С громким кряканьем за нашей лодкой-платформой увязалась целая стайка диких уток. Они изо всех сил тянули к нам блестящие сине-зеленые шейки, раскрывали ярко-желтые клювы, и в их темных выпуклых глазках явственно читалось наглое: «А ну, делитесь, ребята, не жадничайте!».
— Смотри-ка, ничегошеньки не боятся! — с радостным удивлением воскликнул Калимак. — Видать, охотников в этих краях не водится. Жрать хотят, что ли?
— Ага, еще как хотят, — Маура уже доставал из своего мешка большую булку. — Надеюсь, ты их не перестреляешь на ужин, — добавил он.
Калимак не сразу понял его сарказм, но, вспомнив трагическую историю с белкой Котомкой, виновато покачал головой:
— Да ну тебя, ты мне это век помнить будешь.
Разломив булку на части, мы втроем принялись подкармливать уток, со смехом наблюдая, как они резво переворачиваются хвостиками вверх, чтобы поймать кусочки, упавшие мимо клювов.
Забавляясь, мой хозяин специально недокинул корм, и в воде выстроилось сразу несколько хвостиков в ряд, что вызвало у нас у всех неуемное веселье.
— Слушай, а можешь сделать так, чтобы они через одну перевернулись одновременно? — трясясь от смеха, спросил Калимак.
Маура понял его и, рассчитав точную траекторию, очень быстро побросал кусочки хлеба только каждой второй утке, попадая аккурат перед ними. Они, как по команде, нырнули, перевернувшись вниз головой, словно полые деревянные поплавки.
Мы с Калимаком просто полегли от хохота и бурно захлопали в ладоши, отчего сопровождавшие нас птицы насторожились, но не отстали. Развлечение продолжалось, пока мы не скормили им целую булку, и лишь тогда они покинули нас, деловито чистя перышки.
Обернувшись, я заметил, что Эль-Орин молча наблюдает за этой сценой с передней части лодки. На лице его отражалось подобие любопытства, словно он искренне желал проникнуться нашим детским восторгом и самому ощутить его.
* * *
— Так слушай, Мау, я ему ка-а-к двинул кулаком прямо в челюсть, он аж отлетел, потом кричит: «Ребята, на помощь!», и тут набегают эти его ребята, во всеоружии, человек шесть там было, и на меня… Тут уж я через ограду перемахнул, и бежать. Зачем рисковать зря, как ты всегда говоришь, а? Я ведь не испугался, я бы их всех мог лицом в грязь, если постараться… Но я разумно поступил.
— Очень разумно, — засмеялся хозяин и повернулся ко мне. — Бан, если когда-нибудь у тебя возникнет такой выбор: голыми руками сражаться с шестью вооруженными парнями или спасаться бегством, ты уж выбери последнее. А то не видать мне своего верного спутника живым.
Мы дружно рассмеялись.
Не успели мы подойти к дверям, вокруг которых рос плющ и завораживающе мерцали голубоватые светильники-кристаллы, как створки открылись. Я удивился, увидев у порога самого правителя. Должно быть, Эль-Орин доложил ему о нашем приближении заранее, тем самым неведомым мысленным способом, и он уже ждал нас. Одет он был не в привычную строгую брючную форму, а в некое подобие халата темно-бордового цвета, под которым была длинная, почти до пола, светлая рубаха.
— Добрый вечер. Заходите.
Мне показалось, что при виде моего хозяина щели глаз правителя расширились; но приветствовал он всех нас по обыкновению тепло и радушно, прикладывая по очереди ладонь к ладони каждого, не делая различий между нами и Эль-Орином.
В прихожей было темно, но следовавший за правителем помощник зажег несколько обычных висячих масляных ламп, только для нас, гостей, поскольку сами они вполне обходились без освещения.
— Вы наверняка устали с дороги. Для вас уже приготовлены комнаты. Хотите перед сном еще поужинать? — предложил Эль-Ронт.
Хотя было за полночь, и долгий путь действительно утомил нас, мы с Калимаком радостно согласились, и он первым направился к столику на веранде, словно боясь, что хозяева передумают.
