подвели коня. Он сел на него и приказал драгунам, глядя на труп Верещагина.
- Этого отволоките в храм Софии – Премудрости Божьей. Пусть там его похоронят и молятся за его грешную душу. А сами догоняйте нас.
Унтер-офицер набросил верёвку на ноги мертвеца, сел на коня и поволок труп Верещагина вниз по улице к церкви Святой Софии. Толпа как очарованная повалила за ним. Голова Верещагина билась о булыжник мостовой. «Как Иоанн Сочавский », - подумал купчик в красной рубахе, глядя на это. Труп Верещагина бросили за ограду церкви.
- Неужели так и отдадим Москву без боя? – спросил купчик в красной рубахе. – Позор нам и бесчестие. Неужели храбрецов среди нас нет? Кто со мной? Кто умереть не боится?
Ростопчин выехал со двора в сопровождении сына и ещё нескольких человек из ближайшего окружения, жену свою и дочерей он ещё в августе вывез из Москвы. О Верещагине он старался не думать. В конце концов, это был бы позор, если бы французам удалось пленить генерал-губернатора Москвы, а к этому всё шло.
Москва поражала своей пустотой – нигде не души. Он послал ординарца узнать, где находиться неприятель. Остановились ожидать его у Воронцова Поля. В окне дома напротив сидел в кресле толстый старик в синем халате.
- Почему вы не уехали? – спросил Ростопчин.
- Да зачем же, сударь? – подслеповато щурясь, ответил старик. - В мои годы не стоит уходить в другое место. Я остаюсь и не тревожусь о том, что меня ожидает. Пусть будет, что будет.
Ростопчин пожал плечами: возможно старик был в чём-то прав.
Подскакал ординарец:
- Наполеон Бонапарт стоит у Дорогомиловской заставы.
Двинулись дальше. На Яузской улице столпотворение: солдаты, беженцы, телеги, кареты. Раненные офицеры остановили его и попросили помощи. Пришлось опустошить все карманы.
- Простите, братцы, это мало, но что имеем.
Офицеры со слезами благодарили. Он сам расстроился, видя искалеченных людей.
За Яузой свернули направо и поехали по Николоямской улице. У дома купца Верещагина Ростопчин перекрестился украдкой: «Прости, Господи, меня многогрешного».
У Рогожской заставы пришла весть, что авангард Мюрата вошёл в город. Ростопчин развернул лошадь и поклонился городу, где он уже перестал быть градоначальником, где он родился и схоронил двух своих детей. Слёзы навернулись на глаза, он зло смахнул их и развернул коня: «Не всё ещё потеряно».
За Рогожской заставой на Владимирской дороге нагнали генерала Барклая-де-Толли. Сергей Ростопчин с криком бросился вперёд – мальчишка, восемнадцать лет, что с него взять? Михаил Богданович повернул коня, улыбнулся:
- Как ваша рука, юноша.
- Да уже почти не болит.
Подъехал Ростопчин.
- Батюшка, - сказал радостный Сергей, - я возвращаюсь на службу.
- Что же здесь поделаешь? Возвращайся.
После приветствий Ростопчин сказал с горечью в голосе:
- Вот и оставили Первопрестольную.
Барклай-де-Толли пожал плечами и сказал равнодушно:
- Москва всего лишь точка на карте и ничего более. Вы, наверное, думаете, что я немец, поэтому так и говорю? Я слышал, что вы французов и немцев не любите.
- Смотря каких. Вы свой немец, Михаил Богданович, из Лифляндии, из Риги, православный подданный Российской империи.
- Да, вы правы, Фёдор Васильевич, и Россия для меня не пустой звук. Сохранив армию, мы спасём не только Россию, но и Европу от Бонапарта. Главнокомандующий со мной согласен.
- Да уж знаю. Только что мне до вашей Европы? Мне Москву жаль.
- Ничего, потерпите немного, скоро вернётесь.
- Как скоро?
- В октябре-ноябре, я и государю это доложил.
- Вашими устами да мёд пить, Михаил Богданович.
