Мои первые друзья – это все соседские дети в небольшом городке Киверцы. Тогда, в середине 60-х 20 века я не знал, что у каждого человека есть национальность. Нас было пятеро однолеток. В дошкольном возрасте мы освоили все детские игры на улице и никогда не ссорились. Вася рос у бабушки, любил неожиданно начать со мной бороться, однажды разбил камнем мне голову, потом - расцарапал лицо березовой метлой, но чуть позже я заступился за него на площадке школы, его хотели побить какие-то «чужие» пацаны. Был Мирек и его брат Стась. С ними я очень рано познал лесные тайны. Был Толик Макаревич, с ним я начал осваивать гитару, играл в волейбол и баскетбол, футбол и хоккей. Был Толик Слободян, он научил меня плавать в речушке. Были девочки, с которыми мы ходили в походы в лес с ранней весны до поздней осени, а зимой на лыжах. Безмятежное детство, с самого раннего возраста и до 12 лет. Той весной, 1972 года я узнал о национальностях.
В конце марта у нас наступал сезон сбора березового сока. Этим занимался леспромхоз, все взрослые и мы – дети своих родителей. Рано утром мы садились на велосипеды, засовывали в карманы бутерброды, ножики, спички и в сумках цепляли на руль по две-три трехлитровые банки с крышками. Ехать до большого березового леса было полчаса. Красота тех огромных берез мне снится до сих пор.
Ехал я обычно за соком с братьями Мостоцкими, Миреком и Стасем. Каждый выбирал себе по паре берез, устанавливали банки, пускали сок и уходили в орешник. Там мы выискивали среди прошлогодней листвы чуть проросшие орешки, вырывали их и съедали ядрышко. Час полтора уходило на такое «свинячье» обжорство, потом мы шли глянуть на свои банки. Где-то рядом разгребали площадку. Делали костер, на котором жарили хлеб, сало, иногда пекли картошку, пару раз получали за это по ушам от рабочих заготконторы, а иногда они сами нас усаживали за свой костер и кормили горячей едой, доливали наши банки своим соком из молочных бидонов и отправляли домой с полными банками.
Однажды мы оставили банки под березами и уехали домой делать уроки. Ближе к вечеру ко мне пришёл Мирек и попросил поехать за соком одному и привезти и их банки, т.к. родители попросили братьев вытащить из погреба картошку на семена. Я поехал. Всю обратную дорогу я вел перегруженный велосипед пешком, боясь разбить полные банки. Пришел поздно, сразу зашел к соседям отдать их сок. Вышел недовольный отец моих друзей, забрал две сумки и не сказав ни одного слова благодарности, унес банки в летнюю кухню. Разворачивая велосипед возле ворот, я услышал:
- А если он туда насикал?! Лучше бы завтра сами съездили! А так сами и пейте теперь тот сок.
Меня душила такая обида, что придя домой, я с самого порога стал об этом рассказывать своим родителям. Мой отец покачал головой:
- То они вот такие люди! Поляки! А мы б до такого и не додумались бы.
- Папа, а поляки – это кто?
- Такая нация, народ такой.
- А мы кто?
- Русские! Самая великая нация на Земле! Поэтому нас все и не любят и завидуют. – Ответил отец.
В разговор вмешалась мама:
- Придет время, и ты всё узнаешь и поймешь. А пока дружи себе с детьми всеми по соседству и в классе и не заморачивайся. Володя! Скажи завтра их отцу, чтобы думал, что говорит детям.
- Хорошо.
Но вопрос меня озадачил. Вскоре я выяснил, что на одной нашей улице живут русские, украинцы, поляки, венгры и белорусы.
