горотдел НКВД об удачной поимке диверсантов и попросил старшего лейтенанта Селезня к утру прислать гебешного следока. Москву по ночному времени тревожить не стал, да и, если честно признаться, хвастаться было нечем. Ну, взял трех диверсантов, по сути, это уровень станционной военной комендатуры. Воронов сознавал — Синегубов ждет весомого результата, и понимает что такого за один день никак не добиться. Поэтому решил повременить, пусть хотя бы чуток прояснится, а то не ясно даже, в каком направлении работать.
Нужно было сразу же, по горячим следам взять диверсантов в оборот, полагалось не дать задержанным прийти в себя. Воронов по опыту знал, что в первые часы после ареста человек пытается найти себе хоть какое, но оправдание, как в выгодном свете предстать перед следователем, идет с ним на сделку.... А уж посидев в камере, охолонув, проанализировав ситуацию, узник начинает выстраивать линию защиты, основанную на хитрости и лжи.
Мерина Сергей оставил на потом. Да и оказавшись нервным, громила еще не успокоился, ругался, плевался и угрожал уничтожить каждого вставшего на его дороге. У сотрудников ТО было искреннее желание отмутузить горлопана по первое число — поставить мурло на место, чтобы не брал слишком много на себя. Потому и вели себя с арестантом намеренного грубо и жестко. Следовало дать понять отморозку, что чикаться с ним не станут, наоборот, раздавят как гадину, разделают как бог черепаху. Учитывая бычью силу, Мерина заковали в дореволюционные кандалы (как специально сбереженные) и посадили на цепь в сырой камере — и для пущей острастки, да и так, чтобы спокойней было. Амбал заревел медведем, оскорбленный подобным обхождением. Но когда сказали, что ливанут на пол пару ведер холодной водицы, для понятливых — сделать морозилку, верзила приумолк. Зачем невольнику лишние мучения...
Солдатиком-радистом Воронов поручил заняться младшему лейтенанту Свиридову. Андрей хоть и не ас в дознании, но парень смекалистый, да и Тита, как видно, не кремень. Таким образом, нужные показания малый даст...
Ерему взял в обработку сам Воронов. Полежав спеленатым в кузове полуторки, мужик решил больше не испытывать судьбу, вел себя покорно, считай, даже слишком покладисто. Конвойный препроводил задержанного в допросную комнату, расположенную напротив казематов кутузки. Не снимая наручников, посадили за железный столик перед уже ожидавшим Вороновым. Сергей внимательно рассмотрел поникшую фигуру арестанта. Тот, понятно, старался выглядеть пришибленным и виноватым, но иногда косой дерзкий взгляд узника выдавал обратное. Сложное чувство овладело Вороновым: расколется ли диверсант с первого раза, не навешает ли туфты, тогда уж придется помучиться с прохвостом...
Понимая, что арестант арестанту рознь, по наитию уловив в облики Еремы некую слабинку, Сергей решил поиграть в доброго следователя. Капитан достал пачку «Беломор-канала», вытряхнул папиросину, прикурил сам и протянул диверсанту. Воронов не раз проделывал подобную манипуляцию с такого рода заключенными. Встречались гордецы, что брезговали принять курево из чужих губ, но таких было единицы. Ерема благодарно кивнул и осклабился. Контакт получен!
Попыхивая папироской, диверсант стал откровенничать:
Еремеев Павел Силантьевич (бедная фантазия в абверкоманде) — 1899 года рождения, из крестьян, житель города Ливны Орловской области, работал каменщиком на стройках пятилеток. Звание — рядовой. Сдался сам еще в начале июля сорок первого, когда немцы выбили его пехотную часть с оборонительного рубежа под Оршей. Отходить со однополчанами не стал, присыпался землицей, закосил под убитого. Так и пролежал до захода солнца. Когда немецкая похоронная команда стала обходить поле боя — встал и поднял руки кверху. Таких притворщиков тогда набралось еще человек двадцать, бойцы из других рот, Еремееву не знакомые.
— Почему не ушел с нашими, — резко спросил Сергей, — или не знал, что в конечном итоге придется ответить за предательство? — И уже наставительным тоном добавил. — Сам знаешь, какая статья за измену. Или думал: Красная Армия не осилит фашистов, а может, и теперь так считаешь?
— Ничего тогда не думал... струсил позорно. В мозгах как обухом шарахнуло, ни бельмеса не соображал, только один страх... Чаял, хоть жив остался, и то слава Богу. Да и не хотелось мине опять в мясорубку. Только вышло, что в плену еще хужей, чем на передовой. Для немца пленник не человек, для них сдавшийся в плен паршивей скота, — и сотворил жалостливо-плаксивое выражение.
Воронов чисто по наитию ощутил, что перед ним еще тот артист. Ерема сильно переигрывал...
— В какой пересыльно-сортировочный лагерь попал?
— Поначалу завезли в «Дулаг 155» под городом Лидой.
— Дальше рассказывай, где еще чалился?
— В ноябре прошлого года спровадили в «Сталаг 352» под Минск…
— Почему задержали на пересылке, а сразу не отправили в лагерь для военнопленных рядового и сержантского состава?
— Так отрядили в строительную группу, каменщиком взяли по специальности... Фрицы тама разбитые казармы подымали, а пленные: кто поплоше — старый раствор с кирпичей счищали, а мастеровые, выходит, кладку делали.
— Ну чего ты там клал или закладывал, с этим будут разбирать другие. Как и когда попал в учебку Абвера?
— В январе вызвали в контрразведку лагеря и перевели в Борисовскую разведшколу, в подготовительное отделение в деревне Печи.
— Где это?
— В военном городке километров пять-шесть южнее Борисова энта на минской дороге.
