впереди появилось то самое красноватое свечение, что как магнитом тянуло к себе Кия. Оно было так печально, что у него слёзы навернулись на глаза. Но вот проход расширился и они вышли в небольшой вертеп, в котором на куче золота лежал израненный змей.
- Так вот куда ты спрятался! – ринулся к нему Кий. – Освободи Кумиров, тобой пленённых!
- Это не я. Это всё Чернобог. Это он украл жителей сварги, а я всего лишь охраняю его несметные сокровища.
- Ты убил моего сына.
- Он сам пришёл в мой мир незваный, я всего лишь защищался. Я откуплюсь. Берите злато, берите каменья самоцветные и уходите.
Цмок отгрёб от себя маленькую кучку узорочья и, жадно поглядев на неё, прикрыл лапой.
- Отпусти Кумиров, и мы оставим тебя в покое.
Кий пнул отлетевшее под ноги ему колечко, и Цмок подгрёб его под себя.
- Да, да, конечно же, я их отпущу.
Цмок вдруг раздул щёки и выпустил огромную струю огня, но Перун протянул вперёд руки с открытыми ладонями, и огонь остановился перед ними, не причинив вреда. Должно быть, поняв, что сейчас он слишком слаб для борьбы с Перуном, Цмок с горьким вздохом прокричал что-то, и в дальнем конце вертепа открылись, тяжко заскрипев, две каменные двери.
Первой вышла Мерцана. Она взмахнула своим шарфом и, внезапно, вертеп наполнился светом радости. А буйные ветры, прежде скрывающиеся где-то, развеяли запах скверны наполнявший помещение и принесли свежесть утренней прохлады.
Следом появился Сотворь. Он поднял щит над головой своей, приветствуя спасителей, и затмив блеском его сверкание узорочья.
Цмок задрожал испуганно и стал зарываться в кучу злата.
- Ненавижу! Ненавижу! – выпуская жиденькие струйки дыма, визжал он.
Перун обнял прекрасную Мерцану и стал нежно нашёптывать что-то ей на ухо. У Кия защипало глаза, и он отвернулся, в сотый раз укоряя себя, что не посмотрел он в зерцало Мерцаново. Найдёт ли он свою Росвиту, обнимет ли так же?
Они не стали задерживаться в логове зверя. Кий шёл среди Богов - плечо к плечу, равный среди равных. В душе его соседствовали радость и печаль. Он чувствовал себя сопричастным к миру прави, но не мог разделить сладость победы со своими друзьями. Не было рядом друга детства Найдёна. Кий вспомнил, как выкрикнул в лицо другу тайное его имя, Вышата, и, может быть, тем самым навлёк на него жестокую судьбу. Не было рядом Белого Царика – сильного, надёжного. Где-то в дольнем мире затерялась его любимая. Жива ли она? Ждёт ли его?
За тяжёлыми думами своими Кий не заметил, как добрались они до выхода из чертогов.
- Прощай, спаситель трёх миров.
Мерцана оставила на его щеке прохладный утренний поцелуй и, взмахнув тончайшего плетения шарфом, взлетела и заиграла в низком небе исподнего мира зарёй-заряницей.
- Пора и мне Макошь нашу матушку осветить, обогреть.
Склонил свою львиную голову Сотворь, свистнул молодецким посвистом, и прискакали к нему три коня, запряжённые в золотую колесницу.
- Прощай, победитель.
Он взмахнул рукой, и вознесли его кони в серое небо, которое оказалось вовсе и не серым. И море Мрака оказалось не таким уж чёрным, а с неясной искоркой внутри. И принёс южный ветерок пряный аромат странных растений исподнего мира.
Оставшись вдвоём, Перун и Кий пошли по каменистому плато к берегу моря. На середине пути Перун остановился и бросил в сторону обители зла молнию правосудия, а следом полетели туда же зелёные животворящие молнии. Стена чертогов обрушилась, засыпав вход, и из каменных трещин потянулись к небу молодые ростки дедовника.
