кузькин отец Часть II Глава I

дерева, вот тебе и дикари. В общем и целом хозяева, гости квартиры и сама квартира Глассу понравились.

– Прошу к столу, Гласс. – пригласила Валентина. – Присаживайтесь где вам будет удобно.

***

А вот увидев то, что было на столе Гласса постигла немая сцена, как в знаменитой комедии. Такое изобилие он в своей жизни видел только во время приёмов, в посольствах, и то, в посольствах щедрость поскромнее выглядела.

Описывать то, что было на столе и скорее всего на кухне столько же ждало своей участи способен разве что садист. Я не садист, талантов не хватает. Ну а читать такие описания можно, и в особенности тому кто до того себя возненавидел, что уселся на диету, может одумается.

Главным за столом вызвался быть Иван Степанович. Вернее он не вызвался, а просто сам себя таковым назначил.

Стоит сказать, что слово тесть на родном языке Гласса, если дословно перевести на местный язык, звучит как «отец в законе». Неизвестно почему, может потому что Гласс был всё–таки дипломатом, а может быть потому, что понравился ему Иван Степанович своей простотой и энергичностью, об этом ему и сказал.

В дипломатии, да и не только в дипломатии, а вообще в жизни, бывают такие ситуации, когда одна фраза решает, ну не то чтобы решает, а располагает или наоборот делает заклятым врагом. Попробуйте сказать женщине о том, что у неё плохая фигура и не важно какая она у неё на самом деле. Всё! После этого добиться хоть мало–мальского расположения к себе не удастся никогда. А лучше не пробуйте, это опасно. А бывает, что всего лишь одна фраза делает человека другом на всю жизнь. Так и с Глассом получилось. Услышав такое Иван Степанович не пришёл в неописуемый восторг, а воспринял как должную оценку своего статуса, помимо главы семейства разумеется, ну и конечно же заслуг на этом поприще. А Гласс после этого стал ну просто мировым парнем.

– Вот что значит культурные люди! – Ивана Степановича и порадовало, и позабавило услышанное. – А ты мать, наверное мать в законе будешь. – подмигнул он супруге.

Анна Кондратьевна рассмеялась. Звучит конечно внушительно, но ей, как женщине по характеру доброй, было в общем–то всё равно.

– Фёдор, разливай, чего сидишь?! – отец в законе приступил к соблюдению законов гостеприимства, согласно которым сначала надо выпить, а потом уже все остальное.

Гласс почти с ужасом, посмотрел на Фёдора. Опять алкоголь! А Фёдор увидев как на это реагирует Гласс пожал плечами, что скорее всего означало: «Ничего не поделаешь, традиция такая», а затем улыбнулся, мол, да не переживай ты так.

Понятно, Валентина бутылочку–то прикупила, без неё стол не стол, да и Иван Степанович наверняка с собой прихватил. Опять же, обстановка не очень–то напоминала пейзаж за деревянными боксами так что беспокоился Гласс напрасно. Наверное это и подразумевала улыбка Фёдора.

– За всё хорошее! – Иван Степанович произнёс тост и выпил.

Тост был поддержан. Мужчины, как им и положено, выпили до дна, а женщины, наверное тоже так положено, лишь пригубили.

– Гласс, угощайтесь. – Валентина, как хозяйка дома и как автор заткнувшего за пояс дипломатические изобилия принялась угощать, а вернее, объяснять что есть на столе и почему это надо обязательно попробовать.

От автора: Ё–моё! А ведь это издевательство, описывать застолье, когда у самого в желудке всего лишь кружка кофе, а вторая ещё горячая, остывает. Сигареты не в счёт.

– Влас! – похоже, что Иван Степанович, да и не только он, не нуждались в кулинарном гиде, а потому во всю закусывали или просто, ели. – Ты баб не слушай. Баба, она сама не понимает что говорит. Если Валентину слушать, то ты быстренько наешься, а выпить потом уже некуда будет. Понял?
– Пап! – Валентина было обратилась к своему характеру за помощью, но вовремя сообразила, что применить его придётся против того, кто этот характер ей дал, и успокоилась.

Гласс кивнул головой, мол, понятно, и тоже принялся закусывать. Его нисколько не смутило, что Иван Степанович называет его другим именем.

«Наверное так моё имя звучит на ихнем языке. Надо будет запомнить. – подумал он».


***

После, по своей значимости не терпящих отлагательства, второго и третьего тостов имеющих место быть практически во всех застольных протоколах обстановка стала такой, какой ей и положено было быть, домашней. Теперь можно было не спеша поговорить за жизнь, а выпить–закусить, всего лишь помощники разговору.

Пока Иван Степанович то ли закусывал, то ли просто ел, и всем своим видом показывал Фёдору что, мол, наливай давай, чего сидишь–то, инициативу перехватила Анна Кондратьевна.

Как и любую другую женщину её конечно же интересовало всё, но в первую очередь дом и семья. Понятно дело, Гласс был определён как центр внимания, из–за него все и собрались–то. Что происходит в семье Валентины Анна Кондратьевна была прекрасно осведомлена, мама всё–таки, а заодно и тёща. О том, что происходит у Антонины, Анна Кондратьевна тоже знала, хоть особо и не интересовалась – ничего не происходит, потому что мужика в доме нет, а без мужика и событий в доме считай что никаких. Дети конечно же события преподносят, иногда такие что просто диву даёшься, но это события другого характера и порядка. Основным же поставщиком событий в семье, как ни крути, является мужик, наверное потому его и считают главным в семье.

