Глава 1
Жалобно забренчал будильник… Знает, гад, по горькому опыту, что шуметь в такую рань, опасно для маятников и шестерёнок.
Итак, что мы имеем после очередного дня жестокого загула?
Меня по-прежнему зовут Андрей. Мне по-прежнему тридцать пять лет и я по-прежнему уже третий месяц безработный. Если к этому добавить, что от меня ушла жена Оксана, увезя с собой нашего Максимку, то с уверенностью можно констатировать - жизнь удалась. Как всегда в такие минуты мой мозг проигрывает фразу покойного прапорщика Глушко - «Жизнь прожить – не душманов стрелять». Грозный был дед… Душа спецназа. Духи, за голову этого шурави, полста штук «зелени» назначили. Всю афганскую кампанию без единой царапины отвоевал, а в Югославии, пошёл отлить и нарвался на мину…
Ёпрст… Как же голова раскалывается! Надо с бухлом подвязывать, да и накопившиеся проблемы в водке не утопить.
В холодильнике - сплошное разочарование. Полпакета прокисшего молока,
два яйца и начатые консервы «Бычки в томатном соусе» с угрожающим запахом, от которого ноги сами несут в сортир.
Ничто не лечит алкогольный синдром лучше холодного душа. Вдоволь покиснув я, наконец, ощутил себя живым. Словно почувствовав моё возрождение, зазвонил телефон.
- У аппарата! – вальяжно отсалютовал я, отдаваясь непреодолимой потребности кому-нибудь нахамить.
- Андрей? Вершинин? Привет, это Светлана тебя беспокоит! – ответил
приятный женский голос.
- Может у Светланы и фамилия имеется? – продолжал я занудствовать.
- Имеется. Анисимова я, но ты меня знаешь как Тарасову, - отозвалось
знакомым сопрано в телефонной трубке.
- Господи, Света, сколько же лет прошло?
- В этом году десять. Кстати, я потому и звоню, чтобы пригласить тебя на
встречу выпускников нашего факультета. Пропуск мероприятия - недопустим, - категорично заявила бывшая староста группы и, по совместительству, объект моих студенческих невостребованных воздыханий. Красивая, с необычайно проницательным взглядом, от которого невозможно было что-нибудь скрыть, Света ещё на первом курсе дала мне понять, что я – не её герой и рассчитывать мне особо не на что. Ну, разве что на поцелуй в щёчку. Я оценил её прямоту и впоследствии моя юношеская любовь переросла в глубокое уважение. Позднее мне приходилось не раз влюбляться, терять голову, но ничего похожего на чувство к этой девушке я уже не испытывал.
Объяснив, когда и где состоится встреча, она торжественно попрощалась.
Не вовремя, совсем не вовремя свалилось мне на голову это известие - подумал я, заранее зная, что поеду. Не смотря ни на что.
На сборы у меня было четыре дня. Не знаю как у кого, а у меня умная мысль появляется только на сытый желудок. Естественно, что глазунья из двух яиц это не Бог весть что, но как говорил один мой знакомый хохол – маемо – що маемо.
За окном кухни во всю свою летнюю прыть усердствовал июнь. Даже птицы и те, казалось, в такую жару отказывались от своих фестивалей. На лицах редких прохожих можно было прочесть только одну фразу - воды! И только медленно тянущие свои ласты бомжи, одетые в толстые засаленные свитера и куртки да шапочки «а-ля маски шоу», принципиально не обращали на жару ни малейшего внимания. Мне вспомнился июнь восемьдесят четвертого в Кандагаре…
- Воды… - еле шептал раненый в живот Серёга Загорулько.
- Потерпи, братишка, потерпи родной. Скоро наши подтянутся, мы тебя вытащим отсюда, подлечим и будешь ты, Серёга, как свежий огурец. Ещё на свадьбу твою всем взводом припрёмся! – соврал я, зная наперёд, что друг мой Сергей Анатольевич Загорулько уже не жилец. Рядом с нами разорвался фугас.
