Эпиграф:
Кто много говорит — не знает ничего. Кто сетует на удачу — узнает цену словам на опыте. Кто боится — проигрывает.
Если бы я сказал тебе, что люблю тебя, ты бы подумала — что-то не так. Я не многолик, у меня лишь одна маска.
Я знаю, что пики — это копья солдат, трефы — орудия войны, Я знаю, что бубны — это деньги на военные нужды,
Но моё сердце — другой масти...
(Sting. Shape Of My Heart)
Пролог
… Мой медленный двойник из вещих снов знает обо мне всё, и даже больше, чем всё. Он знает, что было задолго до моего рождения, и что со мной будет через год, и когда я умру, и как поведу себя в той или иной ситуации, ведь он тысячелетиями наблюдал за мной, прежде чем вложить в мою голову первую мысль.
Иногда мне кажется, что человеческий мозг, как антенна, не генерирует, а только накапливает знания о мире, и ограничивает текущую в наши головы информацию, и кто-то невидимый внимательно следит, чтобы не переборщить, захлопывая крышку в нужный момент. Чтобы мы не тронулись умом, когда узнаем всю правду о себе, когда вспомним всё, что происходило с нами по ту сторону стены, которую мы называем сознанием.
1. Смартфон
Я стою на мосту, вдыхая ледяную сырость декабрьского воздуха и вглядываясь в свинцовую поверхность воды: там, далеко внизу — городская река похожа на Стикс… Внутри ещё ноет обида. Перевариваю всё, что произошло на последнем совещании. Они договорились, не иначе! Молчаливый заговор я чувствовал кожей, входя в здание университета в течение последних двух месяцев.
Идя мимо, замедляет шаг усталый полицейский, подозрительно глядит в мою сторону. Останавливается неподалёку, положив ладони на каменные перила. Усмехнувшись, я зачем-то киваю ему. Он приветливо качает в ответ головой и с любопытством оглядывает серую водяную поверхность под мостом. Его озабоченное лицо как будто светлеет: я не похож на потенциального самоубийцу.
Низко опустив голову, я всё гляжу на воду и перематываю невидимую кассету в голове, на которой всё подробней проявляется каждое слово, жест, взгляд моих недругов, которых я учтиво называл столько лет коллегами.
Ветер на мосту свежий, холодный и тонкий, как сквозняк. Прямо под мостом, посередине реки, плывёт белый бумажный кораблик. Огромный, размером с рождественского гуся. Я глазам своим не верю. Это кажется невероятным.
В левом нагрудном кармане завибрировал смартфон. Миша. Мой бывший студент и ученик, один из первых выпускников, которого я до сегодняшнего утра считал своим человеком. Мне казалось, мы даже дружили.
— Слушаю… — произношу я, стараясь придать голосу безразличный, слегка покровительственный, тон.
— Андрей Борисович? Я хотел сказать, что от меня ничего не зависело. Понимаете, это давно витало в воздухе. Наверху решили, что смена поколений в руководстве пойдёт на пользу всему факультету. Это жизнь… В конце концов, это не конец света — вы будете преподавать, не нагружая себя рутиной. Чистое, ничем не обременённое творчество… У Вас ведь потрясающие лекции!
— Михаил Аркадьевич, каких поколений? Вы в своём уме?
Руки затряслись. Мне ещё нет и сорока пяти. Щенок возомнил себя молодым Аполлоном, хотя и ровесник моей жены. Всего пятнадцать лет разницы!
Обуздываю гнев и холодно отвечаю:
— Михаил Аркадьевич, когда Вы будете подсиживать декана, а со временем и ректора, советую выбирать более корректные оправдания Вашей подлости.
Нажимаю на кнопку. Всё. Сердце бухает в груди, будто колокольное било. Ощущение горячего стыда и унижения накатывает жаркой волной.
Дело было обстряпано безупречно: меня обсудили в самом доброжелательном тоне, указали на ошибки, посетовали на то, что я не справляюсь с объёмом работы. Всё время ссылались на Мишу: Миша сделал то и это, держит руку на пульсе времени… На самом деле Миша повел себя, как Крошка Цахес.
