убегать, окликнуть людей словом о предстоящем безумии, а не триумфе, как думал раньше,— и бежать, бежать, бежать... Но его же армия, а вернее гордость в образе армии, незримо и безмолвно — указывала и говорила куда идти. Маршал не мог свернуть, не мог ослушаться, не мог остановить пущенную стрелу. Его, словно на привязи тянули к бичевателю, в наказание за проступок.
Уже было не ясно — зашло солнце, или нужен еще миг; маршал сдерживал слезы, хотел вернуться в прошлое, но ход сделан. Малварме казалось что его войско, а особенно генералы — хотят побыстрее умереть, ему назло, чтоб увидел как ошибался.
"Ничего,— думал маршал,— еще не всё потеряно... да что говорить о потерях?! Что говорить, ведь у меня такая армия! Да мы сотрем этих проходимцев в пыль!.. Им не здобровать".
Тетра прибавил шагу, и с конницей стал заходить на правый фланг, дабы врезаться в угол вражеского построения.
Нет луны, нет звезд, лишь темнота, рог войны подал голос, налетел ветер холодящий лица, однако не могущий охладить умы и сердца.
Многих конников взяли из Помуйо, и они, еще не видав как бьется ветеран,— с замиранием сердца следили за Тетрой.
— Конница, мастер! — кричали они, но ветеран уже видел, и, выхватывая из-под седла глефу, ответил: "Мертвые не разговаривают!.." — с этих слов начался бой. Конные корпуса — сошлись будто залпы стрел. Неразбериха, кровь брызжет горячая, и невидимая, кони ржут, иные хрипят в агонии, или обезумев от боли — несутся прочь, подминая пехоту.
Тетра приказал своим умирать подальше от него, ибо он не собирался различать в темноте — кто есть кто. Однако, новобранцы хотели услужить ветерану, и шли подле него, но видя что вытворяет мастер двуклинковой глефы,— поневоле отходили.
Конь Тетры издыхает, и еще на ходу — ветеран прыгнул на вражеского всадника — снеся тому пол черепа, зацепился за его коня, став ему новым наездником. Тут же лучник попал под удар, погиб рассеченный разом с луком; другим острием, ветеран пронзил шею лошади позади.
Для Тетры всегда существовало две войны: его, где он бился в одиночку; и его друзей, которые подходили в апогей сражения.
Маршал тоже не лыком шит, и его полуторник, в руках подкрепленных отчаянием — пронзал одних, рубил головы другим, кромсал и своих. Маршал окутался гневом к себе, и в нем пылала злоба к врагу.
Беспомощные лучники не могли отступать, ибо ярость маршала, мало чем уступала страху смерти.
Подступившие люди Тетры, наперли на северян медленно, словно приливная волна. Кавалерию северян зажали, она пыталась вырваться, бежала, теряя хоругви. Бывшие собратья по оружию, топчутся и по убитому новобранцу из Помуйо, и по трупу знатного паладина Севера — втаптывая тела в грязь. Чтить будут потом, оплакивают уже давно. А сейчас не время для слез и почестей.
Поднялся ужасный крик, вопли; в барабаны стучат чаще, сильнее, лязг мечей, скрежет ломающихся костей... Всё это, будто какой-то тайфун, после коего: гора трупов, плачущие вдовы и босоногие сироты.
Эта битва раскрыла подлинное безумие войны. Ночное побоище. Свой рубит своего. Лучники стреляют в темноту, а лица их — каменные, и стрелы разят всех подряд. Пикинеры делают выпады наугад. Но больше всех страдал маршал. Он бился в центре и вел людей — окружать пехоту Тетры. Слышал свист пролетающих над головой стрел, и каждый залп жег полководца пуще огня, и каждая стрела, будто попадала в него.
Хаос! Тетра уже пробился во вражеский тыл, словно какой-то смертоносный ветер, рвущий и пронзающий плоть. Еще усилие, и Малварма окружил бы ветерана, но вот, десять тысяч воинов Джоара, гремя броней,— несутся на помощь. Их появление сбило маршала с толку, ведь теперь его окружают, вернее — стискивают меж отрядами этих храбрецов-безумцев!
