отправят. И тебе того же советую. Под мышкой у вдовушки ты будешь как сыр в масле... Как - не хочешь!? Конечно, для тебя, "эмбрика", они сущие старухи, но они-то себя таковыми не считают! В душе они юные красотки с нерастраченной любовной энергией - поверь мне, цинику и где-то моралисту! Ну так как? Молчишь? Всё озабоченно ищешь свою Дульсинею?
По окончании вечера у лестницы Санчо столкнулся с недавно подбодренной им пианисткой, отчего та чуть не упала, не растерявшись, тут же подхватил её и рассыпался в комплиментах ("Ба! - да это знак!"), объявил себя её поклонником, уточнив, что это именно он выкривал в зале её имя. Соня жиденько улыбнулась, промямлила: "Так это были Вы?"
- Да-с... Учитесь? - наступал Санчо.
- Как Вы догадались? Четвёртый курс.
- Дембель, в смысле?
- Что, простите?..
- Сто дней до приказа?
- Мой друг, - встрял я в их беседу добровольным переводчиком, - интересуется, не заканчиваете ли Вы уже своё обучение...
- Да. Заканчиваю. Это был мой фактически экзамен.
- Ага... - Санчо не улыбался - склабился, кидая голову от плеча к плечу живым метрономом. - И я, бывала-ча, в тайге торил тропу по стланнику...
- Что, простите?..
- Он благодарит Вас за превосходнейшее исполнение и желает всего наилучшего!
С этими словами я утянул от Сони упирающегося Санчо, по пути объясняя ему что он не так сказал.
- ...а от твоего парфюма люди так просто шарахаются!
- Ох, богема, богема! Жизни вы не нюхали - вот что я тебе скажу!
- А ты - нюхал?
- Я!? - аж полными ноздрями забирал! А началось оно с армии.
- Пожалуйста, не порть мне вечер - оставь свои армейские истории на потом!
- Да ты послушай сначала, чудак-человек, о чём я сообщить-то хочу! Забросили, значит, нас, солобонышей, на Землю Франца-Иосифа...
- Так ты, что ж, на Земле Франца-Иосифа побывал?
- И не только! На Новую Землю ещё бросали. А самая южная точка у нас была - Воркута. Да - представь себе! Я когда про Воркуту чего-нибудь брякну, мне сразу: "Ты чего - сидел?" "Если бы! - говорю. - Служил!" "Зеков, стало быть, сторожил?" "А никого я там не сторожил, - говорю. - Секретными программами занимались. А какими - сами понимать должны." Такая вот была песня. И женского полу на сотни километров - ни единой юбки! Ребята, как медведя белого засекут, так наперебой к перископу кидаются, определяют: медведица он али медведь. Друг дружку от перископа, мягко говоря, оттирают - и вдруг самый наш острозоркий как гаркнет: "Да какая она медведица, когда шары под ногами катаются! Медведь он самый настоящий. Не кастрированный!" Разочарованию, понятно, нету предела! А вот сейчас подумаешь - ну чего такого возбуждающего мечтали мы у той медведицы подсмотреть?.. Но это всё лирика. Подожжи-подожжи! Не перебивай, иначе мысль потеряю! Забросили, значит, нас, солобонышей, на Землю Франца-Иосифа. И первую боевую задачу, какую мы там на троих получили, я на всю жизнь запомнил. Называлась она - очищение места опорожнения части. Вот картина для художника: пещера из говна, и я - с кайлом, в противогазе. Трое суток, безвылазно! А на улице минус пятьдесят, между прочим! Так вот я настоящую романтику Севера сразу по самые ноздри вдохнул и полной горшнёй похлебал, а он мне тут про не тот парфюм заливает!..
- А на Кавказе ты очутился, оттого что романтики не хватило?
- А что - на Кавказе?!.. Туда я вполне зрелым мужиком вербонулся. По собственному хотению. Дурак-то не сам идёт - судьба ведёт! Думал - медальку получу. А то и орден! Генерал обещал! Эх, вороги одолели! А главными нашими ворогами были тогда вши, водка, разгильдяйство и сон на посту. Ну и ночные обстрелы, вестимо - если мы днём грузовик местного бая, помидорами набитый, не пропустим. А провозить по инструкции через наш блок-пост разрешалось только военные грузы. Но баю-то это дело не объяснишь... Так чем, говоришь, тебе мой парфюм не по носу пришёлся?