Всё, чего он добился на кафедре, происходило с моей подачи и с моей помощью. Я приглашал его домой. Не жалел времени на занятия с ним. Он незаметно стал другом дома. Я выхлопотал ему место в университете, брал его на встречи с нужными людьми, среди которых были весьма полезные чиновники. Я ввёл его, как ученика и друга, в узкий круг людей избранных, замкнутых, влиятельных в нашем деле. Помог с диссертацией, нашёл средства на издание книги… Делился идеями. Подсказывал их техническое воплощение, великодушно отдавал ему наработки, планы…
Миша был внимательным к деталям, добросовестным исполнителем — не отнимешь. Но — совершенно бесплоден в интеллектуальном смысле. Большая эрудиция, высокая трудоспособность, но — ничего своего.
Внутри посмеивается ехидный бес: вспомнилось, с чего начинал Миша научную карьеру. Он ещё студентом вовремя подносил графины с водой во время научных докладов, мыл стаканы в дни конференций. Я был тогда нужен ему, да. Как тяни-толкай.
От ощущения несправедливости у меня звенело в ушах и диафрагму внутри окатывало ледяным ожогом. Когда я последний раз так нервничал?
Смартфон завибрировал снова, сердце опять тяжело ухнуло и взлетело внутри. Чёрт, надо бы переложить в боковой карман. Говорят, это вредно, держать эту электронную штуку так близко к сердцу. Руки ходят ходуном, нажимаю на кнопку. Что ему ещё от меня нужно?!
— Алло… Алло, Андрей! — голос Алисы альтовый, дорогой, спелый, как у оперной примадонны. Смартфон выскальзывает из неверных пальцев. Я ещё некоторое время слышу её медовое «алло», улетающее вниз. На воде раздаётся всплеск. Растерянно провожаю бумажный кораблик взглядом, он уже далеко.
Полицейский издаёт что-то вроде: «Гм… Гм…», как вокалист перед тем, как запеть. Сокрушённо смотрит вслед улетевшему смартфону и изрекает:
— М-да-а-а… У Вас не лучший денёк, да? Сочувствую… Дорогая штуковина, наверное?
— Пустяки… — огорчённо отворачиваюсь я, чувствуя, что готов разрыдаться. Но это было бы так глупо, глупо и нелепо! Вымученно улыбнувшись, поворачиваюсь и ухожу, махнув ему рукой из вежливости. Дойдя до моста, оборачиваюсь. Полицейский стоит там, где мы расстались и смотрит мне вслед, расставив ноги и держа руки за спиной.
Машина не открывается. Чёрт, чёрт, чёрт! От досады я топаю ногой. Всё дело в проклятом смартфоне! Там хранится масса кодов, ключиков к моей повседневной жизни, клубок из нитей, связывающих меня с людьми: нужными, любимыми, полезными и — которые просто так, обитали в смартфоне, на всякий случай. Ещё — списки с научной литературой. Масса, масса нужной информации. Настроение портится всё больше.
Хорошо, что есть наличные. Машу встречной машине с шашечками. Как хорошо, что их вернули, теперь такси легко отличить от обычного авто. В этом есть что-то надёжное, устойчивое, из той, старой, жизни, где мы ещё не растеряли уверенности в собственных силах, и где не было этой унизительной, вызывающей тревожное чувство, зависимости от мёртвых вещей, умных скриптов и тонких микросхем.
Мы живём в старом центре, в сталинке, в просторной трёхкомнатной квартире, с высокими потолками. Здесь легко дышать. Вот и подъезд нашего дома. Выхожу из такси, за спиной мягко чмокает дверца. У скамейки, поставив чёрный ридикюль на холодную, окрашенную коричневой краской, древесину, стоит опрятная старушка, соседка. Вокруг неё весело тусит вертлявый той-терьер в красной фуфайке с белым бантом на спине. Увидев меня, он останавливается и приседает на асфальт.
— День добрый, Аглая Петровна, — вежливо здороваюсь я, на расстоянии чувствуя лёгкую неприязнь, — С наступающим…
— Здравствуйте, Андрей… — вежливо отвечает она, строго глядя на меня. — Взаимно.