Подойдя к морю, Кумир и человек уселись на каменной площадке недалеко от большого скопления причудливо расположенных камней. Послышалось громоподобное ржание, и рядом с ними опустились два небесных скакуна. Подойдя к человеку, конь Огонь коснулся губами его плеча, словно признавая власть его над собой.
- Садись, друг моего сына. Справим мы с тобою страву по Радогосту, Белому Царику и всем погибшим в эти смутные времена.
Перун хлопнул в ладоши, и легла перед ними скатерть самобраная, шелковая. И, взяв братину, налил Перун в чары медвяного ирийского вина.
- Скажи мне, Перун, почему погиб Радогост? – задал Кий давно вертевшийся на языке вопрос.
- Он не рассчитал силы своего божественного дара.
- Но ведь боги бессмертны.
Перун покачал головой.
- Он слишком долго был человеком.
- А как же Амрит, напиток вечной жизни?
- Ничего вечного нет, хотя Боги и живут долго, очень долго.
- Но ведь я тоже теперь владею этим даром, – Кий раскрыл ладонь, и на ней появился маленький красно-жёлтый огонёк, - и я не знаю, что с ним делать.
- Ты кузнец и привык работать с огнём, а значит, приручишь и этот подарок.
- Тогда почему ты не вложил в головы моим соплеменникам, чтобы учили они Радогоста кузнечному делу, а не волхованию?
- Я никому и ничего не вкладывал. Наоборот, пытаясь укрыть его от предначертанного, я лишил его каких бы то ни было воспоминаний о его божественном рождении и о владении огнём. Ведь Чернобог хотел украсть моего сына, чтобы заставить служить себе.
Они помолчали.
- Я не помню, как он появился среди нас. Мне кажется, что мы с ним всегда были вместе. Он был хорошим другом и большим выдумщиком.
- Ну да, а ты частенько поколачивал его, - усмехнулся Перун. – Должно быть, по меркам человека, он был слишком слаб телесно.
- Зато он никогда не отступал. А ещё он умел находить зверя, и у него был дар предвидения. Он был сильным волхвом.
- Ирийская Дева решила, что у него должен быть хоть какой-нибудь дар.
- А как он появился среди нас? Сколько я себя помню, мы всегда были вместе с Найденом. В те времена всегда был лишь межонный день, а вот дождей было совсем немного. Должно быть, тогда и появился он в нашем роду.
- Нет, сначала был потоп, - возразил Кумир, и Кий вспомнил (или ему дали вспомнить).
- Да, да, сначала был потоп, - заволновался он.
Такой грозы народ его племени не видел ни до, ни после той ночи. Казалось, что молнии ударяли в землю повсюду, а в небе, принимая странные очертания, клубились чёрные тучи. В одно мгновение река вышла из берегов, и, словно взбесившись, её волны наскакивали и наскакивали на селище. Кий был на руках у матери, сколько ему было тогда, год или два? Он не должен был этого помнить, но помнил так ясно, словно всё это случилось только вчера. Вокруг бежали испуганные люди, а за материнскую юбку хватались трое (нет, этого не может быть, ведь у него только двое братьев, и всё-таки за материнскую юбку хватались трое испуганных мальчишек), и мать, простоволосая, пытающаяся схватить всех троих на руки, кричала что-то не своим голосом. И вокруг были крики, стоны, мольбы о помощи. Сколько народу погибло в ту ночь? Должно быть, тогда же пропал и этот мальчишка с большими испуганными глазами.
Они поднимались всё выше и выше, к капищу Громовержца, когда внезапно бегущие впереди люди остановились.
- Перевёртыш, перевёртыш, – зашептали в толпе.
- Что случилось? – напирали задние.
На жертвенном камне, положив русую голову на ноги каменного Перуна, безмятежно спал ребёнок. Он был совершенно голым, но, казалось, ни эта нагота его, ни крики ужаса, ни грозовые раскаты совершенно не мешали ему спать.
- Здесь перевёртыш! Его нужно убить! – закричал кто-то надрывным голосом, и толпа, отшатнувшись в ужасе, завыла на все голоса:
- Убить его! Убить перевёртыша!
Какой-то молодой волхв, Кий не помнил его, подскочил к камню, пытаясь вытащить жертвенный нож.
