Я вас найду!

     Жаркий день пятницы 20 июня 1941 года близился к вечеру. Уставший от дороги пассажирский поезд из Москвы, стуча на стрелках, в клубах пара приближался к Минску. За окном уже промелькнули пакгаузы разъезда Колодники и здания тракторного завода. Пассажиры готовили чемоданы и баулы к выходу.
      Молодой лейтенант, недавний выпускник Ульяновского училища связи вместе с женой озабоченно склонились над заболевшим в дороге двухлетним малышом.
      - Что делать с Вовочкой? Сильный жар! - глядя на ребенка, спросила Зинаида у мужа.
      - Не беспокойся, проводник через бригадира уже вызвал на вокзал скорую, - как мог, успокаивал жену Николай.
      После прибытия поезда в вагон стремительно вошли доктор с санитаром. Поставив медицинский, напоминающий чеховский, саквояж на столик, осмотрев и послушав фонендоскопом ребенка, врач выдала краткий вердикт:
      - Воспаление легких. Срочно в больницу.
      - В какую? - спросил лейтенант.
      - Где будет место! - Увидев расстроенное лицо молодого военного, женщина-врач участливо добавила. - Не переживайте, папаша, идите в свою часть, а завтра узнаете в медицинской справочной, куда приняли вашего малыша, и навестите его.
      - Коля, не волнуйся, я поеду с Вовочкой.
      Когда санитарная машина почти уже отъезжала от вокзала лейтенант прокричал:
      - Зина! Я вас найду!
      Молодой командир Красной армии пошел в штаб стрелкового корпуса, куда был распределен еще в училище.
      - Назначаетесь в роту связи полка командиром взвода шестовиков! - существовали в войсках связи того времени такие подразделения, где личный состав отвечал за то, чтобы проводные линии связи лежали не на земле, а были подняты на шестах с небольшой рогатиной на верху.
      - У меня жену с ребенком скорая сняла с поезда.
     - Ничего страшного лейтенант, завтра найдете, а сейчас в строевую часть. Там сдадите документы, получите велосипед на складе, чтобы добираться до службы, и вам подскажут, куда встать на постой. — Кадровик успокоил новичка и предупредил. - Учтите, завтра, в субботу, весь ваш полк выезжает за город на пикник с семьями. Явка обязательна! Отпустить может только полковой комиссар!
      На следующий день, позавтракав кружкой молока с хлебом, выставленным из подпола хозяином избы дедом Родионом, к которому был определен на постой, молодой офицер, сверкая новыми алыми «кубарями» в черных петлицах и серебряным значком «Ворошиловский стрелок» 1-й ступени на груди, пошел в часть отпрашиваться от присутствия на пикнике.
      Полковой комиссар с четырьмя «шпалами» на гимнастерке, что соответствовало воинскому званию полковник, внимательно выслушав удрученного молодого офицера, дал ему добро на поиски жены с ребенком.
      - Не переживай, лейтенант, все будет хорошо. Если что - поможем!
      Проездив весь субботний день по городу на велосипеде, из-за досадной путаницы с учетом поступления пациентов в больницы. Николай жену с ребенком так и не нашел и решил продолжить в воскресенье. Его планам было не суждено сбыться. После объявления всеобщей мобилизации лейтенант, как кадровый военный, из командира взвода сразу стал командиром образованной из запасников роты связи. Отлучиться даже на пять минут из расположения стрелкового полка не было никакой возможности. Мобилизованные прибывали каждую минуту. В понедельник начались первые бомбежки Минска фашистской авиацией.
      - Как меня в первые дни не расстреляли за организацию обеспечения всем необходимым при формировании кадровой роты? - вспоминал Николай Иванович через двадцать лет после войны. — Не знаю. Спас меня, наверное, назначенный в роту опытный и расторопный старшина, который знал, как и куда размещать деревенских мужиков, прибывших из окрестных сел с лошадьми и подводами. Сверхсрочник знал, где находятся нужные склады, как получить оружие и амуницию для прибывающих будущих красноармейцев. Оружия, боезапаса и обмундирования на всех не хватало. Выдавали одну винтовку на троих.
      Кратко добавлю: на пятый день войны Минск с ожесточенными боями был оставлен нашими войсками. При отступлении по дороге на Смоленск пехоту утюжили танки Гудериана. Потом первое ранение отца на реке Березина,госпиталь,опять фронт. Осенью 1941 года за обеспечение связью в боевых условиях — награждение первой медалью «За боевые заслуги». Участие в обороне Москвы на тульском направлении, опять ранение,госпиталь. Участие в обороне Сталинграда.