Взбегаю по лестнице. В парадном гулко разлетается эхо моих шагов. Странно: мне почему-то легко и спокойно. Вот дверь, и на ней цифра «двенадцать». Ещё два дня, и в двенадцать ночи наступит Новый год. И мне ещё нужно купить подарки. Много подарков.
Ключ почему-то не хочет помещаться в замочной скважине так, как положено. Дёргаю, трясу рукой, пытаясь вытащить его и вставить заново. Из-за двери тянет ароматом чего-то мясного, вкусного. Доносится музыка, мой любимый Стинг. Shape Of My Heart. Дверь открываешь ты.
— Алька…
— Ну наконец-то. Андрей! Я уже волноваться начала!
Обнимаю тебя. Моё сердце червовой масти становится тёплым. На душе так спокойно, так легко. Тихо сжимаю твои плечи. Целую тебя в висок. Вдыхаю запах твоих волос. Они пахнут яблоками и чем-то ещё… Чем-то трогательным и забытым. Ловлю себя на том, что за много лет не спросил, какие духи ты любишь больше остальных.
2. Колокольчики
Просыпаюсь под утро. Алька дышит рядом — сонная, тёплая, жемчужная в полумраке. Гашу ночник на тумбочке. Сквозь узкий зазор между портьерами пробивается мутно-серая полоска света.
Очертания предметов в полумраке становятся всё более чёткими. Тихонько сползаю с постели и, стараясь не шуметь, иду в кухню варить кофе.
Педантично зажигаю конфорку, ставлю турку на огонь, насыпаю кофе, наливаю воду, пока она не достигает самого узкого места. Смотрю в окно поверх кухонных занавесок. Мне нравится смотреть из окна на пустой двор. Я вижу каждую деталь: двух кошек, рыжую и чёрную, сидящих на канализационном люке напротив окна, прибитый к дереву скворечник, бельё, покачивающееся от ветра — на балконе соседнего дома. Тихо прикрываю дверь в кухню, открываю форточку.
Турка издаёт угрожающий шипящий звук. Упс. Успел. Чуть не проворонил… Кухню заполняет густой кофейный аромат. Выливаю горячую жидкость в тяжёлую фаянсовую чашку. Сжимаю её обеими руками, с удовольствием ощущая, какая она уютная и горячая. Снова гляжу в окно. Там Аглая Петровна понуро выгуливает своего питомца. Пёс носится от дерева к дереву, залезает в кусты. Думаю о том, как важно быть кому-то нужным. И как замечательно нуждаться в ком-то. Без этих привязанностей, кажется, жизнь теряет всякий смысл.
Провожаю соседку взглядом, пока она медленно поднимается по ступенькам подъезда, открывает двери и терпеливо ждёт, пока её компаньон войдёт в подъезд.
Наконец, с наслаждением, медленно делаю первый глоток. Закуриваю первую утреннюю сигарету, затягиваюсь душистым дымом, выпускаю прозрачные колечки. Я люблю такие утра, когда можно спокойно собраться с мыслями. Не спеша продумать планы на день. Господи, как хорошо… Как же всё хорошо…
За спиной — тихие крадущиеся шаги. Не оборачиваясь, жду, когда Алька закроет мне глаза ладонями. Это давно вошло в привычку, и поэтому я стою, не поворачивая головы, у окна. Это как будто часть утреннего ритуала. И, когда её пальцы закрывают мне глаза, ставлю чашку на подоконник.
— У-у-у… Накурил, курятина! — её голос весел и свеж. Она прижимается к моей спине. От неё пахнет мылом, мятной зубной пастой и чем-то ещё — уютным, родным.
— Брось курить! Гробишь себя.
Она говорит мне это всякий раз по утрам в выходные дни. Но это не «дежавю». Это — другое.
Мы пьём зелёный чай с бутербродами. Время будто остановилось. Я с облегчением думаю о том, что сегодня не нужно никуда спешить. Можно вообще не выходить из дома, по которому вечность ходит на цыпочках, а вещи почему-то никогда не ломаются, не пачкаются и не стареют.
— Что там было на твоём совещании?
— Ничего интересного. Всё, как обычно.
Идиотский смайлик, но ничего другого под рукой не оказалось...)