- Так и будет. Или вы в победу не верите, Фёдор Васильевич?
- Да Господь с вами, Михаил Богданович. Как не верить? В таком государстве живём: государь милосердный, дворянство великодушное, купечество богатое, народ трудолюбивый. Нам да не победить? Одолеем супостата.
Вскоре догнали обоз, снаряжённый Ростопчиным, в сопровождении полицейскими. В телегах пожарные трубы и прочий противопожарный инвентарь.
- Зачем вы их вывезли из Москвы? – спросил Барклай-де-Толли.
- Помилуйте, генерал, - сказал Ростопчин, - это же имущество Москвы и я как градоначальник за него отвечаю. Я оставил в своём доме имущества на полмиллиона, что бы ни кто меня не упрекнул, что я действую в личных интересах. Там только вина на пятьдесят тысяч. А имущество города вывезти – это моя святая обязанность.
Войска Барклая свернули на юг, на Рязанскую дорогу, для соединения с основными силами русской армии, сбор был назначен в деревне Панки. Ростопчину предстояло ехать дальше во Владимир. Он обнял сына и прокричал уходившим войскам:
- Воинство русское! Не впадайте в уныние, сие грех. Ещё ничего не кончено, всё только начинается. Предстоят ещё вам битвы великие. Не щадите зверя лютого Бонапарта, слава вам и венец, а ему срам и конец. Ура, русские! Вы одни молодцы! Победа пред вами, Бог с вами, Россия за вами.
Маршал Жоаким Мюрат
За рекой Сетунь, на её пологом берегу высился храм Спаса Нерукотворного Образа. Впрочем, как он называется маршал Франции, Неаполитанский король, командующий авангардом французской армии Жоаким Мюрат, не знал. Он видел сияющую варварской красотой русскую церковь на фоне чёрных облаков, за ней деревья, побитые жёлтыми листьями, дрожащие на холодном ветру и Наполеона мерящего быстрыми шагами пространство вокруг церкви. У Наполеона после Смоленска появилась такая нервная походка.
Мюрат спешился, зашёл за ограду.
- Сир, - доложил он, - сражения у стен Москвы не будет. Я лично видел неоконченные укрепления на Воробьёвых горах и на ещё одной горе, ближе к нам.
- Где армия Кутузова.
- Она не пошла ни на север, ни на юг, как мы предполагали, она двинулась на восток через Москву.
- Очень хорошо, Мюрат, очень хорошо. Значить они получили такой сильный удар под Можайском, что не смогли от него оправиться. Скоро долгожданный отдых и мир на моих условиях с царём Александром. Мир ждёт меня у ворот Москвы, Жоаким.
Мюрат молчал. Он знал, что для Наполеона Москва является какой-то мистической целью. Мюрат смотрел на возбуждённо-радостного императора и думал, что за триумфом просматривается бездна поражения, что царь Александр не заключит мир, даже если этого очень захочет, потому что война идет не с царём русских, а с русским народом, а русский народ сдаваться не хочет. Наполеон уже написал одно письмо там под Смоленском, после сражения у Валутиной Горы и ответа не получил. Армия русских не бежит, а организованно отступает, русские на своей земле и через месяц у Кутузова будет столько же войск, сколько было у него перед сражением у Можайска.
- Ты уверен, дорогой мой Мюрат, что в Москве нас не ждут никакие сюрпризы?
- Не уверен, сир. Кутузов – старый хитрый лис, всё может быть.
- Будь осторожным, Жоаким.
Мюрат, не задерживаясь, помчался вперёд к своему авангарду. Наполеон, наскоро перекусив, в сопровождении эскадрона конных егерей и эскадрона польских улан в коляске покатил к Москве.
В полдень со стороны русских прекратилась стрельба и заиграла труба, призывая к вниманию, и оттуда появились два всадника. Французы тоже прекратили стрелять. Навстречу всадникам выехал полковник конно-егерского полка де Вильнёв. Русские подскакали ближе. Один из них был молодой человек в красном гусарском мундире, лет двадцати. Он приложил руку к виску:
- Штабс-ротмистр лейб-гвардии гусарского полка Фёдор Акинфов с запиской от генерала Милорадовича к неаполитанскому королю.
