12 Вставай, страна огромная. Жизнь должна доставлять удовольствие

            22.06. "Вставай, страна огромная. Вставай на смертный бой". - Медперсонал по-особому деловит и подтянут с утра - "люди в белых халатах" же! Тем не менее, промахнулась процедурная сестра и пропорола мне иглой вену на руке. Не иначе, из соблюдения традиции. Минимум две недели теперь синяк на локтевом сгибе будет рассасываться после внутримышечной инъекции хлористого кальция, что внешний вид мой совсем не украсит (а я уже и от костыля избавился и наглазную повязку заменил тёмными очками).
            Непрерывно по всем телеканалам демонстрируют художественные и документальные фильмы о войне. Транслируют интервью и воспоминания ветеранов Великой отечественной войны, увешанных орденами и медалями до неподъёмной тяжести. Героев, отдававших долги Афганистану и боровшихся с терроризмом на Кавказе, привлекли к участию в мероприятии. И детский хор задействовали в исполнении патриотических песен.

            С некоторых пор органически не переношу, когда поют дети. На первой школьной линейке у младшего сына  в прошлом году хоть возможность была сделать паузу - незаметно в сторонку отойти, носовым платком воспользоваться да дух перевести. И дождь очень кстати тогда шёл. Отбрехался от сына чем-то на тему вреда здоровью от неправильных сна и отдыха на своём неположительном примере, когда он после линейки спросил: почему у меня глаза красные.
            А на выпускном балу детсадовской группы старшего сына годом раньше опозорился так, что и сейчас краснею, вспоминая. Как нарочно, уселись с женой в первом ряду актового зала. Вместе с остальными родителями и бабушками-дедушками с несказанным удовольствием смотрел и фиксировал на фото и видео увлекательнейшее театрализованное представление в исполнении необычайно прелестных и талантливых чад.  Пока не стали они петь.
            Крепился я, крепился, а потом, совсем как в мультике «Жил был пёс»: «Теперь точно спою»! - но не вой, а слёзы ручьём из глаз полились, и плечи стали ходуном ходить у меня. Пришлось покинуть помещение и наблюдать дальнейшее действо из коридора, к великому огорчению старшего сына.

            После обеда наведался в массажный кабинет. Массажист озадачил вопросом:
      - Всё ли у вас в порядке с печенью? - Потом вместо того, чтобы кидаться на меня, вконец затравленного, хрюкнул успокаивающе:
      - Солдат ребёнка не обидит, - и полез с кряхтеньем в тумбу своего стола (массаж ему самому нелишним был бы).
            Извлёк он на поверхность стола конусную колбу, наполовину заполненную прозрачной жидкостью, консервную банку кильки в томатном соусе, полбуханки чёрного хлеба, две мензурки цилиндрической формы и вилки с ножами, завернутые в бумажные салфетки. Подмигнул на мой разинутый рот, салфетками сервировал край стола, столовым ножом привычно вскрыл "братскую могилу" и "черняшку" нарезал, ловко и точно плесканул по мензуркам, поднял свою и тост выдал, ещё и стихотворный:
        Чтоб ... стоял,
        Винты вращались,
        И парашюты раскрывались.
            Я от изумления всё слюной в мензурку капал, а массажист, выпил, подцепил вилкой кильку на горбушку, куснул и с набитым ртом продолжил стихами же:
      Кто видел в небе парашют,
      А не конфеток фантики,
      Кто знает то, как нас е...т,
      Тому - не до романтики. - И вопросил меня. - Как у вас с романтикой дела обстоят, молодой человек?
            Выпил я правильно разведенный спирт, занюхал корочкой, потянулся вилкой за килькой, а массажист продолжил:
      - Насколько я понимаю, предстоит вам жизнь новая и  светлая, потому и позволяю себе молодым человеком вас величать. Считаю долгом предупредить - весьма отлична гражданская жизнь, тем более, нынешняя, от той, к которой вы привыкли.
            Разлил он по второй и продолжил свою застольную речь:
      - Умри ты сегодня, а я завтра! - в этом, пожалуй, главная идея теперешней жизни подавляющего большинства населения державы. Между прочим, естественная реакция любого живого организма, который пытаются умертвить - не вам мне это объяснять. - Внимательно посмотрел мне в глаза, тяжело вздохнул. Ну, чтобы не было войны, - чокнулся со мной, выпил и долго молчал, тщательно прожевывая хлеб с килькой.
            Разлил он остатки по мензуркам и в очередной раз, и уже окончательно, ошарашил:
      - Я тут полистал вашу медицинскую книжку. Впечатляет. Кое-какие даты сопоставил, и вопросик у меня возник: а не от вас ли сразу трёх "двухсотых" и, если не ошибаюсь, пять "трехсотых" вертушками доставили тогда-то и туда-то? - Как во сне слушал я его дальше.
      - Уже под самый конец кампании я был командирован практиковаться в полостной хирургии. Чего-чего, а практики "за речкой" хватало. – доктор невесело усмехнулся, помолчал и после паузы продолжил. - Ну, а потом перестройка, знаете ли… Армия и в медицинской своей части оказалась ненужной народившейся демократии. - Вздохнул доктор, не дожидаясь моего ответа, взялся за мензурку и со словами: Третий, - встал, кряхтя, и выпил, не чокаясь.
            Вернулся я в палату после массажной процедуры, рухнул на койку с последней мыслью о нереальности произошедшего: "Так не бывает", - и провалился в один из тех снов, которые долгое время запрещал себе смотреть.

