меня, и я подолгу мог молчать и порой приходил с прогулок очень грустным, но, ни когда, ни в чем не признавался и не жаловался.
— Что случилось, с моим королем Артуром? — улыбаясь, наивно спрашивала Лариса, отчего-то считая, что все хорошо. Она начинала чащи болеть и многое не замечала.
Я с надеждой поднимал на мать глаза и спрашивал.
— Я, правда, король?
— Конечно ты король. Король Артур! Ты вырастишь, и я подарю тебе корону.
— Мама я не хочу корону! Я хочу меч! — серьезно говорил я, словно меч мне нужен был не для забавы, а для чего-то очень важного.
— Сыночек, а зачем тебе меч? — недоуменно спрашивала Лариса.
— Чтобы сражаться! Чтобы… — и я прятал глаза наполнявшиеся горькими слезами.
А потом все ровно шел во двор.
— Я все понял мамочка, я буду во дворе.
— Да, и вынеси мусор.
Я с ведром вышел во двор, на лавочке сидела местная ребятня. Так вышло, что все соседские ребята, были, взрослея Артура, кто на два года кто на целых пять у всех отцы и вообще….
— О! Армян мусор выносить, идет! — встретили ребята черноволосого соседа. — Армян, Армян!
Я быстро пробежал мимо обидчиков, чтобы не слышать горькие слова.
Выбросил в бак мусор и долго не хотел возвращаться, но надо было идти.
— Я король, король Артур, — шептал Я себе, и становилось не так страшно.
— Эй, стой! — окликнули меня сорванцы.
— Да он снова убежит, — засмеялся один мальчик. — Трус! Трус!
— Я не трус! — выкрикнул я. Я кроль!
Детвора засмеялась.
— Какой еще король?
— Король Артур!!!
Один, что был постарше, хитро улыбнулся, что-то задумав.
— И что не боишься? — спросил он.
— Нет, король Артур ничего не боится, — ответил я.
— Но тогда подойди, иди сюда, если ты король! Король Артур!
Я почувствовал, что меня сейчас горько обидят, что неспроста меня подзывают, сердце кричало, что это ловушка, но «король Артур» и я подошел.
— Если ты кроль тогда получи! Вот тебе корона! — закричал подросток, выхватил из детских слабых рук помойное ведро и надел его мне на голову.
И весь двор утонул в детском смехе.
Так было обидно и больно, что я зарыдал так и, продолжая оставаться с ведром на голове.
И еще с большим всесильем и смехом детвора наградила меня отчаяньям и горем.
Я сбросил ведро на землю, и со всех ног побежал обратно домой.
Заплаканный весь в слезах Я вбежал в квартиру. Быстро прошел прихожую и спрятался я в комнате.
— А где ведро? — спросила Лариса. Сынок ты, что потеря ведро?! Ты что не отвечаешь?
Я выбежал из комнаты.
— Я хочу меч! Я хочу меч, меч!!! — закричал я во сне и проснулся, увидев себя во сне ребенком.
Я вырос и мог постоять за себя, но то чувства все обшей несправедливости, что меня окружала, требовала решительных действий. Меч явился сам собой. Я поднялся с постели на рассвете. Закаблуков спал. До электрички, до города было два часа.
Я оделся и пошел на Дон. Мне хотелось еще раза искупаться, словно на прощание и так когда я хотел сил, чтобы Дон батюшка благословил меня своего непокорного сына. На душе было покойно. От воды шёл пар. Я вошел по пояс в оду и нырнул. На сердце лёгкость и ни одной дурной мысли, что все так и надо. Дома под кроватью лежала бомба и через считанные часы я взорву бомбу на службе в церкви.
