ИВАН НИКИТИЧ

Плотно пообедав, а по-другому и не получалось, Иван Никитич встал из-за стола, поблагодарил супругу за вкусный обед.
- Опять ты Дуня накормила до отвала. И как это у тебя получается, не хошь, да съешь.
С доброй улыбкой ворчал Никитич, чем смутил свою Дуняшу. На обед сегодня были наваристые щи из квашеной капусты, на говяжьей косточке, заправленные обжаренным луком, да щепоткой чеснока. Дуня «колдовала» над ними почти сутки-вываривала, выстаивала, заправляла…и не разрешала ему вмешиваться в этот процесс, «так положено», коротко высказывалась. Ещё уж больно вкусные у неё получались рыбные пироги, ароматные с хрустящей корочкой, всем соседям на зависть. Они всегда удивлялись,
- Дунь, ну как у тебя так ловко получается? И тесто пышное, и рыба пропечённая, не сухая.
А она в ответ посмеивалась, но секреты свои кулинарные не выдавала. А угощать угощала, здесь хозяйка была сама щедрость.

Иван Никитич вышел из избы, присел на лавочку возле калитки, разложил рядом сигареты, проволочку, клочок ваты (из фуфайки выдернутый), мундштук, и принялся за свой ежедневный послеобеденный ритуал… Перекур.

В этом деле он никогда не спешил, как говорится, хоть камни с неба. Доставал из портсигара сигарету, делил её на две половины (в целях экономии) затем наматывал на проволочку ватку и чистил мундштук. Ватку после той процедуры не выкидывал, запихивал под отворот голенища сапога, вдруг ещё куда сгодится… Вставлял в мундштук половинку сигареты, прикуривал от зажженной спички, которую тщательно прикрывал ладошкой от ветра, и, выпуская первую струю дыма, прикрывал глаза.
Он любил в такие минуты бывать наедине, размышлять о будущем, но чаще всего, вспоминать былые годы… А вспомнить было что…

Минувшей ночью опять ему приснилась война. Сколько же она будет сниться, проклятущая? Наверное столько, сколько будут ныть по ночам раны?
Взяли его на фронт не сразу. Бронь была. Нужно было заготавливать живицу и смолу, которые использовались в медицине, в шинной промышленности, в авиации.
Но он не переставал обивать пороги военкомата, и добился своего, в 1943 году получил повестку. Попрощался с женой и детками, и отбыл из родного дома защищать Родину.

Определили его в санитары на передовой, дали лошадь с подводой, девчонок-медсестёр в подмогу, те во время боя перевязывали раненых и грузили ему в телегу, а он их вывозил из-под огня.
Однажды, направляясь с тремя перебинтованными бойцами в госпиталь, Никитич увидел, что из воронки от снаряда, в него целится немец… размышлять времени не было, и за доли секунды нажал на курок… пуля настигла свою цель, а как иначе, он же охотником был знатным да метким. Но потом ещё долго мерещился ему этот немец… Иван Никитич всё уговаривал себя, «это же война, не ты так тебя убьют», а чувство какой-то вины не покидало его, «немец тоже чей-то сын и чей-то муж или отец».
А потом… а потом Никитич плохо что помнит… Лошадь встала на дыбы, телега с бойцами подскочила и перевернулась, в его тело вонзились, казалось, тысячи иголок… и свет померк в глазах…

Очнулся он в госпитале. Перевязаны голова, грудь, руки, левую почти не чувствовал… Что, как? И вспомнил ту вспышку, взбешённую лошадь, комья земли и тела раненых бойцов… Мина. Значит наехали на фашистскую мину… Как жаль… Да цел, Слава Богу. Но хотел то воевать, помогать нашей армии, прогнать врага с родной землицы. Видать судьба такая…
Внуки, когда приезжали на каникулы, частенько открывали красную коробочку и рассматривали две его награды-Орден Славы III степени и медаль «За отвагу».

Сигарета была докурена до основания. Иван Никитич вынул окурок из мундштука, притопил его в консервной банке с водой, которая стояла всегда возле лавочки, и, прихрамывая, пошёл за избу. Там его ждали рыбацкие снасти.

Рыбаком он был знаменитым на всю округу. Односельчане говорили, что рыба сама ему в руки шла. Ну сама, не сама, а рыбалка-это тоже своего рода труд. Проверить лодку, не подтекает ли, заправить мотор, подлатать сети и мордушки. Их он зимой плёл из ивовых веток. Бывало, положит в такую мордушку корку хлеба, забросит в воду, недалеко от коряги, и проверит через два-три часа, а там уж полно чебаков, вот опять Дуне на пироги сгодятся.  И так каждый день, какое-нибудь да найдёт себе занятие. Без дела не останется, а ещё домашнее хозяйство-корова, бычок, овцы, куры, гуси, всем уход нужен. Так и протекали деревенские будни.