- Пристрелялись суки – подумал я, - если наши не поторопятся - хана. Ситуация не из приятных. Духов, судя по стрельбе, штук семь – восемь. Нашего арсенала – кот наплакал. Из оружия – два автомата, граната и штык-нож. С Серёгой не уйти. Остаётся попробовать обойти «зверей» с тыла.
- Серый, возьми «калаш» и время от времени постреливай. Сможешь? - Он утвердительно закрыл глаза. – Пока есть угроза – духи не сунутся. Я попытаюсь обойти их. Окей?
- Андрюха, - прохрипел Сергей, - оставь мне гранату и с Богом.
Пропахав на брюхе метров восемьдесят, я добрался до небольшой расщелины. Обернувшись назад, с досадой понял, что у моего напарника имелся другой план. Не отвечая на огонь бородатых, он тем самым убедил их в своей беспомощности и вынудил подойти к себе. Серёга, не шали! – успел я подумать, прежде чем прогремел взрыв… «Вертушка» прилетела минут через десять. Окровавленные куски тела сержанта Загорулько были бережно собраны и отправлены «грузом 200» к нему на родину, под Полтаву…
Странно, но яичница все-таки возымела свой эффект. В моей голове уже выстраивалась логическая цепочка дальнейших действий. Во-первых, нужны деньги. Затянувшиеся пьянки, как и следовало ожидать, высосали из моего бюджета всю наличность. «Расчётные» давно получены и с успехом пропиты. Случайные халтурки обеспечивали мою жизнедеятельность дня на два от силы. Значит, нужны радикальные шаги. Я решил позвонить знакомому хакеру, помешанному на компьютерах. Из своей однокомнатной квартиры он сделал нечто схожее с центром проведения полётов НАСА, из-за чего был взят на заметку не только ЖЭКом, но и другими, более компетентными органами.
- Алло, Вовчик, тебя Андрей Вершинин беспокоит. Ты ещё имеешь виды
на мою аппаратуру? – сразу решил я взять быка за рога.
- Привет, Андрюха. Ты же знаешь, я всегда отвечаю за свои слова, тем более что от такой техники грех отказываться. С таким процессором… Короче, сколько ты хочешь?
- Три штуки, - немного накинул я, предчувствуя, что придётся торговаться.
- Идёт, - удивительно быстро согласился Вован.
Начало есть. Три тысячи баксов – уже кое-что. В любом случае ощущать себя на встрече шаровиком-затейником мне уже не светит. Жаль, конечно, расставаться с трофейным американским компьютером, но на данном этапе, пока фортуна повёрнута ко мне спиной - выхода не было. Теперь мне предстояла одна из самых нелюбимых мною процедур – собрать долги.
Глава 2
Судьба распорядилась так, что, окончив Одесский институт народного хозяйства по специальности «финансы и кредит» я не стал банкиром. Ещё на втором курсе для меня стало ясно, что выбор профессии был скорее маминым, чем моим. Учился только потому, что не хотел расстраивать свою мать с ее больным сердцем и всё начинать сначала. Подготовка, экзамены и тому подобное. Тогда я действительно считал, что лучше синица в руках… К тому же уровень физической культуры в институте был на высоте, а к этому делу я действительно питал слабость. Ещё в школе я не пропускал ни одной силовой секции, а когда в городе появилась полулегальная школа карате – моя мать вообще забыла, как я выгляжу.
В конце четвёртого выпускного курса я почивал на лаврах. Мои спортивные достижения были настолько высоки, что я спокойно мог не думать о предстоящей защите дипломной работы. Мною интересовались многие спортивные клубы страны и, как потом оказалось, не только они…
Здание Комитета Государственной Безопасности было отнюдь не серым и мрачным, как того требовала специфика работы людей в нём находящихся, а
скорее радужно-спокойным, немного франтоватым, со всевозможными лепными украшениями, статуями и колоннами. Сочетаясь с грозной аббревиатурой на своём фасаде, оно выглядело немного смешным и неуместным среди одинаково прямолинейных домов этого района. Я посмотрел на повестку. Мне предлагали в 16.00 посетить 301-й кабинет. Табличка на двери «рассекречивала» вызвавшего меня гебешника:
«Рогов Анатолий Анатольевич».