В 1974 мы переехали в приморский городок, и в новой школе, я продолжил, исподволь, интересоваться какой национальности бывают люди. Первое, что стало для меня неожиданностью, меня здесь посчитали украинцем из-за языка, на котором я разговаривал. Второе , что ещё есть евреи, армяне, негры и китайцы с индейцами. Я погрузился в период чтения Майн Рида, Жюль Верна, Марк Твена и мои познания о национальностях расширились. А когда я прочитал «Хижину дяди Тома» я узнал и о рабстве. В это время моими друзьями стали ребята моего класса, и узнав прелести Черного моря, я перестал думать о тех людях, которые посчитали, что я мог помочиться в их банки с березовым соком.
В 1977 году я поступил в военное училище. Одним из первых моих друзей стал Миша Сон – якут и Рафик – узбек, солдат срочной службы из автороты при училище. Миша - настоящий оленевод, сын и внук оленевода. С ним мы сдружились на почве своего трепетного отношения ко всем животным. Мы могли часами обсуждать достоинства и недостатки пород собак. Он мне говорил о любимом своем олене, который остался возле бака с керосином на аэродроме, с которого Миша улетал в Харьков поступать в училище. А я ему о моей давнем друге - лосёнке. После первого зимнего отпуска к Мише навечно прилепилась кличка «Олени лежат». А всё дело в том, что Миша опоздал с отпуска на неделю! ЧП было грандиозным, и послушать причину его опоздания, было выстроено на плацу всё училище.
- На следующий день, после моего приезда в стойбище, началась пурга. Шла она три недели, олени лежали, а до аэродрома было сутки пути пешком, но выйти на лыжах было невозможно, а олени лежали под снегом. Поднять их было невозможно. И мы лежали в чуме и ждали конца пурги… - Миша абсолютно серьезно вещал перед всем училищем абсолютно правдивую историю .
Всё училище во главе с боевым генералом и его замами, каталось по плацу. Генерал – майор Поздняк, начальник училища, с пятью боевыми орденами за Великую Отечественную войну был строг, но справедлив:
- Майор Алтунин! Курсанта Сона в отпуск зимой до выпуска не отпускать! Лежать будет в тепле, в казарме, а не думать, когда встанут олени! Это всё наказание – олени, причина уважительная, дисбата не будет! Вольно! Разойтись!
В августе 1981 года меня угораздило сесть с одним отказавшим двигателем на маленький пограничный аэродром в Камень – Рыболове. И там был Миша – «Олени лежат». Мы очень обрадовались и всю неделю, что я провел у него в гостях, мы почти круглосуточно вспоминали училище. И опять встал вопрос о национальностях.
- Меня сюда отправили на наземную службу, потому что я якут, хотя на самом деле я русский! – Тон Миши был очень обиженный, а его узкие черные миндалины слезились… – А я так хотел полетать!
На самом деле Миша просто не прошел медицинскую комиссию после выпуска и не имел допуска к полетам. Но через пару месяцев Миша уже был в Афганистане, советником при кабульском аэропорту, с зарплатой в десяток раз больше, чем оказалась моя зарплата через год, когда я оказался там же, только в составе ограниченного контингента нашей армии. И я опять встретился там с Мишей! В многолюдном Кабуле, среди дня, я увидел Мишу в толпе людей. Миша спокойно шел впереди меня в метрах 30. И мы опять общались почти сутки.
- Миша, ты женился?
- Нет! Но есть невеста!
- Здесь? Афганка! – Я любил шутить, и мой юмор всем был известен.
- Нет! Якутка! В соседнем стойбище ждет!
- Так ты же русский!
- Да! Но папа разрешает жениться только на якутке.
- Значит ты, Миша, якут! Русский, а уж боевой офицер тем более, никогда бы не пошел на поводу даже у отца.
- Оно то так. – Миша помахал у меня перед лицом книгой Льва Николаевича Толстого « Кавказские рассказы», - но там мои олени! – В общем, поржали мы тогда над чудом определения национальности здорово. До сих пор я жалею о том, что больше с Мишей мы не пересекались и где он сегодня мне неизвестно.