— Повторю вопрос — как попал, за какие заслуги выбрали?..
Ерема на мгновение задумался, в глазах мужика скользнуло желание не отвечать, но тот пересилил себя:
— Сам изъявил желание, думавши — забросят в Россию, сразу и сдамся. А тут под начало такого битюга поставили, что испужался сразу объявиться. Гад с мине глаз не спускал, жлоб поганый.
Воронов видел, что Ерема и Тита поют в один голос, объясняя нежелание сдаться показным страхом перед Мерином.
«Впрочем, что мешало Еремееву пристрелить амбала-громилу в первой же ночевке... — мелькнула мысль. — Возможно, это заготовка инструкторов Абвера на случай провала... Придется подыграть малому...»
— Выходит, хреново думал, Паша… А насчет бугая будешь потом заливать... — и приподнял руку упреждающим жестом на порыв Еремеева оправдаться. — А сколько ты пробыл в Печке, или как там назвал? Говори, где проходили программу обучения?
— В конце февраля «курсачей» перебросили в деревню Катынь, километров двадцать с гаком западнее Смоленска. Туда в начале февраля перевели саму школу, в Печи оставили только курс молодого бойца, ну энта… так по-нашему, если назвать.
— Номер абверкоманды?
— Сто третья, будь неладна!
— Начальник школы?
— Капитан Юнг.
— Хорошо! О персонале школы подробно расскажешь следователю. Скажи — каков контингент курсантов, какие отделения и сроки обучения?
— Чего? Не понял... — Еремеев сотворил дурашливую физиономию.
— Не строй из себя идиота! Сколько в среднем человек обучалось в школе? Какие группы имелись по специализации, то есть — на кого учили?.. Срок учебы по каждому профилю?..
— Школа готовила диверсантов-разведчиков и радистов. При мине там училось, наверное, сотни полторы... Радистов, считай, цельный взвод... их привезли туда: то ли с Вязьмы, то ли с Витебска, не могу точно знать. Связистов учили больше остальных — от трех до четырех месяцев. Рядовых диверсантов-разведчиков месяца два-три... Самых способных отбирали и готовили старших групп, тех потом «дрочили» отдельно.
— Кто такие Мерин и Тита? Степень их подготовки?..
— При зачислении в школу, каждому курсанту давали кликуху, расспрашивать других о взаправдашних именах и фамилиях строго-настрого запрещено, — Ерема обмозговывал каждую фразу, нервически задыхался от перехлестывающих эмоций, но говорил, как ни странно, связно: — Мерина Бог силушкой не обидел, здоровей такого бугая еще поискать... никто в школе не связывался с бычарой, да и отмороженный тип на полную голову, — брезгливо поморщился. — Но скажу, что Мерин не шибко грамотный. Сила есть, ума не надо... Да дурень придурошный, может только орать матерно — психический, что ли... — недоуменно пожал плечами. — Борова и старшим поставили из-за упертости, прет без разбору, как танк! — Ерема определенно ненавидел Мерина. — Конечно, блатной зековской сметливости у него не отнять. Да и нюх у него собачий. С ним держи ухо востро... Но, честно сказать, не человек — падла конченная!
— Понятно, невзлюбил ты первого номера... Просчитались фрицы-инструкторы, группа психологически не адаптирована, — Еремеев непонимающе разинул рот. — Ладно, проехали, а что радист?
— Тита, говорили, дюже способный парень, даже слишком. У него скорость приема-передачи первая в школе. Грамотный... ничего не скажешь, и по карте здоровско петрит, и по-немецки шпрехает, — диверсант сделал загадочную мину, будто знал нечто таинственное.
— Да говори уж, не робей, — поддержал рассказчика Воронов.
— Сужу так, что у пацана специальное задание. Мерин, так расходный материал. Как на курсах говорили: гондон одноразового использования.
— Молодец, наблюдательный... Теперь как попали в Кречетовку, когда?
— Улетели с Минского аэродрома, сбросили нас под Ельцом. Перешли линию фронта. Потом на попутных товарняках по ночам добирались. Сошли в Кречетовке вчерась поутру, отсиделись в посадках железной дороги.
— В чем состояло задание группы и твое лично?
— В полном объеме знает Мерин, наверное, Тита тоже. А мине известно только, что велено тута затаиться. На то припасены бланки паспортов и красноармейских книжек. Под них наизусть заучили липовые биографии, но хитрые с учетом текущей обстановки...
— У-у... вот как заговорил, грамотным стал... — Сергей сделал строгий вид. — Вот ты, братец, и «клеишь» сейчас эту липу... Как прикажешь тебе верить?
— Какого лешего, мине теперь врать, да и не стану отмазываться... — с неподдельной искренностью возмутился Ерема, — сглотнув сухой комок, деловито продолжил. — По установленным дням радист станет получать инструкции центра. Короче, велено перекантовать у одного блатного. У Мерина к нему малява — записка уголовная.
— Кто такой?
— Звать Лошаком или Лошаном, как там по паспорту... не знаю, урка сиделая. Думаю, хрен давно на немцев работает, а группу привязали к блатному для связи и ломовых поручений.
— А в чем состоит твоя персональная задача, — уточнил Сергей.
— Моя... — шмыгнул носом Ерема, — в случае явной измены Мерина и Титы, уничтожить уродов, ну застрелить на хер и раствориться дуриком в толпе.
— Выходит, ты пользовался доверием у начальства школы?
— Да нет, в каждой группе назначен человек, главная обязанность которого зачистить остальных, коли что... А сам я никакой ценности не представляю, мине в подробности задания намеренно не посвятили... Только чистильщик...
Воронов еще раз отметил, что диверсант заговорил слишком грамотно для простачка, под которого косил до