- Полковник де Вильнёв. Прошу штабс-ротмистр следовать за мной.
Он проводил Акинфова до командира второго кавалерийского корпуса генерала Франсуа Себастьяни.
- Давайте ваше письмо, штабс-ротмистр, я передам Его Величеству.
- Извините, генерал, но генерал Милорадович поручил мне не только вручить лично ему письмо, но и передать кое-что на словах.
Акинфов держался спокойно и уверенно, французский язык его был безупречен.
- Ну, хорошо, - пришлось согласиться Себастьяни, - полковник, проводите штабс-ротмистра к Его Величеству.
На встречу к Мюрату поехали не спеша, шагом. Милорадович наказал Акинфову задержаться у французов как можно дольше, ибо, чем дольше он там будет находиться, тем дальше уйдёт русская армия.
Мюрат великолепно одетый, в неизменной чёрной шляпе с белыми перьями, высокий черноволосый выехал вперед своей свиты.
- Господин капитан, что вы мне хотите сказать.
Акинфов молча протянул письмо, где говорилось: «Оставленные в Москве раненые поручаются гуманности французских войск».
- Напрасно поручать больных и раненых великодушию французских войск. Французы в пленных неприятелях не видят уже врагов, - сказал Мюрат, прочитав записку.
- На словах, генерал Милорадович велел передать следующее: Если французы хотят занять Москву целою, то должны, не наступая сильно, дать нам спокойно выйти из неё с артиллерию и обозом. Иначе генерал Милорадович перед Москвой и в Москве будет драться до последнего человека и, вместо Москвы, оставит развалины.
- Мon cher ami, я не вправе принимать такие решения. Это прерогатива императора. Проводите капитана к Наполеону, полковник.
Акинфов поклонился неаполитанскому королю, и они с трубачом поехали за полковником де Вильнёв.
Мюрат смотрел им вслед и ему вспоминались атаки французской кавалерии под Смоленском и Можайском, где он чудом избежал пленения и как непоколебимо стояли русские. У него осталось меньше половины кавалеристов от того числа, что перешли Неман два с половиной месяца назад. Ещё две-три таких атаки и командовать ему будет не кем.
- Верните их.
Русские вернулись.
- Капитан, - сказал Мюрат, - я так подумал: не стоит беспокоить императора по пустякам. Я принимаю условия генерала Милорадовича и буду ехать так медленно, как только смогу. Но мой авангард уже сегодня должен быть в Москве.
- Как вам будет угодно, Ваше Величество, - скрывая торжествующую улыбку, поклонился Акинфов.
- Скажите, капитан, вы откуда родом?
- Из Владимирской губернии, Ваше Величество, но я ещё не капитан.
- Ещё будете, мы на войне. Но всё равно, я хотел бы, что бы вы передали своим московским жителям, что бы они сохраняли спокойствие…
Акинфов видел – неаполитанского короля что-то беспокоит, речь сбивчивая. Мюрату же виделись горящие русские сёла. Их жители сами поджигали свои дома и, собрав пожитки, уходили в леса, гоня перед собой скотину. Самих жителей он не видел, а горящие сёла – это страшно. Мюрат очень надеялся на счастливую звезду Наполеона и что война благополучно завершиться в Москве.
- Мирным жителям, - продолжал Мюрат, - французская армия не причинит никакого вреда, нас не надо бояться. Не будет взята ни малейшая контрибуция. Ни малейшая! Французские власти будут всячески заботиться о москвичах и их безопасности. Сам Бонапарт будет следить за этим. Лично!
- Я вам верю, Ваше Величество, - серьёзно сказал Акинфов
Мюрат посмотрел на него внимательно и произнёс:
- Холодно тут у вас. Как вы тут живёте в таком климате? А в моей родной Гаскони сейчас, наверное, жарко.
В голосе неаполитанского короля послышалась тоска.
- Надеюсь, московские жители не покинули свой город? – спросил