- Сказал бы я, но... Тебе это дело - как тому баю...
- В смысле?
- Не объяснишь...
Обратный путь он шёл понурым, разорялся о впустую потраченном времени, жаловался на странную лёгкость, образовавшуюся во всём организме, будто надкрылья ему подрезали, и лишь в метро вспомнил, чего нехватка - рюкзака за плечами нет!
Расстались мы сухо...
САНЧО И НОВЫЙ ГОД
Этот праздник Санчо традиционно встречает у меня. Справляется недели за две. "Алло! Привет! Ты у кого в Новый Год гостить собираешься?" "Как всегда..." "Дома!? И это когда все нормальные люди по курортам разъезжаются; плавают, акул телесами прикармливают? - а этот, вон, значит, как! Ой богема, ой богема голоштанная!" Наверное, ему кажется, что он издалека и тонко зондирует ситуацию. Я объясняю, возможно, несколько занудно, но хладнокровно, по какой причине к богеме не принадлежу. Он в ответ: "Послушай, дорогой - ты чего такой серьёзный? Ну неужели ты, с твоим - как это у вас, у богемы, говорится... - "обострённым чувством восприятия" - до сих пор меня не раскусил? Ну я же просто прикалываюсь - ничего более! С работы пришёл: взмокший, уставший, глотка от ора болит, - но впереди выходные брезжут, и настроение потому хорошее!" "Ты, кажется, только что что-то про Новый год щебетал? Хочешь присоединиться?" "Да нет, это я так, на всякий случай... Я ж своей ещё не звонил... Потом, и приятель мой один, с Мытищь, к себе зазывает. Так что..." "Ну-ну..."
У Санчо, действительно, имеется давний, с армии, приятель Хиз, тренер-рукопашник, у которого навязчивый Санчо временами гостит, но совсем не потому, что тот его к себе зазывает. Наоборот, приходы старого приятеля ему втягость, ведь дагестанец Хиз, со слов Санчо, ревнует свою молоденькую русскую супругу до одури чуть не к столбу... Секретная женщина Санчо также никогда на праздники Санчо к себе не приглашает, и вообще, выговаривает ему часто, что ей было бы стыдно появиться с ним в порядочном обществе. "Да, я где-то неадекватен, а где-то и хамоват, - откровенничал он, - и ни разу не вручил ей охапку роз, не сводил в кабак, не подарил золотой побрякушки..." "И зря! Это им, девушкам, нужно, они потом этим до конца жизни хвастают перед подружками и соседками - как вояка медалями, а ты лишил её её наград. Но всегда ведь есть возможность исправиться? Метнэ?" "Это не я понимаю, - вскричал он, интуитивно точно переведя на русский мою иноязычную вставку, - это она мне в глаза этим тычит и кричит, что я жадный! И тогда я подтверждаю: да, жадный, да, пошлый, но и ты, солнышко, иногда, если подумать, ну прямо дура дурой! - я же, говорю, готов пойти с тобой в магазин, и ты там сама выберешь себе (по разумной цене, конечно!) всё что пожелаешь, - но ты же со мной не идёшь! А она возмущается! И говорит, что сам я от сохи! Да, говорю, от сохи, да, тот самый червь из туалета..." "И в том твоя ошибка! Тащить мужчину в ювелирную лавку подталкивая в поясницу стволом виртуального автомата?.. Нет! Мужчина сам должен догадаться радостно выложить две зарплаты за стандартную литую побрякушку (даром, что из золота!), которую он затем не преминет преподнести своей ненаглядной на вытянутых руках, застыв в красивой стойке на одном колене где-нибудь на виду у публики, лучше - в ресторане. И тогда женщина, бегло оценив презент, кисло мужчине улыбнётся и лобызнёт его в щёчку, и весь вечер будет демонстрировать своё хорошее к нему отношение..." "Ты её не знаешь! Такая не улыбнётся! Ты даже не представляешь, какая она брюзга!"
