ТУДА И ОБРАТНО. Глава III

водился переросток по скудоумию только с малышней, другие ребята постарше брезговали парнем, не брали к себе компанию.
      Помнится, этот Кулинин, увидев красу-девицу, заявил: «Вот бы засадить девке по... (думаю, понятно, до каких мест)» — наверное, слышал нечто у старших парней. Мелюзга одобряюще поддержала балбеса, иначе нельзя — дворовое братство... хотя, если честно, еще под стол пешком ходили. Потом этот Коля периодически сообщал детворе, якобы Милка (так звали во дворе) дает парню... Мальцы, люди не глупые, понимали, что малый фантазирует, откровенно врет, но по малолетству остерегались перечить. И уж, если быть до конца честным, кто поумней догадывался, что Коля Кулинин — с мякошкой... Но вскоре малолетние обитатели привыкли к новому семейству и уже обсуждали не Милку и мамашу девушки, к которой ходил любовник — пьяница Подкапай. Этот кадр часто учинял скандалы и пьяные дебоши с битьем оконных стекол. Люська же вскоре выскочила замуж за низенького замухрышку киномеханика. А Коля Кулинин года через три пропал навсегда. Говорят, так и сгинул в тюряге...
      Тот Николай к Валентину относился по-доброму. Валька частенько просил малого принести учебник «Истории СССР» за четвертый класс, и ребята увлеченно разглядывали картинки из прошлого страны. Коля добродушно пытался рассказать о былых событиях, Валентин уже и так знал, что к чему, но слушал с интересом. Парень считал Вальку не по годам умным и уважал за это, даже опекал, когда сильные ребята задирали мальца.
      Вот вам — и дворовая секс-школа...
      А еще, помнится, везде стояли памятники Сталину, и люди без утайки почитали пусть павшего в немилость, но по-прежнему — отца народов.
      И следом, как по заказу, всплыло памятное событие о памятнике вождю. Скульптура стояла в сквере возле величавого дома культуры, клуб строили в довоенные годы. Здание являло образец творчества знаменитого немецко-российского архитектора Людвига Бонштедта. Точнее, фасадная часть нашего дома культуры передрана один в один с фасадного ансамбля Рижского театра оперы и балета. И вот у такого наследия архитектуры классицизма возвышалась не менее зрелищная скульптура Иосифа Виссарионовича на гранитном постаменте, окруженная пышным цветником.
      Валентин с раннего детства, как и окрестная ребятня, распрекрасно знал, чей это памятник. Лик и стать вождя встречались постоянно: на аверсе медалей участников недавней войны (мальчики того времени страстно почитали орденоносцев), в сонме книжных иллюстраций, в чреде открыток и плакатов. А семьи, кто побогаче, имели печатные портреты Сталина в багетных рамах, вождя привычно лицезрели на стенах квартир приятелей (тогда дети запросто ходили друг к другу домой). Надо открыто сказать — Сталин остался везде. Потом Валентин узнал, что жил уже после двадцатого съезда — апофеоза хрущевской карьеры. Но, будучи малым ребенком, мальчик видел и слышал, как подвыпившие мужики во дворе ругали Никиту Сергеевича. Обзывали главу страны кукурузником и свинопасом, Сталина же, конечно, боготворили, заодно хвалили верных соратников генсека: Молотова, Маленкова, Кагановича.
      Кстати, в торжественном зале дома культуры (баб Лара — ярая киноманка, часто брала Вальку с собой) портретов Сталина на стенах уже не было, но в достатке висели знаменитые сподвижники, образы иных теперь трудно представить, но ребенком (бабушка научила) знал каждого поименно. Бессмертные боги-олимпийцы!.. Парадный портрет царя богов убрали, но монументальный памятник Верховному еще стоял у клуба, оставаясь стержнем той эпохи.
      Валентин учился во втором классе. Разумеется, ребенок ничего не знал об октябрьском партийном съезде шестьдесят первого года, да и вынос тела вождя из мавзолея по радио не комментировали, потому мальчик не ведал о том. Но Сталин у дома культуры стоял.