— Я сначала зайду к Ильба, — сказал мой хозяин. — Постараюсь не разбудить его.
Эль-Ронт молча шагнул за ним.
— Не нужно провожать меня, тар, — почтительно произнес Маура, оборачиваясь. — Я помню дорогу.
— Маура… — тихо сказал правитель, пристально посмотрев на него.
Одно мгновение хозяин безмолвно удерживал его взгляд, затем опустил глаза и неожиданно усталым и бесцветным голосом спросил только:
— Когда?
— Примерно за месяц до твоего прихода, — ответил Эль-Ронт.
Маура медленно, словно в полусне, кивнул.
— Вы… все-таки помогли ему?
— Никто здесь не содействовал этому. Ему было семьдесят пять лет. Для людей это почтенный возраст. Потеря памяти могла сократить его дни, но ненамного.
— Он… говорил что-нибудь?
— Нет. Он мирно ушел во сне.
Хозяин развернулся, уходя по тропинке вглубь сада, и скоро фигура его растворилась в темно-синих сумерках.
Я обеспокоенно направился следом, но меня остановил Эль-Ронт:
— Дай ему побыть одному.
Растерянно я перебирал в руках кончики своего пояса.
— Господин Ильба… умер? — решился спросить я.
— Да, — коротко ответил правитель. — Маура любил его. — Это было скорее утверждением, чем вопросом.
— Наверное, любил, — кивнул я печально. — Хотя тот и был порой несправедлив и жесток с ним… даже очень.
— Это тоже проявление любви, — сказал Эль-Ронт. — То, которое было привычно ему.
Вместо того, чтобы присоединиться к уже начавшему ужинать на веранде Калимаку, я снова вышел в сад.
Неподалеку у продолговатого стола под деревьями расположилась небольшая группа чужаков, очевидно, отмечающих какое-то радостное событие, так как перед ними стояло угощение и кувшины с напитками, и откуда-то звучала странная медленная музыка, источника которой я не видел.
Услышанная новость сильно огорчила меня, но не явилась ударом. Жизнь господина Ильба была долгой и насыщенной, а то беспамятное состояние, в котором старик находился в последние годы, вряд ли уже можно было назвать полноценной жизнью.
Не выдержав, я покинул сад и тоже пошел вниз, в долину.
Маура стоял у небольших пристроек, отвернувшись от дороги и глядя на полную луну. Я не решался подойти.
— Посмотри, какое чистое небо, — услышал я вдруг его спокойный голос.
Он повернулся ко мне, и я сделал несколько шагов вперед. Луна освещала призрачно-бледное лицо, на котором не было видно следов слез. Я молча встал рядом. Где-то громко заухала сова, и я вздрогнул от неожиданности. Маура обнял одной рукой мои плечи, продолжая стоять неподвижно, устремив взгляд вверх. Ночной холод пробирался под одежду; но рука на моих плечах была теплой и успокаивающей.
— Идем, вернемся, — наконец отвернулся он от лунного пейзажа.
В саду нас встретил Калимак с деревянным стаканом в руках, в котором что-то плескалось.
— Мау, опять я тебя потерял! — приблизился он к другу. — Слушай, у них тут ночное сборище какое-то, сидят вон, пьют, болтают, даже музыку какую-то чудну́ю слушают. Совсем по-нашему всё. Я у них даже выпить попросил жестами, согласились. Идем-ка, расслабимся.
— Ильба умер, — отрешенно сообщил ему Маура.
— Как? Да ты что?! — с огорчением и шоком покачал головой тот, сочувственно сжав его плечи. — Но он же уже очень старый был, да? Давай помянем!
— За Ильба Лабинги, который столько для меня сделал, дал мне кров и пищу, и многому меня научил, — произнес Маура, когда мы вернулись на поляну. — Его жизнь коснулась множества людей, и оставила памятный отпечаток.
Он поднял наполненный стакан, щедро предоставленный компанией чужаков на поляне.