Ближе к дате Санчо снова закидывает удочку, но, чувствуя твёрдое моё к нему расположение и готовность принять, медлит, чуть не по-женски отказывается, говоря, что просто разрывается, уж и не зная к кому заглянуть. Наконец в девять вечера 31-го он сообщает, что там у него не получилось, а тут не срослось в последний момент, поэтому, так и быть, он сейчас ко мне подвалит ("Чего взять?"), и я понимаю, что, не только мне, но и всему дому (у Санчо, при отсутствии музыкального слуха, довольно мощный баритон) караоке-ночь обеспечена.
Просыпается он первого вечером, но только затем, чтобы посетить туалет, доесть салат (столовой ложкой с кусками десятью хлеба вприкуску за секунды – дают себя знать боевые рефлексы), и снова броситься в постель. Второго он начинает не спеша собираться: бреется, одевается, шнурует берцы, охлопывает себя по карманам - не забыл ли чего, набрасывает на плечи бессменный рюкзак, говорит: "Ну вот, пожалуй, я..." - топчется у двери... И тут к нему приходит идея. "О! – своей ещё не звонил!" Потрясая памятливым перстом, Санчо бросается к аппарату, а меня с немой фамильярностью выпроваживает из комнаты ("Ну ты же понимаешь... Интимный разговор и всё такое прочее..." - вижу я красноречивые фразы, вылепленные на его рожице иероглифами морщин). В этот момент я уже предполагаю дальнейшее. Не проходит и получаса как Санчо устало зазывает меня "к себе". "Поговорил?" Санчо выдыхает: "Угу...". Медленно рассупониваясь и расшнуровывая берцы, бормочет, что вот, так вот получилось – сегодня она к родне едет, а назавтра приезжает её сынок на побывку. "Глупости, конечно – парень он взрослый, летуха, сам за девками бегает и давно всё понимает... но её ж не убедишь! Она вот чего опасается: сынок отпирает дверь, заходит, а в это время голая мама пыхтит в знаменитом наклоне. Объясняю, что можно легко и надёжно закрыться изнутри, а она визжит, что такие кошмары ей ночами снятся!"
Видя, что его шуточки не проходят, Санчо мнётся, мечется в поисках непонятно куда засунутых часов, о которых раньше не вспоминал. Наконец часы найдены. В поникшей голове его очевидно происходит мучительнейший мыслительный процесс... "А знаешь, - вдруг восклицает он радостно, суетливо засупониваясь и вновь зашнуровывая берцы, - за чем я всё-таки сейчас поеду?!" Выясняется, что у него в коммуналке стоит без дела компьютер последней сборки, многоядерный, невероятно быстрый и памятливый, которым он побаловал себя к празднику, стоит совершенно попусту, а на нём, между прочим, спокойно можно играть! И он сейчас этот компьютер сюда приволокёт – когда и поиграть как не на досуге!
Спустя три часа он стоит на пороге потный и взбудораженный. "На – держи!" - хрипит Санчо, переламываясь в поясе как гирю опускает в ближайший угол перетянутый скотчем чёрный ящик, а сам с монитором под мышкой спешит к столу, где и устанавливает обнову. Затем идёт к ящику.
"Ножницы давай! Вот, тут ещё провода в пакете... Ага... Надо ж проверить: работает, нет? Мало ли, что при переноске могло приключиться – может, задел обо что? Ну, ты доволен?"
"А почему я должен быть доволен?"
"Ах, ну да, ну да! – позабыл совсем: мы же такие доны, нам чужого не надо! Что чужое, то нам втягость, нам было бы лучше, если б этого не было всего вовсе! А то, что не только я, низковатый в разных смыслах, и где-то ниже поясницы несколько толстоватый и тяжеловатый, но и ты, худой стройный дон, теперь легко сможешь, к примеру, зенитную башню зачистить, через "чистилище" пройди – это для тебя как: наплевать и к делу не относится?! Разве я тебе чего запрещаю? Пользуйся!"
В этот момент мне становится стыдно. "Знаешь что, Санчо..."
"Так... Разговоры потом – лучше помоги приспособить агрегат. Вот так... Включаем...