Морти очнулся еще на закате, носился по замку как зверь в клетке, не могущий цапнуть виновных в своем заточении; тысячу воинов оставленных Морти — он посадил на коней и ослов, на волов и коров, а иначе войска не догнать. У барона жутко болит голова, его подташнивает, и мысли не дают покоя — кого поразить первым? Тетру или северян? Морти готов снести всем им головы, одним махом.
Джоар тоже негодовал на ветерана, однако, некая сила толкала коннетабля — прорываться на помощь Тетре, держаться стратегии. Всё личное и эмоции — подавлялись этой силой, и Джоар, в попытке удержать ускользающее обличение Тетры — вдруг устыдился, ибо увидел куда большую неприятность — в лице разворачивающегося боя, нежели поступок ветерана.
Так и бился коннетабль в золотистых доспехах, в темноте не отличимых от ржавых лат мечника,— бился и размышлял, немало снося ран. Кто же думает в битве? Смешно! Джоар уворачивался от алебард, успевал заметить что возле уха пролетела стрела, "Повезло..." — думал коннетабль, и отсекал рубаке с топором — занесенную руку; принимал удар с другого бока, и постоянно ждал смертельного удара в спину. Джоар сражался и рыскал взором ища ветерана, этот вихрь.
Щиты не выдерживали, шлемы кололись под ударами булав — как орехи. Солдат падал и тянул за собой другого; стрела пущенная наугад попадала и в глаз, и в ухо; одни умирали мгновенно, другие мучились под убитыми, молясь — чтоб их побыстрее затоптали. Трупы суеверных украшены амулетами и оберегами, выпавшими из-за пазухи. А вот, парень, только что ослеп от удара по голове; он кричит, машет руками, но, за созерцанием войны — его никто не видит. Она слишком ревностна чтоб позволить отвести взгляд. Великий покой в сердце войны — когда глаза всех устремлены на нее.
Малварма оттолкнул гвардейца из-под удара алебарды. Кто-то прикрыл маршала щитом, и сошлись в ближнем бою. Паладину разорвали крюком щеку, а другого проткнули сразу пятью копьями; слышался булькающий, злорадный смех, будто из преисподней.
Когда за горами зарождался рассвет,— ветеран уже не чувствовал рук, меча, себя... всё слилось, перевоплотилось в нечто дикое, требующее освобождения.
На темно-фиолетовом небе проявились облака. Тетра уже не опознавал местность, да и мысли растерялись. Бездумно, он продолжал убивать; кровь северян текла по телу ветерана, и даже инкрустацию на его груди, за налипшей тканью, плотью и кровью видно не было. Тетра до того устал что его существо перенеслось в дыхание, только его он ощущал как часть себя, и пытался удержать это чувство, а значит и жизнь. Он уверен — стоит упустить миг дыхания — и смерть. Враги расступались перед ним, уже с каким-то суеверным страхом.
Удивительно, но конь маршала, под багровым чепраком — еще жив, дышит сквозь пену, носится от одного повергаемого мечем полководца — к другому... на сей раз к Тетре.
Фронт растянулся, поредел; группами разбрелись по полю, и кружили вокруг смерти, как мотыльки у огня.
В предрассветной мгле барон видит перекошенные флаги, мятущиеся тени, слышит уже привычный глас войны. Сейчас, в этой темноте — Морти понял что война стала привычной ему, и это пугало. Скот в его отряде не выносит роли боевых лошадей, надсадно ревет, дохнет, солдатам приходится громоздиться по пять, а то и больше — на других коров и волов, которые падают еще быстрее. Вдали повис туман, вороны спорхнули с корявого дерева, и вот, каркая, пролетели у самой земли, взмыли над Морти. Около него, на пегом коне шла Мать Воя. Она всё не могла назвать своё дитя, и вот, теперь его имя — Вой.
