поженимся! Мне осталось служить восемь месяцев, потом мне надо потопать Ленинград в университет на юридический! Мама так хочет! Я поступлю и привезу тебя в Армению и все расскажу.
Мальчик родился здоровый, Рштуни стоял под окнами роддома и плакал, не зная от счастья или от горя, он так и не решился вот так взять и привести Ларису домой.
Служба окончилась и Рштуни уехал в Ленинград.
Лариса ждала, месяц другой, а потом взяла маленького сына, завернуло в одеяло и на самолет Ростов — Ереван.
Большой двухэтажный дом в Ереване стоял все ровно, что не преступная крепость и в этой крепости был свой свод правил и обычае. Ларисе не предложили даже раздеться. Рштуни был в Ленинграде и так не сказал ничего о сыне семье. Бабка Артура мать Рштуни пожилая властная женщина откуда-то сверху, словно это был приговор небес, не спускаясь со второго этажа, объявила, бросая, словно камень в низ, где стояла Лариса и держала на руках ее маленького внучка первенца.
— Это дом не Рштуни и тем более не, — и женщина состроила гримасу. — Как вы его назвали? Артуром! Так и не его!
Лариса, словно побитая собака, прижимая к груди ребенка, вернулась обратно не с чем.
— Зачем ты это сделала? — спрашивал Рштуни по телефону. — Надо было подождать!
— Что ждать, если у тебя нет смелости! — плакала Лариса в трубку.
— Я сказал бы!
— Ты мне соврал!
— Нет!
— Я буду помогать! Я вышлю тебе денег!
— Мне не нужны деньги, мне нужен муж! Ребенку нужен отец!
Рштуни высылал деньги, и каждый раз просил еще подождать.
Прошло два года, дело не сдвинулось с места, все ограничивалось только звонками, и матери Ларисы было обидно и больно смотреть на дочь, в сердце которой уже долго не наступал рассвет, она не с кем встречалась и не пыталась принять попыток, чтобы построить личную жизнь.
— Сами воспитаем! — решила Зинаида Яковлевна и однажды сказала Рштуни по телефону, чтобы он больше не звонил.
Он больше и не звонил, а через полгода пришла весть, что он женился.
Лариса престала за собой следить, словно похоронила себя заживо.
Я рос, проходили годы и как свет надежды — луч из облаков была новая встреча Ларисы с другим молодым человеком Александром.
Александр был младше, отслужил на флоте и влюбился в Ларису с первого взгляда.
— Чудная она, и с ребенком на руках! — встревали друзья и знакомые. — Черт знает что! Ты молодой, найдешь себе! Не такая жена, должна быть, да и вовсе не может она быть такая женой! И ребенок у нее от не русского! Нагуляла! И тебе нагуляет! Будешь ходить, потом моргать!
Но не слушал молодой человек слов тех, с первого мига, он полюбил, Ларису за какую-то прямо детскую легкость и безоблачность. Родители были против!
Но свадьба состоялась. Их семейная жизнь не складывалась. Привыкший к заботе и ласке и к материнскому уходу молодой человек, встретил, вот что именно ребенка, прозрачность, за которым самим нужно было смотреть, держать глаз до глаз. Придет с работы, нет ее. Черт знает, где она! Вернется. Спрашиваешь, где была, не помнит или сочиняет. Отношения расстраивались, Лариса забеременела. Появилась надежда. Но истинно как не была и не стала она матерью, одному своему сыну она не стала другому, однажды изуродованная извергом и преданная родным отцом, который ее потом бросил, сбежав с любовницей и прихватив собой казённые деньги.
— Хотели внука! Воспитайте! — говорила Лариса и оставляла на пороге бабки двух годовалого Сашеньку. Малыш плакал, просил матери, бабушка, Надежда подолгу не могла успокоить внука и сердце ее надрывалась и горечь перехватывала дыхание. А потом уже черт знает как, Ларису посадили в тюрьму. Преступление то была забавой, словно игрой. И воровала Лариса из-за обиды. Поссорится с подругой, уйдет та на службу она залезет к ней домой и обворует ее. Так тогда и вышло. Она унесла набор кастрюль полкило сахара, а у другой подруги соленья. Сложила на тачку и укатила. Были и еще кражи, но все так же, не значительные, походившие больше на хулиганство. Но Ларису с двумя несовершеннолетними детьми на руках все ровно посадили.
Из тюрьмы она писала письма.
«Как, где мои голубочки сизокрылые? Один черненький другой беленький, освободят меня, и заберу, и станем жить вместе».
Лариса пришла с тюрьмы. Какие приходят из этой тюрьмы? Смотришь на все, как во тьме щуришься, идешь как по туннелю на ощупь.
— Здравствуй Лариса! — здоровались знакомые на улице.
— Здравствуйте!
— Как дела твои?
— Хорошо, привыкаю! Кажется, что небо на тебя сейчас свалится так оно не привычно после тюремной камеры, все большое и огромное.
— А как ты ходила, проведывала, Сашеньку своего?
— Завтра иду, мама купит гостинцев и иду!
Так вышло, что пока Лариса сидела в тюрьме дом ее обокрали, вынесли все вплоть до вилок с ложками. Возмездие то или черт знает что, но было.
Зинаида Яковлевна одевала на дочь свою большего размера кофту, подворачивала рукава. Юбка по щиколотку в руках пакет с гостинцами, все ровно как бродяжка с узелком, так она пришла и постучалась в дом, где жил ее бывший муж с новою женой.
— Мама, мам к нам тетя какая-то пришла! — встретил Сашенька Ларису.
— Я твоя мама, вот гостинцы тебе принесла!
Мальчик с любопытством посмотрел, испугался и убежал.
И раздавалось из комнаты:
— Мама, мама!
Они все испугались, что Лариса потребует Сашеньку, написали заявления в милицию, участковому, что, мол, так и так, разбивает семью, уголовница!
Больше Лариса, некогда не приходила.
Спустя много лет она позвонила