Я ехал в электричке. В пакете лежал термос с взрывчаткой. Рядом со мной сидели пассажиры и не знали ни кто я, ни что у меня собой оружие. Они были словно сонные мухи, насекомые, а не сильные люди с горячими сердцами. Чем были заняты их мысли, к чему были обращены их помыслы? Один этот толстый и лысый думал, что будет, есть на обед и на ужин. Он так и умрет с куском булки во рту, подавится, но не оглянется по сторонам, и не поймет, что рассвет приходит не за тем, чтобы завтракать. А другой, вот этот худой и забитый очкарик, о чем он думает по дороге на работу, разве ни о том, чтобы стало бы хорошо, если начальство подняло бы ему на несколько тысяч зарплату. Он всю жизнь станет пресмыкаться и выпрашивать эту подачку, но никогда не поймет, что он имеет права, сказать и потребовать лучшею жизнь. Он так и умрет с долгами, и кредиторы придут и после его смерти станут требовать с нищих родственников погасить кредит. А вот это девчонка пятнадцати лет. О чем мечтает она, разве стать личностью в жизни. Да конечно! Она только и грезит, чтобы иметь дорогой телефон и выходить по сто раз на день в социальную сеть и размещать глупые посты и фоточки. Пройдет двадцать лет и однажды поняв, что жизнь сложилась из кривляний и глупого позирования, она горько заплачет, но будет уже поздно.
Нужно им этим забитым и темным обывателям мой поступок? Разожжёт ли мой огонь сердца их души, заставит оглянуться по сторонам? Не буду и не стану я словно Дон Кихот бросившийся сражаться с ветреной мельницей? Но кто — то же должен будет дрогнуть, пусть хоть один очнется и тогда выйдет и станет все не напрасно. Не погребут обломки цинизма порывы души, и воссияет надежда и придет спасения души, пусть хоть одному повезет.
Церковь, в которой надругались над моей матерью, была на улице названой в честь дважды героя Советского Союза, легендарного летчика истребителя Гулаева. Мой герой земляк крушил врагов в великую отечественную войну и в детстве для меня и многих мальчишек нашей улице был героям для подражания. Ведь в сокровенных мальчишеских мечтах каждый тайно хотел, чтобы вот так как Гулаев отправиться на войну, чтобы сражаться и тоже стать героем. И помню мы часто в детстве пуская из бумаги самолетики, представляли себе, что это парит летчик Гулаев, и чем самолетик пролетал дальше тем радость и гордость была сильней. И я сейчас не шел во все, а словно летел бить врагов посягнувших на самое дорогое в жизни каждого человека.
Не сомневаясь, я вошел на церковный двор. Еще несколько шагов и я буду внутри и обрушу, то, что две тысячи лет затемняет людям умы.
Я поднял голову на колокольню и представил, как мать звонила в колокола, а они жалкие кричали ей проклятья и не понимали, что в первую очередь проклинают сами себя.
Я быстро прошел в храм и достал термос с взрывчаткой и поставил на пол и не смог удержаться, чтобы не подмигнуть Христу, распятому на кресте.
Открутил крышку, зажег фитиль и пошел на выход.
Раздался страшный взрыв. Люди с криком по падали на пол. Но я не почувствовал ни жара ни огня, который должен был испилить образы святых и сжечь церковь дотла. Бомба не сработала как того следовала. Этого я не предвидел, но не смутился и поспешил на выход. Передо мной захлопнули двери. Но я не дрогнул и не остался в ловушке, а с размаху и силой ударил по церковным дверям ногой, дверь открылась, я сбежал по ступеням и бросился в переулок.
За мной бросились в погоню. Все дороги были перекрыты полицией. Я остановился и просто пошел навстречу полицейским и протянул руки для наручников. Я более ничего не страшился, меня согревала мысль, что я отомстил за мать.
Меня в наручниках привезли в отдел полиции и провели в маленькую комнату без окон. Стол и за столом с острым пронзительным взглядом жилистый человек в гражданском. Рядом молодой и стройный так же не форме с видео камерой на штативе.
— Имя фамилия отчество дата и место рождения, — без церемоний сказал человек за столом.
— Вы кто? — спросил я.
— Капитан ФСБ Волков! Отвечайте на заданные вопросы.
Я назвал свое полное имя и дату рождения.
— Место рождения?