- Не сметь!
Из толпы вышла бабушка Ватра. Статная, крепкая, она протянула к ребёнку руку, дланью вниз, словно пытаясь укрыть его от беснующейся толпы.
- Пока я жива, ни один волос не упадёт с головы этого ребёнка. Разве вы не видите, люди? Этот ребёнок под защитой Кумира Перуна. Посмотрите, что творится вокруг. А здесь? Ни воды небесные, ни воды земные не могут коснуться его ног.
Она обвела рукой окрестности.
И действительно. Вокруг бушевала непогода, а здесь было сухо. Ни одна капля дождя не упала на ребёнка. Внезапно раздался такой грохот, что, казалось, содрогнулась сама земля, и мальчик открыл глаза, улыбчиво и бесстрашно оглядев дрожащую, сбившуюся в кучу толпу.
- Садитесь, здесь сухо и места много, – сказал он.
Давно уже нет бабушки Ватры и в их роду новая хранительница очага. Но больше никто и никогда не пытался избавиться от найдёныша. Люди помнили, кто спас их от потопа. Тогда вода подступила к самому святилищу и остановилась, облизывая нижние камни его. А когда непогода кончилась и люди вернулись в свой мир, с ними вернулся мальчишка с тайным именем Вышата, ибо найден он был у ног высшего Бога Перуна, и с именем для всех – Найдён.
Кий вздохнул, очнувшись от воспоминаний, и Перун, почувствовав его возвращение, встал.
- Нам пора покинуть навий мир, но у меня есть ещё одно, последнее дело.
Перун встал и, воздев руки к небу, закричал зычным голосом, должно быть на языке богов, который не дано было понять простому смертному. Послышался шум крыльев, и прилетела матерь Жива в птичьем обличье. Была она так огромна, что закрыла собою небо исподнего мира. Подхватила она бел- камень Алатырский и унесла его в дольний мир, а на его месте забурлило море Мрака и появился новый остров – чёрный камень Марабель.
- Конь мой небесный, Буривой, приди ко мне.
И когда подошёл к нему огромный каурый жеребец, Кумир легко вскочил на него.
- Пора нам, мой юный друг.
Кий тоже вскочил на огненного коня. Жеребец всхрапнул и, ударив копытами по земле исподнего мира так, что полетели искры, помчался всё выше и выше к небесному своду, минуя дольний мир, в сияющую сваргу - туда, где никогда не бывал ни один живой человек. Нет, один всё-таки бывал. Кий взглянул вниз. Конь под ними потерял очертания и теперь виделся словно огромная, чёрная, клубящаяся туча. Сквозь его прозрачное тело видны были освещённые подателем всех благ и уже начавшие возвращаться к жизни реки, горы, леса.
Они опустились рядом с небольшим строением, и у Кия радостно забилось сердце, ибо услышал он весёлый перестук киянок.
- Мой сын Радогост дал тебе власть над огнём, а я научу ковать мечи. Ты будешь лучшим ковалем своего народа, и пойдёт к тебе люд из ближних и дальних земель, дабы получить из твоих рук славный меч, тобою кованный.
Прошло немало времени, прежде чем Кий усвоил все уроки мастерства Ирийских кузнецов. Теперь он мог выковать и меч, и шлем, и положить на них тончайший узор из злата-серебра. Теперь он мог смастерить и кольчугу, и панцирь небывалой прочности и красоты. Он весь ушёл в работу, не оставляя себе ни минуты на отдых. Ибо в эти минуты душа его начинала тосковать по бескрайним просторам родного дольнего мира и по юной полянице, затерявшейся где-то среди этой безбрежности.
Однажды, когда тоска изводила его особенно сильно, он решил пойти к Перуну и попросить разрешения спуститься на землю. Закончив работу над особенно удавшимся мечом, он умывался, шумно фыркая от удовольствия, когда к нему подошёл Громовержец.
- Хорош получился харалуг. Достиг ты мастерства Горнего. Я думаю, что пора тебе возвращаться в мир людей, ибо чую я, - сердце твоё