До войны Иван Никитич с семьёй жили в Горном Алтае. Чтобы прокормить семью, занимался охотой. Осенью он, вместе с другими охотниками уходил в тайгу-бить шишку, добывать соболя, белку да куницу. Пушнину потом сдавали в заготконторы и приобретали порох, дробь, соль, спички. Как-то он попросил сына Ванюшку, тот уже тоже с ним охотился, сдать шкурки и отовариться. Долго сынок не возвращался домой, потом, когда пришёл, принёс всего пару килограмм соли.
- А где ж остальная-спросил его.
- Я, папка, солонцы для коз сделал, и пару скрадков организовал. Вечером пойдём с тобой в засидки.
Ну что с ним делать, ухмыльнулся Никитич, толковый охотник вырос.
После ужина они взяли ружья и пошли караулить добычу. Первая коза вышла на Ванюшкин солонец, тут он её и подстрелил, а Никитич зря прождал в своём скрадке, не получилось у него в этот раз добыть пропитание для семьи. Это уже потом сын ему выговаривал, мол зачем курил-то, они учуяли вот и не подошли. Да была такая оплошность.

Ох-хо-хо, сколько таких баек да историй про охоту можно рассказать. Уж если возьмётся Иван Никитич вспоминать, слушать не переслушать. И как в тайге глухаря на обед себе готовили-обмазывали его глиной, в брюшко крупы запихнут, присолят и в горячую золу на несколько часов, а потом эту глину вместе с перьями убирали, и, пожалуйста, еда готова. Вкуснотища-пальчики оближешь. И как мешки с шишкой укладывали на большую шкуру добытого горного козла и тащили по снегу домой, так-то оно значительнее легче было. А дома добытчиков и кормильцев поджидали семьи. И его, Никитича, ждала Дуня с детками.

Скучал он по той охоте… в горах, в тайге. Но жизнь распорядилась так, что пришлось переехать сюда, в степной район, поднимать целину. Там тогда молодым семьям давали квартиры. Старшая Шура была замужем, сын Ванюшка женился, вот из-за них и Никитич со своей Дуней переехали в село Кузнечиха, что расположилось на берегу реки Чарыш. Дети получили свои квартиры, а он купил дом на берегу реки. И пришлось Никитичу заняться вплотную рыбалкой, когда-никогда пойдёт с внуками петли на зайцев поставит, глядишь один, два попадутся, вот и дичь на ужин есть.

Но дети жили там недолго, заработки то были не плохие, но зимние бураны, да весенние половодья пришлись не по нраву молодёжи, вот они со своими семьями разъехались по разным местам. А что поделаешь, человек ищет, где лучше…
А Никитич с Дуней остались. Чего мотаться с места на места, здесь уже обжились, пристроили к дому хозблок для живности. Завели корову, овечек, курочек. Хлопотно, конечно, а как в деревне без своего мяса, молока, да яиц. Правда в половодье приходилось спасать всё своё домашнее хозяйство. Кур да гусей забрасывал на сеновал, корову да овец загонял на большую навозную кучу, так и пережидали спада воды, которая в доме порой затапливала лавки. Но всё это было временно, можно было пережить, а потом жизнь втекала в своё русло, как весенняя вода в русло Чарыша. Дуня хлопотала по дому, огороду, а Никитич занимался рыбалкой. Ох, любил он это дело.

На летние каникулы приезжали внуки, то дочкины месяц погостят, потом сыновы тех сменят. И шутка ли, все пацаны. Тут уж деду покоя нет. Они на рыбалке готовы дневать и ночевать. А река то большая, многоводная, глаз да глаз за ними. Но кто их научит рыболовному делу как не дед? Вот и подсказывал, что да как. Самым смышлёным в этом деле был Санька-Ванюшкин средненький. Тому только скажи, что рано утром на рыбалку, он ночь спать не будет, чтоб ненароком дед не забыл его разбудить. С уловом всегда вбегал во двор и кричал, «бабуля, принимай рыбу, сегодня хорошо ловилась.» А у Никитича всегда хорошо ловилась. Без рыбы не жили, бывало, соседи забегут,
- Никитич, угости рыбкой.
- Дак иди набери себе сколь хошь.
В сарае были сложены поленницы из замороженного тайменя да налима, а летом улов хранился в погребе, куда с зимы скидывал немного снега, сверху прикрывал соломой, вот такая получалась морозилка. А бывало и такое, что подвялит чебака, подвесит его, целые ряды на проволоке, в бане, а она топилась по-чёрному, вот и топит целый день. Вечером готов вялено-копчёный чебак. Когда внуков провожал домой поездом, так отдельно целый чемодан этого деликатеса передавал сыну.

Так вот за делами, да заботами бежали, бежали годочки. Никитич стал чувствовать какую-то тяжесть в груди, сердце то заколотится, как бешеное, а то вроде замрёт. Дуне не жаловался, но та сама заметила его недуг и беспокойство. Предлагала сходить к фельдшерице, а он отнекивался,
- Ничего, вот перезимуем, а там весной, на солнышке, полегчает…

Не полегчало, не дожил…
Нашли его на реке, на льду, бездыханного…

Переговаривались тогда односельчане,
- Ну надо же, сердце остановилось за любимым занятием-РЫБАЛКОЙ.