      - На фронте меня, наверное, спасли мои ангелы - жена и сын, - говорил отец. - Я часто вспоминал радость рождения первенца, которое по времени совпало с моим поступлением в 1939-м году в военное училище.
      В затишье между боями перед глазами вставали лица твоей матери и Вовочки. Слышался счастливый смех твоего старшего брата, когда он радовался городским игрушкам, которые я привозил из Ульяновска. — Но все время в голове вертелись одни и те же вопросы: «Что с женой и сыном? Живы? Успели ли эвакуироваться из оккупированного фашистами Минска? Где они?» Ответов на эти вопросы всю войну не было даже в весточках из родной деревни Ново-Никольск.
      Воспоминания мамы были не менее драматичны.
      - После взятия немцами Минска все пациенты из больницы, где мы лечились с Вовочкой, были выброшены на улицу. Детскую больницу фашисты переоборудовали под военный госпиталь. Я, недавняя деревенская жительница, до приезда в Минск не видевшая больше городка, чем наш райцентр, осталась без какой-либо помощи, одна с маленьким, не долечившимся ребенком на руках на улице в огромном, незнакомом городе. В Минске повсюду царили смерть, голод, разруха.
      Началась наша бездомная, без каких-либо средств к существованию, жизнь. Пряталась с сыном в подвалах или в развалинах домов. Иногда даже воды негде было попить. Больше всего боялась немецких патрулей с проверками документов на улицах. Нам с Вовочкой повезло — мы не попали в концлагерь, не были пойманы и расстреляны.
     Сердобольные люди кто чем помогали. Белорусы - добрые, хорошие люди, вспоминаю их всегда с теплотой в душе, но чем поможешь, если у них самих почти ничего не оставалось? А как я молилась за отца - никогда не забуду...
      Когда было тепло, - прятаться в развалинах мы еще могли, но к зиме стало холодать. А у Вовочки не было даже старенького пальтишка. Кто знал, что начнется война? Когда ехали в Минск, думали, что к осени все приобретем, заживем счастливой семейной жизнью. Спасибо одной заведующей детским домом, который до войны был детсадом: взяла уборщицей и приютила ребенка. Это было, наверное, верхом счастья - живые, теплый угол в сторожке, кое-какая хоть и чужая, но зимняя одежда, скудная еда, работа. Была рядом с сыном. Разговаривала с ним, ухаживала, но он, как и другие детдомовцы, от голода на глазах таял. С территории детдома почти не отлучалась, боялась: полицаи, которые были хитрее немцев, не дремали.
      Вспоминая родительские рассказы о войне, преклоняясь перед их мужеством, я чувствую их боль и сейчас. За жизнь маленького сына, друг за друга, за Родину, которую они любили и защищали, каждый по-своему. Нам трудно понять то страшное время, ощутить то, что они чувствовали, но знать правду о фашизме, национализме мы должны. В память о миллионах погибших.
      - Насмотреться на новые «власти» за три года оккупации пришлось достаточно — продолжала свой рассказ мама. — Чего только стоили приезды фашистских специфических автофургонов в наш детский дом! Немцы сажали в них детей и куда-то увозили. Нам говорили — на прогулку по городу, но обратно после такой «экскурсии» никто не возвращался. Позже мы узнали, что это были, ставшими известными на весь мир, изуверские машины-душегубки Гиммлера. В них автомобильная выхлопная труба была выведена в пол салона фургона. Пару кругов по Минску с полным салоном маленьких детей и выхлопные газы делали свое смертельное дело. Много ли надо было ослабевшим от недоедания детям? Потом трупики сваливали за городом в овраг.
      Горе и беда ходили рядом в облике смерти. Кто-то донес полицаям, что заведующая — еврейка и прячет жену командира Красной армии, что тогда приравнивалось к принадлежности к коммунистам. Она только успела нас предупредить, чтобы мы спрятались в другом месте, как на следующий день ее забрали в полицию и расстреляли. Перед этим, превозмогая страх перед немцами и полицаями, я успела сфотографировать изможденного Вовочку. У фотографа, когда он увидел наголо остриженного ребенка, просто опустились руки. Чтобы как-то «оживить» фото, он дал малышу так называемую «конфетку»— пустой фантик, завернутый в виде конфеты.
      Летом 1942 года Вовочка умер от голода прямо у меня на руках. От бессилия он уже ничего не просил и даже не плакал. Конвульсий не было. Просто в глазах, пронизанных болью, застыли последние стеклянные безмолвные слезинки.— Как пережила то время? Не знаю. После смерти Вовочки, жить не хотелось, да и смысл для меня был потерян. Но слова твоего отца «я вас найду» придавали мне силы пережить все эти страшные годы оккупации.
      Отец после войны нашел маму, но это уже другая история.