Маршал уже дважды наскакивал на ветерана, и ранил его. Тетра не успевал, и навались сейчас на него мечники,— прикончили бы. Но маршал знал на кого испуганно смотрят его паладины. Он решил взять смерть ветерана как трофей, а Джоар увяз на подступах к Тетре, с пикинерами, свалившими его коня.
Жестом Морти приказал "кавалерии" атаковать в лоб, сам же, достав меч — пошел с фланга в тыл; барон готовился поразить Тетру, или его врага, Морти сомневался, кто падет от его удара первым — ветеран или северяне, а может он сам.
Тетра чудом оставался на ногах, а влетевшего сюда барона — ловко приструнили паладины, правда, за ним скакала галопом Мать Воя, пробившись через кольцо паладинов, спрыгнула возле Тетры и посохом, выхваченным из-за спины — ловко огрела по голове маршала. Удар слабый, но точно в висок. Шлем Малвармы покосился, узды потянуло вслед за падающим всадником. Конь взвился и помчал, топча паладинов. Маршал упал бы, да нога зацепилась в стремени, и теперь, волочась по камням, из-под него летят искры...
Пехота Морти подходит, "кавалерия" спешит в тыл, к барону, и знамена, еще чисты, еще высоко, над блестящими в свете зари — шлемами, в свете нового дня, дня — когда Тетра действительно увидел смерть, держащую его за горло; когда Джоар потерял оптимизм — словно выбитый щит; когда Морти понял — что никто не может быть прав, а только время ставит всё на места. Дитя за спиной матери разрывается от плача, северяне обступили Морти с его первыми воинами, но сделать первый шаг никто не решается, а Тетра слишком слаб, и вообще, кажется его здесь нет.
Не ясно что сдерживало изнуренных битвой: гвардейцев, мечников, и "прозревших" на заре стрелков — поставить точку в бою,— то ли страх смерти, никому не хотелось пасть в жертву завершения битвы; или эта женщина с ревущим дитём, следящая за каждым, будто змея, и кажется в любой миг готова наброситься; может барон? Отрешенный, уверенные движения, и крепкие доспехи, о которые уж точно, не один разобьется; а эта фигура "из крови", ветеран, на коем утренний свет отразил всю жестокость и ужас войны... Ясно одно — люди Морти смирились со смертью и ждут лишь возможности по дороже продать свое поражение.
Сейчас, северянам не доставало памяти к словам своего маршала: "В войне нет места изяществу и необдуманности..." — не решившись покончить с бароном, армия северян понесла удар "в прострации". Одни плакали, другие смеялись, а смерть ликовала. Люди Морти в плен не брали.
Облака расплывались, солнце заиграло на еще мокрых от тумана — стенах замка Дже, у коего бежала разбитая армия севера, гонимая остатками баронских войск.
Многие из людей Малвармы умоляли впустить их в замок, стучали по решетке, но в ответ, взбунтовавшиеся горожане — бросали со стен убитых воинов маршала.
За городом, на поляне гейзеров, северяне попали в ловушку своей неосмотрительности. Обжигающая вода из источников вырывалась с потрясающей силой, с шипением и паром, подхватывая закованных в латы паладинов, и они — ошпаренные, падая с такой высоты — ломали кости. Каждый из них надеялся умереть при следующем фонтанировании, ибо муки были ужасны.
Удивительно, но бегущие позади не останавливались, надеясь что им удастся проскочить; они шли через эту поляну гейзеров, и многие так безрассудно гибли.
Жители Дже дивились "...что это?!" — говорили они, глядя как подлетают рыцари над стенами их города, словно метаемые требушетом безумного инженера.
Когда двадцать человек, шатающихся на ветру,— со знаменем Тетры стали под воротами Дже — война на землях барона закончилась.
К замку подходили оставшиеся в живых несколько тысяч воинов с флагами барона, а сам он, улыбаясь, приветствовал людей Дже, обнимался, целовал в лоб...
Еще несколько дней, каждый кто ступал на поле брани, пачкал башмаки кровью.
Это место назовут