            ...На фоне рериховского пейзажа - огромного ослепительно-красного солнечного диска, взошедшего над заснеженными горными вершинами - появились долгожданные чёрные точки вертолетной пары. Грамотно заходили со стороны солнца «крокодилы» (вертолёты Ми-24), быстро увеличиваясь в размерах. Нарастал стрёкот их двигателей и вселял надежду на скорое и успешное завершение многодневного приключения. Вот только поддержки в виде вертолётов Ми-8 с десантом что-то не было видно.
            Стали потихоньку шевелиться и выпрямляться невеликие числом скорчившиеся фигурки на освещённом солнечными лучами склоне, выходя из анабиоза после ночного, космического прямо-таки холода. А по другую сторону хребта в глубоком ущелье торопливо прятался на днёвку немалый караван, сулящий богатые трофеи.
            На подлёте довернули и дружно клюнули носами "крокодилы". Слишком часто раньше приходилось наблюдать это со стороны, чтобы можно было ошибиться - легли они на боевой курс. Пыхнули мелкие чёрные клубки дыма позади всё увеличивающихся в размерах силуэтов, стремительно потянулись от них короткие чёрные нити, ведомые точками головок неуправляемых реактивных снарядов. Как загипнотизированный, смотрел я неотрывно, не мог сдвинуться с места и бессмысленно сжимал в руках СВДэшку: "Да что же вы делаете"?!...

            Очнулся, сидя на кровати и вывалив сухой и шершавый, словно наждачная шкурка, язык. Судя по тому, как смотрели на меня соседи по палате, вопил я наяву. Утратил бдительность, что называется.
            Пошёл в ванную комнату и умылся. Попил водички из крана и, вроде, как похмелился. Но хоть и выпил с массажистом всего ничего, а в мутном зеркале над раковиной вместо собственного обличья увидел я посторонний образ.
            Такой же туманный, как и виденный много раньше - образ человека в белом халате, склонившегося надо мной и знакомого с детства. В те дни настолько перемешались в фантастическом калейдоскопе непереносимо болючая явь, бредовые сны и бездонные провалы небытия, что не только не удивился я нежданному его появлению спустя двадцатилетие, но и обрадовался: Дядя Ваня!
      - С днём рождения! – очень душевно поздравил он меня. Но слова выговаривал нарочито громко, медленно и внятно и смотрел при этом внимательно прямо в зрачки – как-то очень неуютно мне стало. И со сроками не вязалось его поздравление (два месяца назад был у меня день рождения). Возможности пошевелиться, не то, что в окно посмотреть, у меня не было, и ничего умнее я не придумал, как спросить его:
      - А что, уже опять август»? С тем тогда и отключился.

            Уму просто непостижимо - отцу шестнадцать с половиной лет было, когда казачком-добровольцем не отдавал он Москву в сорок первом! И не исполнилось двадцати лет ему же - командиру пикирующего бомбардировщика, победителю фашизма и освободителю Европы!
            Долгое время ничего не рассказывал о войне отец. На школьных мероприятиях по случаю Дней Советской Армии и Победы в школе пересказывал газетные публикации, а по завершении официальной части в классе припоминал случаи всякие занятные. В ответ на мои прямые вопросы либо глухо молчал, либо отделывался односложными ответами, как например, про взятие Берлина.
      - Батя, расскажи про рейхстаг, – попросил его как-то. И получил исчерпывающий ответ:
      - А что про него рассказывать? Только на полдня дал комэск свою эмку. Пока добрались до рейхстага по разбитым улицам, уже и обратно ехать надо было. Я только и успел, что посс…ть на него. Пыль, гарь, вонь, развалины – ничего интересного.
            И только спустя тридцать лет после окончания Великой отечественной войны, когда сам я вкусил-отведал этой концентрированной формы человекобытия, впервые состоялся у меня разговор с отцом о войне. Разговор так разговор, без прикрас и умолчаний – двух военных людей.
      Война бывает детскою - до первого убитого,
      Потом не склеишь целого из вдребезги разбитого.
      Душа, брат, не оправится, исключена гармония,
      Немало видел я ребят на этой церемонии. – Убедительно-правильно Юра Шевчук поёт. Хоть и разною она бывает, и у каждого она - своя, а полдуши забирает война у любого воевавшего. Взамен награждает вечным грузом памяти о том, что происходило на твоих глазах и при твоём непосредственном участии: «На, Колобок. Заслужил. Носи»!
            Говорят, время лечит, но никогда не поверю я тем говорунам, кто взахлёб живописует боевые действия. А уж тем, кто делится свеженькими, что называется, с пылу-жару и прямо из окопа репортажами, и подавно. Лет этак через двадцать-двадцать пять, пожалуй, можно самому правильно увидеть происходившее и другим рассказать, как было на самом деле. Если решишься ещё вспоминать. И так-то не оставляет ощущение не «жизни взаймы» даже, а того, что всё происходящее чрезвычайно малое отношение к тебе имеет. А возьмись вспоминать - и как не бывало прожитых после того лет.

            Любопытный файлец попался в Интернете под названием «Войны и военные конфликты 20-го столетия» с указанием: начало-окончание, кто с кем и суммарное количество погибших. «Ни дня без строчки»! – с завидной продуктивностью изводили друг дружку «хомы сапнутые» в одном только веке минувшем!
            Археологи по всему миру, кроме того, что не знают, как подогнать находки, возрастом во многие миллионы лет, под единственно-верную теорию Дарвина о происхождении жизни на Земле, и (страшно даже сказать!) с библией их согласовать, еще и к неутешительному выводу пришли: в среднем 75% из померших не своей смертью пали от рук человечьих. Причём, процент тем выше, чем кучнее место обитания, и без малейшей связи с климатом, наличием-отсутствием пропитания или предусмотренной в животном мире саморегуляцией численности. Выводят даже отсюда, что в природе человеков - потребность истребления себе подобных.
            И во всей планетной фауне, где едят все