      И вдруг — громом среди ясного неба... Валентин отчетливо помнит тот день. Неизвестно откуда, как молния по школе пронеслась шокирующая весть — возле клуба нет Сталина. И что тут началось! Еще шли уроки... Но, конечно, занятия прервались. И по сей день не понятно — кто дал команду. Школьники высыпали на улицу, благо верхняя одежда висела тогда в классных комнатах. Народища тьма — человек тысяча. Школы тогда переполнены — учились аж в три смены.
      И толпа учеников с непонятной тревогой устремилась к клубной площади. Малышня, конечно, отставала... О ужас! Постамент стоит, а привычного, с поднятой рукой, человека во френче и галифе нет. Да как такое случилось?.. Если пользоваться религиозными понятиями, то люди и стар, и млад восприняли это событие как гнуснейшее святотатство. Убрать, скрыть, похитить у народа любимого вождя... Спрятать Сталина — у кого кощунственно поднялась рука?!.
      Нашлись деятельные старшеклассники, раздобыв лопаты, парни принялись ворошить дымящую кучу шлака рядом с котельной клуба. Пронесся слух, что памятник зарыли в отвал, но потуги тех отчаянных ребят оказались тщетны. Сталин пропал... нет больше Иосифа Виссарионовича: ни живого, ни бронзового — никакого!
      Кем или чем являлся для тогдашнего Валентина бесследно утраченный бронзовый кумир? Бог знает... видимо, недосягаемым разуму великим и таинственным символом давно ушедшей эпохи. А снос памятника — навечно впечатанная в памяти страничка детства.
     
      Погруженный в воспоминания и размышления о давнем прошлом, Спицын испуганно вздрогнул, когда сильный толчок в плечо чуть не сшиб парня с ног. Это водитель так раздухарился... но, слава Богу, вернулся...
      Саньке не повезло. «Странникам» предстояла ночевка под открытым небом в Орле. Разумеется, вариант с гостиницей отпадал — машину не бросишь. Ну а как ночевать, ведь «Газон» не спальная «Колхида», «МАЗ или «КАМАЗ»? Неужели придется коротать ночь сидя... Благо хоть имелась крыша над головой, не вымокнешь, как цуцик, под ночным дождем. Вот такова доля снабженца, грустная доля «пилигрима».
      Перетягав по-бурлацки автомобиль на автостоянку, устроенную вдоль дороги, бедолаги спрятали зеркала заднего обзора, для надежности подергали ручки кабины и отправились на поиски пропитания. Мужики заплутали в незнакомом городе, скорее по наитию вышли к железнодорожному вокзалу. Вот здесь и проявилось воочию недавно упомянутое прошлое... тут бы снимать эпизоды фильма об эвакуации во время войны. Как оказалось, выбраться вечером из Орла вовсе не легкое дело, в длиннющих очередях у окошка кассира легко простоять день напролет. Неужели на наших вокзалах очереди не переведутся до скончания времен. Испокон века люди едут, едут, едут... И чего горемычным дома не сидится...
      Усталым страдальцам захотелось смыть груз недавних передряг пивком — в зале ожидания некоторые пассажиры забавлялись бутылочным «Жигулевским». Как выяснилось — пиво продают в вокзальной ресторации. Санька в затрапезном прикиде застеснялся пойти в элитарную точку общепита, придется Спицыну клянчить «на вынос» у расфуфыренной официантки, подличать, врать, давать на чай. А той высокомерно решать — достоин ли проситель такой чести... Будьте уверены, что поздним вечером, закончив смену, хряпнув на дорожку стопку водки в компании с буфетчицей и орсовским грузчиком, подавальщица и не вспомнит о неудельном малом, что «христарадничая», выпрашивал пиво на вынос. Да и чего бабенке заморачиваться... таких, как тот парень — легион.
