потом опять ко мне.
- Тебе не надо ничего знать. Живи пока... Это и будет твоим наказанием.
- Но за что? Что я сделал? Что сделали все эти люди?
Я не услышал ответа. Да и был ли он? Стена раздвинулась, в ее раме показалась дорога и позвала меня в путь...
Память, рвущаяся сквозь ушедшее время...
В лагере становилось невыносимо. Над нами издевались как могли, не считая нас за людей. Побои, истязания, карцер... все это было нормой. И я решился на побег.
Вместе со мной бежали и два блатаря. Один - уже в годах, но крепкий и на подъем не тяжелый. Вот мозгов, правда, маловато. Но что есть. Других не дано. Второй - молодой парень, но уже известный как жестокий насильник и убийца. Терять ему было нечего.
Но первому не повезло. Отставшего и обмороженного, его разорвали волки. Они же не пощадили и второго. Мне же удалось добраться до дому.
Уже стемнело, когда я спустился вниз земляного откоса, где маленькие девочки прятали свои секреты. Откос упирался в полуподвальные помещения жилого пятиэтажного дома. Напротив находился довольно большой ведомственный стадион с теннисными кортами и волейбольными площадками. Зимой там под музыку, льющуюся из репродуктора, катались на коньках.
Я нагнулся и посмотрел на мать, сидящую перед ткацким станком и о чем-то задумывавшуюся. Внутри меня разливается тоска и боль. Но появиться я не могу. В подъезде и рядом с ним, наверное, уже пасут. Я ухожу.
И вот я стою и смотрю в другое окно. Я любил, да и люблю сейчас эту девушку. Странно, не знаю почему, но я забыл как ее зовут. Отчего так?
Окно прямо над аркой - низкое. Виден ее силует... и какого-то мужчины. Но не ее отца. Того бы я узнал сразу. Ребенок заползает на широкий подоконник и прижимается лицом к стеклу, внимательно смотрит на меня.
Я не хочу больше ничего помнить. Не каждому дано удерживать такой груз в памяти.
И тут меня схватили.
По дороге в зону, трясусь в столыпинском вагоне. Нет, бежать, бежать... Туда я не вернусь!
Меня не порвали волки, я не замерз и не умер от голода. Меня застрелили при попытке к бегству.
Но падая, я еще успел увидеть, как рельсы, вдали сходящиеся в одну линию, превращаются в мощеную серым и седым камнем дорогу...
И вот я уже шагаю по ней, забыв о старой дороге, о прежней жизни, навстречу новому миру, новой дороге...
Когда-то я был художником. Я рисовал и картины оживали. "У меня получилось!" - закричал я, когда это произошло в первый раз. "Так это правда? - вспомнил я про птиц, клюющих нарисованные ягоды. - Я всегда знал, что это правда!"
Я никогда никому не говорил о случившемся. Боялся, что тайна ставшая явью вдруг нарушится, пропадет, исчезнет, что тогда я не смогу больше рисовать живые картины. И я молчал. И рисовал.
И всегда рисовал город: улочки, дворики, переулки, протекающую сквозь город речку, мосты, фонари, магазины... Входил в картину и выходил - город родной, вся жизнь моя в нем, все знакомо и близко. И с любого места я всегда могу возвратиться домой.
Но однажды я нарисовал планету и перенесся на нее. Планета оказалась холодной, пустынной и безжизненной. Там ничего не росло и никого не было. Один ветер гулял по пустыне, вздымая тучи песка и пыли.
И я не знал, как вернуться назад в город, пределы которого я никогда не покидал, как пройти домой... Не было никаких ориентиров.
Сгорбившись, я сидел на валуне, всматриваясь вдали и ждал. Чего? Сам не знаю. Наверное, дорогу. И она появилась. Как всегда, как всегда...
Дорога по-прежнему упирается в харчевню. Там те же люди, которых я давно знаю. Они задают мне те же вопросы, но без особого интереса.
- Тебя давно не было. Расскажи нам, что с тобой произошло...
Они такие же, как и я. И завтра снова в дорогу. Она ждет нас, обреченных вечно скитаться.
Здесь время течет по-другому...
Вечность понять нельзя, вечности можно только ужаснуться.