— Город Аксай Ростовская область, — сказал я и стал рассказывать.- Я протестую против политического устройства Росси. Варварства и мракобесия! Против попов и церкви! Против цинизма и бесчеловечности государственной машины!
Я говорил долго и много, капитан записывал и с умилением на меня смотрел и сказал когда допрос закончился:
— Святая простота! Так я ведь тоже не согласен, но все равно поведу тебя на эшафот! Пройдет сто лет и ничего не поменяется. И так все и останется похабно! Так что подписывай свой манифест! С моих слов записано, верно, и мною прочитано! — сказал капитан, как подписать.
Я написал, что потребовали.
Капитан достал и отдал мне всю пачку и зажигалку, и грустно сказал:
— Это единственное, что я могу для тебя сделать!
Дав мне закурить, все ровно как перед расстрелом.
Я курил в автозаке который вез меня в Новочеркасскую тюрьму. Мной одолело равнодушие. Я думал, что борьба закончена. Я еще не понимал, что мои злоключения только начинаются и что предстоит еще многое пережить.
Часть вторая
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Автозак остановился.
— На выход! — скомандовал конвоир и у меня началась новая жизнь.
Заключенных подвозили под самую тюремную дверь, и мне показалось, что тюремная стена упирается в небо, даже еще выше, словно тюремная стена загораживает весь солнечный свет.
И тюремный запах, и дух невозможно описать это какая-то смесь спертого несвежего затхлого запаха из грязного белья и немытых тел заключенных. Тюрьма в России все ровно, что нашатырный спирт может встряхнуть и оживить хоть живого хоть мертвого.
Стены холодного безжизненного тюремного коридора были выкрашены половой масленой коричневой краской. Пол бетонный. В интерьере не было ни намека на искусство, ремесло тюрьмы абсолютное погружение в состояния трепета и ропота только словно все и дышит на вас и смотрит и желает знать, способны вы ли на бунт.
Меня заводят в грязный отстойник это место предварительного заключения, перед тем как вас поведут в камеру. Комната в десять метров с раковиной со сломанным краном и парашей. Розетка в стене выломана. Деревянный пол с дырами. Сюда порою как селедку в бочку набивают под завязку заключенных прибывших с этапа. Они ломают деревянные полы и варят чифирь. За решеткой в окне без стекол и рам, которые выставляют на лето, чтобы зеки не задохнулись, сидит кот и грызет хлеб. Тюремных кошек любят и подкармливают. Они приходят в отстойник покормиться, когда он полон людей. Заключенные гладят кошек и котов и вспоминают дом.
Кот не обращал на меня внимание и продолжал есть.
Меня больше часа держат в отстойники, и время кажется вечностью. Тюрьма, как ни одно другое место на свете заставляет вас задумываться и уходить мысленно в себя.
«Зачем это все? — думаю я. — Эта камера, эта тюрьма? Ах, ну да я преступник и должен понести наказание. Но там за тюремной стеной, ходит сытый и жирный франт, ходит мимо голодного, прожирает десятки тысяч в каждый день, пропивает за жизнь миллионы, а другой нищий и голодный. Один удавится за медный грош, другой никогда не наберется смелости и не возьмет силой у богача и половины его состояния, чтобы жить по-человечески. Кто — то скажет, что это извечный вопрос. Но ведь Бог положил всем любить друг друга. Все братья и сестры. А выходит что враги или неровня. Тогда выходит Бог вымысел. Или Бог ничего такого не говорил? А наоборот истязатели придумали, что ты мне брат, так что иди смело на плаху, я оттяпаю тебе голову, а ты будь смерен. Ведь брат лишает тебя жизни, а не чужой. Ты провинился, так что позволь тебя наказать. Власть от Бога! Прикрывается деспот и тиранит! Это тиран и кровопийца придумал, что Бог вручил ему судьбы людей. Но как Бог, мог то совершить? Не мог! Если Бог не мог, значит нет его Бога или того страшней — Бог есть первейший деспот и тиран, а царь Ирод милейшей души человек»
Меня выводят и первый вопрос:
— Какая статья?
Я еще не знаю, какую уголовную статью, и часть вменит мне