      Ресторан так себе, рядовая вокзальная забегаловка средней руки, душно, пахнет не культурным досугом, а баней. Правда, в глубине зала кургузая эстрада, колонки усилителей, потертое пианино — впрочем, еще рановато для унылых лабухов и разбитных менестрелей.
      Загнанная, если точнее, то взмыленная официантка не полезла в бутылку, ответила кратко: «Жди!»
      В тягостном ожидании разглядываю публику — обыкновенное кабацкое сборище: не столько пассажиры, сколько праздные бездельники. Один по виду интеллигент засиделся с устатку после непыльной работенки... Вот там гуляет желторотая молодежь, украдкой разливает тайно пронесенный портвейн, конспирирует спиртное бутылкой дешевого ситра. Наклейку с ресторанным штемпелем намеренно повернули к свету. Вон небритые шершавые личности методично глотают водяру, зыркая округ глазами столь же колючими, как и грубые одежды громил. Встретишь бугая в темном переулке и наверняка услышишь: «Кошелек или жизнь!» И то ли бежать сломя голову, то ли искать подзаборную дрыну...
      Вблизи «культурно отдыхает» теплая компания с дамочками, сдвинули два столика — дым коромыслом. Румяная фемина кустодиевских форм обмахивает себя салфеткой, гражданке бы уже расстегнуть застежки на платье и вывалить сиси на стол... Тетка дурашливо смеется сальностям, отпущенных партнером — плешивым дядей в пиджаке поверх растянутой в вороте водолазке и круглых довоенных очках. Ловелас по-свойски наклонился, нашептывает в ушко зазнобе, а та так и заливается, так и заливается. Сквозь ресторанный гул доносится томное восклицание сей матроны: «Ох, не могу, не могу, хватит...» Зря бабенка так верещит, ведь наверняка готова к случке с инженером, или как там дядю величают...
      По левую сторону стола, отчаянно жестикулируя, спорят два собутыльника, по виду — типичные конторщики. Клерки перебрали лишку, но еще не достигли кондиции, чреватой рукоприкладством.
      Другая представительница слабого пола отчужденно сидит боком к остальной группе. Это высушенная мымра в серо-зеленой униформе времен культа личности. На затылке закручена колесом жидкая косица (под Лесю Украинку), а профиль — ну чисто Данте Алигьери. С суходылым подобием великого флорентийца никто не разговаривает. Оттого «синий чулок» исполнился чувством гордого достоинства и в одиночестве тянет из фужера липкий лимонад . Уж верно, напустила в бокал слюней, но делает вид, что нет ничего приятнее и полезнее, как поглощать безобидное пойло.
      Напротив — упитанный живчик, в меру седой, в меру кудрявый. Распущенный галстук селедкой провис на груди, лобик блестит испариной. Дядечка с завидным аппетитом уплетает бефстроганов, занят всецело процессом еды, подумать — дорвался таки до жратвы...
      Еще две женщины грузно восседают к зрителю спиной, примечательны пятые точки дам, схожие с лошадиным крупом. Ну и бросаются в глаза застежки лифчиков, кои рельефно проступают сквозь вискозу блузок. Приятельницы секретничают, чтобы не подслушивали, прикрывают губы ладошками.
      По краям столов примостились плюгавые мужские фигурки: одна безвольно согбенная, видно, по жизни усталый старичок, другая — кособоко накренилась к соседке, верно, уже нахлебался вдосталь...
      Забавное общество, интересно — что за люди? Намеренно прислушиваюсь к обрывкам застольной речи. Гадать долго не пришлось. Толстенький, в галстуке, насытившись, стучит по графину с водкой, требует внимания и произносит тост. Определенно, спич заготовлен с претензией на кавказский перец, но выходит бабушкин укроп. Из закрученных словес прояснилось, что «товарищи» обмывают окончание учебных курсов: то ли повышения, то ли усовершенствования по специальности. Сокурсники разом потянулись чокаться с оратором, потом