А сейчас перед Анной Кондратьевной сидел и уплетал винегрет самый настоящий иностранец, и не на картинке, а живой. Не сказать чтобы Анна Кондратьевна была женщиной малообразованной или вообще, невежественной. Насчёт этого как раз был полный порядок, но только по части того, что происходит здесь. А вот что происходит там – сплошная неизвестность. В газетах конечно пишут, как у них простые люди живут, но пишут как–то однобоко. Если всему верить, то плохо живут и вообще неизвестно, как до сих пор с голоду не помёрли.

Анна Кондратьевна принялась расспрашивать Гласса: кем он работает, женат ли, есть ли детки, кто родители и живы ли… Как правило в таких случаях вопросы звучат стандартные, а вот ответы на них всегда разные, наверное потому женщины в первую очередь и задают такие вопросы.

Гласс отвечал, скрывать ему было нечего. Да, он женат и у них трое детей. Старший там, в КОШЭ, в колледже учится, а младшие здесь, с ними. Родители Гласса живы и здоровы, они у него фермеры, крестьяне, если по вашему. Рассказал Гласс и о том, что здесь он уже два года, работает в посольстве, и что через год его пребывание здесь закончится, и что поедут они все вместе с женой и детьми домой. Что живёт Гласс в небольшом городке, пригороде большого города, правда не сказал какого. У них есть свой дом, правда сейчас в нем никто не живёт, потому что старший сын живёт в общежитии, при колледже.

Подобные вопросы и ответы на них женщинам наверное интересны тем, что бесконечны. А вот мужикам наоборот, в большинстве случаев неинтересны, потому что отвлекают и не дают поговорить на темы более важные в которых только мужик и соображает. Женщины внимательно слушали рассказ, а вернее? ответы на якобы простые, но тонко и со смыслом заданные вопросы. Каждая из слушавших воспринимала, анализировала и запоминала услышанное только одной ей понятным способом, и запоминала соответственно тоже не всё, а то что, да никто не знает, что она там себе запоминала.

***

– Мать! В законе… – Иван Степанович почему–то выделил последнее. – Хватит человека допрашивать. Его и без тебя на работе мучают, а домой придёт, так жена тут как тут, тоже рада стараться. Дай человеку отдохнуть. Фёдор, что сидишь?! Наливай, давай!
– Влас, ты на баб не обращай внимания. – инициатива перешла, а вернее будет сказать, была захвачена Иваном Степановичем. – Давай лучше–ка выпьем, да поговорим.

Воспользовавшись моментом, а может быть и в самом деле что–то понадобилось, Валентина пошла на кухню, Антонина за ней.

– Женатый он... – как будто свой некролог прочитала, сказала Антонина присаживаясь на табуретку.
– Ну и что, что женатый?! – оптимизм, который олицетворяла сейчас Валентина, если и не вселял надежду в одинокое сердце Антонины, то давал понять, что она, надежда, всё–таки имеет место быть. – Эка невидаль, а ты на что?! Мужики, они тупые все. Им покуда не объяснишь, доходчиво, они ни за что не поймут. – Валентина подмигнула подруге и засмеялась.
– Да как–то боязно. – а вот Антонина скорее всего олицетворяла сейчас пессимизм. – Иностранец всё–таки.
– Это он выше пояса иностранец. – опять подмигнула Валентина. – А ниже пояса иностранцев не бывает. – и опять засмеялась.

Если немного дать волю фантазии, или же выпить чуть–чуть побольше, то разговор на кухне можно представить как перерыв, не знаю как эта штука правильно называется в боксе, между раундами.

Боксёр сидит на табуретке, тяжело дышит и всем своим видом показывает, что хоть ему и тяжело, но сдаваться он не собирается. А тренер, на кухне тренировала Валентина, машет перед боксёром полотенцем, даёт водички попить и говорит умные вещи, советует, как свалить лютого противника одним ударом. Валентина советовала Антонине провести серию ударов ниже пояса, туда, где иностранцев не бывает. Это в боксе, ну в настоящем, ниже пояса бить запрещено. А в жизни, в жизни другие законы и правила. Там некоторые удары ниже пояса иногда даже очень полезны и приветствуются, причём приветствуются даже теми, кто их пропустил, правда потом, после того как…

А вот перед Глассом никто полотенцем не махал, и советов умных не давал. Всё это было, но было там, в посольстве, а здесь, у Фёдора, он оказался один сразу перед несколькими противниками, которые, то по очереди, то сразу все вместе, лупцевали его своими вопросами и разговорами. Но Гласс на то и культурный человек, да ещё и дипломат к тому же. Если Антонину можно сравнить с боксёром и всех других тоже, то Гласс скорее был похож на гроссмейстера во время сеанса одновременной игры, в шахматы разумеется. Правда никто об этом не подозревал, разговаривали и разговаривали, и каждый в своей голове шурудил что–то своё, Гласс, кстати, тоже.