- Добрый день. Моя фамилия Вершинин…- начал было я, но капитан
жестом попросил помолчать, беседуя с кем-то по телефону. Я осмотрелся. Кабинет был просторным и светлым. Два окна выходили на проезжую часть улицы, и её шумная суета сглаживала угнетающее настроение, царившее в этом здании. Паркет был выскоблен и натёрт до неестественного блеска. На противоположной от двери стенке висел портрет Феликса Эдмундовича, который, как мне показалось, был повешен для того, чтобы смотреть входящему в самую душу. Под ним стоял антикварный дубовый стол – полная противоположность строгой торжественности кабинета. Его дугообразные резные ножки, с голыми амурами у основания, подходили скорее для загса, чем для этого заведения. В кабинете имелся всего один стул, так что посетителей здесь не задерживали.
- Итак, Вершинин Андрей Борисович, тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения, русский, образование высшее, холост, кандидат в мастера спорта по дзюдо, судимостей не имел – неожиданно начал капитан.
- Одна неточность, - перебил я его, - неполное высшее. Дипломную я ещё не защитил.
- Мы в курсе. Это была официальная информация. Теперь посмотрим, что мы имеем на Вас из других источников. Ваша мать, Вершинина Нина Александровна – разведена в семьдесят втором году. Болеет гипертонией. В восьмидесятом году перенесла инфаркт миокарда. Работает бухгалтером в отделении внутренних дел. Отец – Вершинин Борис Михайлович – начальник отдела снабжения завода «Металлист». С семьдесят второго года с Вами не проживает. Женат, имеет двух дочерей.
В восемьдесят первом году, Вы, Андрей Борисович, были инициатором драки между группой Ваших однокурсников и студентов из Мали, вследствие чего два иностранных студента были госпитализированы. Дело было закрыто не без участия ректора Вашего института. В том же восемьдесят первом году Вы были доставлены в Жовтневый РОВД за несанкционированную торговлю промышленными товарами иностранного производства, так называемую «фарцовку» джинсами, видеопроигрывателями и прочими изделиями. Поставка товаров велась Нигерийским землячеством. Поддерживаете переписку с Клаусом Царгом, бывшим выпускником института. Являетесь обладателем Чёрного пояса по каратэ. Ваш тренер Хасымов Рустам Алекперович, в своё время, отбывал наказание за убийство. В связи с этим возникает законный вопрос – уместно ли Ваше пребывание в высшем учебном заведении нашей страны?
Я уверен, у каждого человека шантаж вызывает негативные эмоции. У одних – страх, у других - покорность или брезгливость. Во мне же после гэбэшной анкеты бушевали гнев, отвращение и опасение за здоровье матери. Ранее я никогда не сдерживал свои эмоции. Как только адреналин попадал мне в кровь, я становился машиной. Передо мной была только цель - мой обидчик. Его мотивы, сила или регалии становились мне по барабану. Уничтожить - единственный смысл, который умещался в моём сознании. Позднее я научился регулировать свои эмоции, сдерживать и выплёскивать их только тогда, когда это было крайне необходимо. Из сказанного капитаном я понял, что им от меня что-то нужно, иначе попёрли бы из института без повесток и разговоров, не вызывая в храм секретности и шпиономании. Я, конечно, слышал о вербовке, но и предположить не мог, что это понятие может применяться ко мне. Капитан с ехидной улыбкой пытался обнаружить на моём лице естественное, по его убеждению, состояние испуга. Он ошибался.
- Добавьте к этому, что в восьмидесятом году я переспал с двумя иностранками из Германии и Кубы. Вполне возможно, что в этих странах уже есть «наши» люди, - с чисто одесским
