цепочка…
Снова смотрю на фотографии. Снова думаю. Тянусь к кофе – остыл. За окном уже утро. Хорошее холодное утро.
Меняю позу на более удобную и снова возвращаюсь к фотографиям.
Генрик станет пить всё больше и больше. Его отправляют из одной клиники в другую. Он уже не помнит никого. Не узнаёт…
А здесь он обычен. С карьерой и перспективами. Будущий отец.
Ядвига потеряла ребёнка из-за постоянных ссор с мужем. Не знаю точно, что произошло и знать не захочу никогда. Её спасли, вытащили с того света. Однако по мнению самой Ядвиги – спасли её напрасно. Она не захотела жить и не стала.
А здесь она гордая своим положением, радостная, в центре внимания.
Весть о смерти Агаты застала меня следующей зимой. Она наглоталась таблеток, узнав, что её оставил жених.
А здесь она…тень. Никто из нас никогда не интересовался её делами. Зачем? Она не была блестяще одарённой, не была самой младшей, не носила ребёнка, не строила карьеру…
С Филиппом мы разругались со страшной силой в следующую встречу от той, когда сделаны были фотографии. Разругались в дым.
А на фотографии мы так похожи.
С Вячеславом общение сошло на нет. Нас объединила Ядвига на какой-то миг. А теперь?
Я не была на похоронах Агаты или Ядвиги. Это были люди близкие мне и всё-таки чужие. А сегодня раздался звонок.
«Жду».
-Анна? это Филипп.
Мог бы и не называться. Честное слово! Во-первых, из всех моих родственников не так много людей, которые обращаются ко мне так, как меня устраивает, называют Анной. При этом, ещё меньше могут позвонить мне без предупреждения. Во-вторых, его голос я узнаю. Он больше не смеет называть себя моим двоюродным братом. Вообще – никем не смеет себя называть. Лишь имя.
-Здравствуй.
Он ещё словно бы собирается с духом и всё-таки говорит:
-Сара скончалась в больнице. Несколько часов назад.
Что ж… последние годы тётушка молила о смерти. Ждала её. Совсем она была плоха. Мечтала освободить всех своих любимых и не очень родственников от обременения.
-Сожалею.
Мы давно приготовились к этому. Ждали. Знали. Поэтому в моём голосе нет слёз. Она была живым трупом. И понимала это – что много хуже. Смерть стала освобождением.
-Мы будем проездом через тебя. Я и Вячеслав. Он хочет помочь. Если ты не против, мы могли бы заехать… Анна, я знаю, что ты скажешь, но…
-Жду.
Вот и весь разговор весёлой компании. И тётушка Сара в гордом платье, идеально ровной спиной, отблеск прошлых лет…
Тянусь к прикроватной тумбочке. У меня в комнате есть много предметов, которые, на первый взгляд, здесь не нужны. Достаю спички, освобождаю из-под кружки блюдце.
Эти фотографии лгут. Весь этот конверт лжёт мне. Этот вечер был пророческим. Тоска висела над нами. Тоска и злой рок.
Ядвига держит руку на животе… что ж, её участь видна.
Тётя Сара достала какие-то таблетки, чтобы принять их перед снимком и забыла убрать.
Генрик на каждой фотографии с бокалом…
Агата вечно за кадром. За кадром жизни. За кадром семьи. Тень блистательного брата. Тень всеобщего равнодушия.
И мы… отдельно. Я сижу напротив Филиппа. Мы пошли друг против друга. Возненавидели. А дальше? Что уготовано нам?
Здесь нет счастливых. Нет братьев и сестёр. Нет матерей. Нет наследников – никого нет.
У меня почти всегда с первой попытки ломаются спички. Но сейчас руки дрожат сильнее. Вторая спичка, третья…
В четвёртый раз мне везёт. Подношу спичку к карточкам и конверту. Конверт быстро сминается в огне, уродливым пеплом падая в блюдце. Зато фотографии корёжит, они плавятся, тухнут.
Коттедж, рояль, гостиная, стол, младшая ветвь рода…
Ничего нет. Всё ушло! Ушло. Пропало.
Гора спичек на салфетке растёт. Здравствуйте, перепачканный пеплом пальцы и сломанный с психа о коробок ноготь.
Гори. Гори, прошлое. Гори, наша встреча. Гори всё…
Ничего не жаль. Никого. Всё ушло.
Трещит спичка, догорая. Шипит последняя, седьмая фотография.
Я открываю окно. Холод влетает в комнату. С удивлением обнаруживаю, что на мне нет уже покрывала – где-то слетело. Пальцы почти не слушаются.
Вытаскиваю сетку. Блюдце словно бы прыгает мне в руку. Чёрное, обугленное… я давно хотела новую чайную пару.
Ветер не только уносит пепел к тучам, испуганно сжавшимся, словно предчувствовавшим что-то зловещее, но и влетает в комнату.
И слышен мне отвратительный шелест пакета грязно-серого цвета.
Оборачиваюсь. Кажется мне, что чёрная коробка с обугленным уголком и стёртой почти до конца надписью смотрит на меня с укоризной: дескать, я берегла эти снимки, а ты…
Ставлю сетку, закрываю окно. Иду на кухню, промываю чашку механически, не удивляясь тому факту, что из-за сломанного ногтя моя рука немного кровоточит.
Лезу в хозяйственный ящик за салфеткой и вижу целый рулон грязно-серых пакетов.
Отрываю один. Он противно шуршит в моих руках…