… В мае 83 года меня тащил на спине раненый штурман – татарин. До спасательного поста наших солдат было километра три, у штурмана из порванной штанины торчала поломанная кость, чуть ниже колена. Я истекал кровью, был под уколом морфия и считал в тот момент, что жить мне осталось пара минут. Но Рафик вынес меня из зоны обстрела, и только сдав группе разведки, которая высадилась из спасательного вертолета, потерял сознание. В Баграмской санчасти я даже не успел взять у него адрес, я остался в Баграме, а Рафика увезли в Кабул, потом в Ташкент и больше мы не встречались.
Друзей, во время моей службы в армии, было много и были они такими же как и я, наивными и доверчивыми. К моей «коллекции» национальностей добавился чуваш, удмурт и другие мужики, бывшие, как и я уверенными, что они русские. Мы вместе обмывали звания, рождение детей, получение новых должностей, квартир. Садились за один стол в Великие праздники нашей Великой страны - СССР. Однажды в Германии мы вылетели на учения, с нанесением бомбово-ракетного удара составом полка, на польском полигоне. Во время заправки на промежуточном аэродроме, подкрепившись сухим пайком, мы ждали сигнала на вылет, сидя в своих вертолетах. Состояние блаженное, погода отличная, желудки полные, экипаж из трех человек и все разные по национальности, слетанный и не разлей-вода, мы мирно травили анекдоты, когда ко мне подошел командир полка с хорошей фамилией Сергеев:
- Виктор Владимирович! Говорят, у тебя в вертолете всегда есть сало с чесноком!? Поделишься?
- С удовольствием, командир. Тут полный дипломат. А Вы, что не покушали? – Я был удивлен, комполка все таки.
- Да штурман думал, что меня покормят в штабе, а я пока, уточнял задачу, не успел. Мой штурман – казах и борттехник, армянин, все съели сами. Так что давай, корми командира. Недаром говорят, что пока хохлы с нами мы не пропадем! – говорил командир, уже откусывая бутерброд.
- Командир! Мне папа и все деды всегда говорили, что я русский! – Я не обиделся, привык, что меня принимают за кого угодно, только не за того, кем я был на самом деле.
- Так мой папа тоже твердит, что я русский, а я родился в Казани и вернусь туда после службы. – Командир глазами смеялся, пока усиленно работал челюстями. - Эх! Вкусно! Жаль нельзя спирта капельку выпить!
- А почему нельзя? – Я тоже смеялся. - после прилета домой заходите на борт в гости. Сало есть, лук, чеснок и хлеб тоже, да и спирт нацедим.
- Нет уж! Я со своими буду! Расскажу, кто меня спас от голодной смерти! Буду укреплять дружбу между народами в отдельно взятом экипаже. Спасибо, Владимирович!
… Сейчас я живу в Казани, но Сергеева не могу найти. После армии я занялся бизнесом. За пять лет у меня было четыре напарника, двое бывшие военные и двое просто местные жители. В течение всего этого времени они все благополучно меня поимели на деньги, расставались мы «не друзьями» и моя армейская вера в братство закончилась. За всю жизнь после службы у меня было несколько друзей, которые остались друзьями до сих пор. Анализируя сейчас, с горы своего возраста, ситуацию с дружбой, могу сказать абсолютно уверенно: дружба не зависит от места жительства и национальности, разницы в возрасте и даже пола. Это просто состояние души каждого отдельно взятого индивидуума. Но самые везучие люди по жизни те, которые считают самыми лучшими друзьями своих жен и мужей, которые совпали со школьной скамьи душами и срослись. Анализируя разговоры с такими парами, я убедился, что другие друзья им второстепенны и больше всего такие пары любят сидеть на своем диване вдвоём, легко касаясь ногами друг друга, ездить куда угодно, от рыбалки до монастырей или в другие города, всегда только вместе. Я 13 лет был в разводе после первого брака, моя жизнь заключалась в доведении троих детей до самостоятельности, расширении фермы до солидной рентабельности, я любил молиться в
