Одиночное плавание.

сюсюканья…  А им по тринадцать-четырнадцать  было…  ТелкИ неученые да слабые…  Тебе, дураку, ласкать да ласкать бы их надо, а ты!..
  Не до любил, не до хвалил, не до ласкал…  А сейчас уже и не вернешь ничего… Особенно для сына… Не вернуть…»
  Закипела вода в котелке. Опять заварил крепкий- крепкий. Сахар был на исходе. Не беда, потерпим.
  Он вдруг почувствовал, что что-то изменилось внутри. Пришло какое-то еле  ощущаемое пока сердцем успокоение. Вроде благодати. И он отложил тетрадь в сторону: боялся эту благодать спугнуть. И, будто почувствовав его настроение, затихла Джулька. Улеглась клубком у костра и закрыла глаза. Но он знал: не спит. Думает и прислушивается. Чиркнул специально спичкой. Собака открыла глаза и внимательно на него посмотрела.
  -Спи, доча, спи…

                                      Г Л А В А   7

  Он впервые за весь сплав напился вматинушку в этот вечер. И случилось это неожиданно.
  Уже в темноте, видимо, на свет костра, к ним причалила плоскодонка с двумя рыбаками. Вот с ними-то он и надрался.
  Утром, с тяжелой, ничего не соображающей головой, он даже вспомнить не мог: кормил ли вечером собаку?
  Рыбаки, закутавшись в фуфайки, спали у костра. Везде все разбросано. Жратва подавлена: видимо, кто-то падал на клеенку.
  Помнился разговор под постоянное подливание. И про сына он что-то много говорил вчера…  А потом отключился. А, может, и рыбаки первыми отключились…
  Свинарник. Бардак. И на душе свинарник.
  Джульетта лежала на краю поляны, смотрела на него внимательно. Но он первым делом налил трясущейся рукой водку в кружку и выпил. И через секунду побежал к кустам. Полоскало его страшно, до временной потери сознания.
  Кое-как дошел до реки, сунулся в воду с головой.
  Рыбаки не просыпались.
  Псина лежала на прежнем месте.
  Вернулся к костру. Вновь налил в кружку. В другую- немного чая. И все-таки выпил. Посидел, подождал. Закурил сигарету. И лишь после этого накормил собаку.
  -К черту все!- вдруг подумал он зло. –Не вернется ничего назад! Нервишки только теребить…. Любовь свою первую вспомнил, надо же… Кроме запаха сирени ничего и не потревожило: ни как обнимал, ни как целовал… А вот запах запомнился.  Он-то и взволновал… Вот и все, что мы имеем в остатке от первой любви… А тогда, наверное, казалось- на века все…
  И о друзьях что-то все мимолетом…
  С сыном поговорить хотел…О чем?  Каждый день с ним говоришь и споришь! Все он о тебе знает. А что делать- совесть подсказывает. Он и есть  совесть твоя. А прочая лабуда… Это ты попить просто в одиночку хотел… Ну, удалось?..
  Не осталось, Серый, в твоей жизни мест, где бы тебя ждали  такого, сегодняшнего, кроме дома. А где ждали- так другого ждали. ДавнИшнего. Уже не  т е б я. Изменился ты. И нужен только жене да детям. Да этой вот, хвостатой…
  Он оглядел еще раз поляну.
  -Попил? Все? Отысповедовался перед собой? Собирайся, братишка, домой пора… Те, кого любишь- там, дома, тебя ждут… Тебя да Джульку…  Съездил ты к себе. Плохо у тебя в холостяцкой конуре… Домой тебе надо…
  Он стал решительно, но аккуратно паковаться: до станции было километров пять, а груз немаленький.
  Проснулись от шума рыбаки.
  -Серега, ты чего?.. Куда ты?
  -Домой, ребята!- Он с какой-то даже любовью протирал лодку от песка и мусора.
  -Ты же говорил:  еще пару дней…
  -Нет… Домой… Соскучился…
  -Дурак! Сейчас за деревней в старицах такие лини!..
  -Хрен с ними. И так душу отвел…
  -Ну, смотри…- Мужики хмуро шарились у костра. –Ушицу хоть похлебай перед дорогой.
  -Обязательно!
  Свернул лодку, упаковал в рюкзак. Жесткое складное  днище оставил.
  -Может, вам на что сгодится?
  -А чего… оставляй… Я на свою «Омегу» приделаю. Эх, жалко, Серега, Так хорошо посидели вчера!
  -Угу, хорошо. Только ни черта не помню.
  -Это ничего, это бывает! Тимоха, помнишь, в прошлый раз, на Аргазях…
  Но Сергей уже не слушал их. Он обходил поляну внимательно всматриваясь в траву- не забыть бы чего…
  Клапан от лодки. Блесёнка. О, Господи, ошейник Джулии на кусте! То-то трется рядом. Мусор в мешок.
  -Ты еще поляну вымой!- хохотнули рыбаки
  -По-человечески надо… Чтоб дерьма от тебя не оставалось,- отозвался он. Ребята промолчали.
  Наконец, упаковался полностью. Достал ложку, подсел к рыбакам.
  -Целлофан-то тоже оставляешь?
  Сергей кивнул: -У меня его много, забирайте.
  -Ну, что, отходную?
  -Давай по одной, по последней.
  -Типун тебе на язык: по последней!.. Скажет тоже!..
  Сережка ел остывшую уху и все оглядывался по сторонам, будто что-то старался запомнить иль понять.
  Нет, поляна как поляна. Сколько таких стоянок в жизни было- не счесть. И знакомых таких, чьи лица уже не помнишь через пару суток…
  И все- таки хотелось уловить что-то особенное, на всю жизнь. Чепуха  это, что конец-начало нового. Конец- это конец. А начало- это новое. Не продолжение …
  Он достал фотоаппарат, сфотографировал рыбаков, далекие горы, до которых так и не доплыл, вытоптанную поляну, искупавшуюся собаку…
  -Удачи вам, братва!..
  -Будь! Может, встретимся еще…

  Идти было легко: все вниз и вниз, в ложбинку, где пылился тракт. И ветерок обдувал.
  Автобус оказался почти пустой. Сережка даже решился снять с Джульки намордник.
  Миасс же встретил опять холодным ветром с предгорий и дождевой моросью. Пока ждали электричку в открытом павильоне- продрогли до костей.
  В вагоне долго отогревались на теплой скамье. Остро пахло отопревшей обувкой и мокрой шерстью. Незаметно для себя заснули.

  Когда открывал квартиру, сердце замерло, как после возвращения из длительной командировки.
  Сквозняк от открытых, как всегда, балконов. Легкий запах утренних духов.  И полевых цветов: букет на столе уже начал подвядать.
  Он сбросил у входа рюкзак. Джульетта деловито процокала на кухню. И вернулась, уже облизываясь.
  -Не Джулька ты… Жулик ты…
  Он с трудом разулся.  Закрыл один балкон. Заглянул в сковородку: рагу. И кофе есть. И сахар. И хлеб.
  Прошел в свою комнату. Не торопясь начал стягивать с себя промокшую, пропахшую потом и дымом одежду.  И улыбался счастливо и бездумно.
  А с фотографии в траурной рамке на него смотрели тоже улыбающиеся сквозь очки глаза сына. И куда бы он не двинулся- они смотрели только на него.
  Он кое-как разделся, сгреб одежду в охапку, поднялся, чтоб идти в ванну и, наконец-то, посмотрел тому в глаза.
  -Здравствуй, Санька. Здравствуй, сынок. Я вернулся. Здравствуй, милый…