— За господина Лабинги, который дал нам кров и пищу, — эхом повторил я, неожиданно с острой грустью вспомнив о своем собственном отце, оставшемся в имении.
— За Ильба, — поднял стакан Калимак. — Я мало его знал, и, возможно, не с лучшей стороны… Но, уверен, он был уважаемым человеком, и нам будет его не хватать. Пусть покоится с миром.
Я был удивлен и растроган его неожиданной серьезностью и красноречием.
Мы выпили до дна.
Чужаки оказались исключительно терпимыми, и позволили нам свободно наливать себе из их кувшинов, не ограничивая в количестве и ни о чем не спрашивая. Их прозрачно-красный напиток как всегда быстро ударил в голову, и, не выдержав, Калимак вскоре вскочил и начал пританцовывать в такт музыке.
Он сделал зазывный жест рукой, и Маура, к моему пущему удивлению, сразу присоединился к нему, не заставив себя уговаривать. Они резво заплясали, держась под руку и ничуть не стесняясь невольных зрителей.
— Ла́ни ари́ккар [1], — сказал один из сидевших за столом, поглядывая в нашу сторону.
— Сбай [2], — согласился его товарищ.
— Что они говорят? — заплетающимся языком поинтересовался Калимак у моего хозяина, не прерывая танца.
— Что мы странные, — притопывая в такт, ответил тот.
— Эй, да сами вы… — тот было привычно полез в драку, но Маура, все же сохранявший пока остатки здравомыслия, оттянул его назад:
— Угомонись, Каль…
Судя по внимательным взглядам сидящих, они изучали нас, словно неких забавных, но на редкость тупых зверьков. Тот, кто говорил первым, повернул круглую рукоятку на стоящей перед ними объемной коробочке, и до меня наконец дошло, что звук исходил именно оттуда, так как музыка стала громче и ритм ее ускорился.
Калимак и Маура разошлись еще больше, хохоча и затянув и меня в свой хоровод. Я выпил не так много, и мне по-прежнему было сильно не по себе, поскольку выглядело все так, будто поминки по господину Ильба плавно перешли в развеселую вечеринку.
* * *
Мы долго плелись через темный сад. У Маура все время подкашивались ноги, но как только я пытался его понести, он отталкивал меня, твердя упрямо:
— Я сам пойду. Ты что, думаешь, я сам не могу идти? — И тут же снова сползал на землю.
Вместе с Калимаком они пели дуэтом до середины ночи. С каждой новой песней кто-то из чужаков вставал и удалялся, сохраняя при этом присущую им сдержанность и не показывая, что эти звуки режут им слух. В конце концов Калимак заснул посреди куплета, и оставшиеся двое чужих молча отнесли его в дом, решив не оставлять на скамейке, а я взялся проводить хозяина.
— Вот, мы уже почти дошли, — осторожно я перевел его через порог.
— Куда? — Маура засмеялся невпопад. — Куда это мы дошли?
— Мы в нашей комнате. В Карнин-гуле, — ответил я как можно точнее.
— Спасибо, Бан. Большое, огромное тебе спасибо! — Он слегка наклонился ко мне. Я так и не понял, куда он изначально хотел меня поцеловать в знак благодарности — в лоб или в щеку — но, когда он покачнулся и немного потерял равновесие, его поцелуй пришелся прямо на мои губы. И от этого прикосновения улыбающегося рта с упругими губами, сохранившими сильный сладковато-терпкий привкус напитка, я остался стоять в ошеломлении посреди комнаты. А пьяный тем временем кое-как преодолел последние несколько шагов до кровати и повалился поверх покрывала.
— Нет, ты можешь себе такое представить? — спросил он, зарываясь лицом в мягкую подушку. В своем шоковом состоянии я не сразу понял, что обращался Маура не к подушке, а ко мне. — Он умер, даже не дождавшись, пока я скажу ему… Я скажу ему: «Ильба, почтенный, а ведь если бы вы колечко нашим продвинутым соседям не пытались всучить, мы бы оба до глубокой старости бед не знали»… Я скажу… — Он взмахнул рукой и, не удержавшись, скатился с низкой кровати на пол.